Ставшая привычной научная картина мира создана великими умами. За несколько веков работы она стала привычна образованным людям. Но теперь те же атомы представляются совсем иначе, чем думали о них Ньютон, Дальтон и другие титаны XVII в. Теперь наглядно его представить нельзя никак, можно только описать с помощью математических понятий. Их теперь не понимают, но скорее – к ним привыкают в процессе обучения и дальнейшей профессиональной деятельности. Таково, например, и понятие кванта, важнейшего научного явления в физике микромира. Оно изменило всю картину этого мира, а между тем не выразимо в привычных логических категориях. «Замена геометрического образа атома новым символом кванта положит еще более резкую грань нового миропонимания будущего от идей о мире времен молодости людей моего поколения»[439], – говорил в том докладе ученый.

Через 18 лет в книге «О состояниях пространства» В.И. Вернадский укрепляется в предельно четко разграничении миров или аспектов космоса.

«В этом – втором – атомном микроскопическом разрезе мира и человек может сложным, но точным путем изучать атомы, те естественные тела, которые, по нашему представлению, в наш век научного атомизма, лежат в основе понимания природы.

В пределах от галаксий – реальной от одной из них – Млечного Пути – и до центра планеты лежит сейчас реальный мир натуралиста-геолога, в космическом аспекте, в макроскопическом разрезе мира.

В микроскопическом разрезе мира он идет глубже в мир изотопов»[440].

Таким образом, аспекты научной реальности или миры теперь выглядят несколько иначе, чем в 1911 г. Там один из трех миров был мир ментальный, внутренний мир человеческой личности. Войдя в понятие и явление ноосферы, человеческий мир причислен к биосфере и ее окружению. Он входит в единый макроскопический мир и распространяется на всю солнечную систему, утверждает он. До уровня Млечного Пути он еще соизмерим и познаваем известными средствами и научными способами. За пределами Млечного Пути лежит мир других совокупностей: звезды и рассеянное в вакууме вещество в особом состоянии. Это третий, рядом с микро- и макроскопическим мирами – мир галактик.

Совершенно ясно, говорит ученый, что логика естествознания должна быть различна для этих миров. Макроскопический мир и часть микроскопического мира, куда заходит бактериальное живое вещество – наиболее достоверная часть его познания, они обнимаются эмпирическими обобщениями. В атомный мир наука проникает с помощью приборов, он описывается с помощью математики. Из создаваемых на ее основе обобщений только часть относится к эмпирическим. Это так называемые законы природы. «Закон природы есть частный случай эмпирических обобщений»[441]. Но в познании микромира используется очень много временных и не обладающих высокой степенью достоверности научных теорий и гипотез.

Еще меньше степень достоверности в познании мира галактик. Здесь по сути дела все высказываемые обобщения и связи фактов пока остаются гипотезами и теориями. С исторической точки зрения и научные, и ненаучные космогонии по большей части принадлежат к категории «научного фольклора», говорит ученый. Они все имеют другие, не научные источники для построения обобщений.

Итак, какие же обобщения могут составить методологический корпус наук о Земле и относятся к достоверным научным положениям? В.И. Вернадский собирает в данной книге и в данной главе, которая называется «О логике естествознания», все известные ему эмпирические обобщения.

Следует учесть одно, на первый взгляд незначительное, но имеющее громадное значение положение эпистемологии ученого, которое нам сейчас кажется привычным. Оно стало привычным в связи с атмосферой научной работы последнего полувека. В современной науке она осознана как вариативность и плюрализм, крайнее выражение которого называется постмодернизмом. Наука как бы отказалась от окончательных истин, свойственных классическому ее периоду, и приветствует разнообразие, множественность истин, что на самом деле означает множественность концепций. Возможно, В.И. Вернадскому была бы внятна теория фальсификации К. Поппера: истинной концепцией считается та, у которой находится противоположная ей. Истины философии неопровержимы, истины науки, особенно теории – преходящи и принципиально опровергаемы. Более того, научность построений и есть опровергаемость и временность концепций. К. Поппер ввел понятие принципиальной недостижимости полноты познания.

В.И. Вернадский по-своему пришел к такому же пониманию достижений науки в своем методологическом развитии от философских истин к научным концепциям. В начале своего научного пути он придерживался общего мнения того времени об истинах, установленных раз и навсегда. В результате своего громадного научного пути он пришел к другому пониманию научной истины. Он стал говорить об истинах естествознания, а не об истинах объективного мира. Такой стиль мышления вытекал из всей научной революции начала века, в частности из теории относительности, из введенного ее автором понятия о множественности и вариабельности таких понятий, как время и пространство, которые ранее почитались как единственные и абсолютные. Все, кто приняли теорию относительности и много о ней размышляли, постепенно приходили к представлению об относительности и других научных понятий, что, в конце концов, и превратилось в фальсификационную теорию К. Поппера. Любопытно, что сам творец теории относительности такой эволюции не совершил, а оставался в стиле мышления предыдущего века. Вот почему А. Эйнштейн не признавал вероятности, квантовой механики в ее копенгагенском варианте и постоянно говорил, что теория относительности свидетельствует об устройстве мира, а не его «релятивизме». Его идейные противники так же, как В.И. Вернадский к концу своего научного пути, стали говорить, что «так устроено естествознание», «так мир описывается». Что вовсе не означает, что «так устроен мир», как считал сам виновник релятивизма А. Эйнштейн.

По всей видимости, именно о таком тонком различении свидетельствует методологическая эволюция одного из известных астрономов того времени Артура Эддингтона, о книгах которого уже выше говорилось. Недаром В.И. Вернадский придавал большое значение сравнению их названий: «О природе физического мира» (1928) и «О философии физических наук» (1939). Первая заставила его много думать, потому что в свете указаний на те несравнимые аспекты мира, о которых он тогда уже не только думал, но и пытался сформулировать различие управляющих ими законов, вызвала его резкое неприятие.

По поводу книги Эддингтона 1928 г. он писал своему постоянному собеседнику Б.Л. Личкову: «На днях получил книгу Eddington’a. The nature of the physical World – очень много заставляет думать. Он дает картину Мира, где нет законов всемирного тяготения в их обычном представлении. Довольно много было мне нового в некоторых следствиях. Попытка построить Мир, где действие законов причинности – ограниченное. Эддингтон делает из этого философские и религиозные выводы. <…> Мне, однако, кажется, что получающаяся картина Мира не может быть верна, так как Эддингтон принимает резкое отличие времени и пространства, по существу, упуская явления симметрии»[442].

Через четыре года он вернулся к данной книге и уточнил свою позицию по неприятию рисуемого Эддингтоном физического мира. Тому же корреспонденту он писал: «В наших космогониях до сих пор мы не можем стать строго логически на почву пространства-времени. Это ярко проявляется даже в работах Эддингтона (физическая картина мира). Времени должно отвечать свое пространство: и то, и другое друг от друга зависят. Это явно видно в разрезах Мира, которые очень меня занимают сейчас: разрезы Вселенной. Два из них понятны: наш макроскопический мир с ньютоновскими силами (пространство и энергия) и особым временем и микроскопический мир с кулоновскими силами (пространство и энергия) и особым временем (эмпирическое мгновение). Введение кулоновских сил правильно (французы) и исторически очень интересно произошло. Очень возможно, что за пределами нашего мирового острова и «силы», и время другие – третий разрез Мира, как высказывают некоторые философы»[443]. Мы видим в этих не до конца оформленных размышлениях 1933 г. путь к окончательному для него представлению о несравнимых между собой, но существующих неразрывно мирах, аспектах мира. Но правильная их форма представления была найдена только в завершающей теоретической работе 1943 г. И снова его каким-то образом сориентировал Артур Эддингтон, только теперь уже в положительном смысле различения понятий «устройство мира» и «устройство науки». Первое – недостижимо как претензия на всезнайство и всегда останется не до конца понятым. Второе – скромнее, зато точнее.