Четвертый уровень: общенаучные принципы, выходящие за пределы естествознания на уровень математики, геометрии, а также социогуманитарных дисциплин. К ним В.И. Вернадский в этой работе относит один принцип – симметрии или состояния пространства-времени. Конечно, здесь возможны и другие, например, объективность знания, как то считается в общей методологии.

Центральным знанием, которое заложено в системе В.И. Вернадского, является общая мысль, с которой началось познание биосферы и ноосферы, а именно – презумпция вечности жизни. Жизнь в системе его понятий является таким же элементом науки, как материя и энергия, такой же вечной, как сам космос.

Однако мы должны учесть, что центральная идея обработана и выражена у В.И. Вернадского совсем иначе, чем у натуралистов и мыслителей прошлых веков. Когда-то она была философской, даже религиозной, как, например, у Платона и Аристотеля, которые считали всю Вселенную живой. Постепенно эта мысль – гилозоизм, обрабатывалась в христианской натурфилософии и стала общим местом. И когда наука сознательно и решительно отошла содержательно от религиозной оболочки, она сохранила, тем не менее, конструктивную основу знания, где познание устройства мира было не обсуждаемой аксиомой. Наука изучает законы существования и функционирования своего объекта. Эта конструкция казалась настолько неопровержимой, что и не обсуждалась. Наука объясняла мир.

В ХХ веке эта парадигма существенно изменилась. Наука стала описывать мир, но не объяснять его. Научная революция рубежа веков состояла в числе прочего в том, что все ранее казавшииеся такими понятными и наглядными объяснения мира были подвергнуты сомнению и перестроены совсем иначе. Представлявшиеся такими ясными и доказательными общепринятые идеи происхождения солнечной системы, эволюции планеты Земля, происхождение жизни на ней стали расплывчатыми и недоказуемыми под напором новых фактов и идей.

В.И. Вернадский еще в начале прошлого века предрекал такие события. В своей знаменитой речи о радии он указывал, что новые открытия в области радиоактивности изменят самые прочные, казалось бы, научные представления, покажут их ограниченность. «Так, в немногие годы коренным образом изменились наши самые отвлеченные представления о физическом мире. Закон сохранения энергии, космогонические идеи о конце мира в связи с ее рассеянием, закон о сохранении вещества, мысль об отсутствии переходов между материей и энергией, представления о массе вещества и невозможности разложить на части химический элемент – достаточно этих напоминаний из области происшедшего изменения, чтобы почувствовать тот колоссальный переворот, какой идет сейчас в научном миросозерцании»[459].

Своей конкретной научной деятельностью он участвовал в крушении старого миросозерцания и построении нового. Мы уже видели, что в 1926 г. в своей речи о значении истории знаний он точно указал, что именно изменилось в научном мировоззрении. Изменились способы представления данных в связи с открытием микромира, законы которого нельзя представить в виде аналогий, сравнений, умственных опор в видимом мире. Необходимо создавать модели, в математической и иных точных формах описывающие микромир, но не объясняющие его, как делала прежняя классическая наука. Теперь наука не должна была сводить его к чему-то понятному.

Вот почему В.И. Вернадский настаивал, что создаваемая им модель биосферы, живого вещества принадлежит не к теоретическим наукам, а к описательному естествознанию. В процессе ее создания за всю вторую половину своей творческой жизни он перешел в ней от классической объясняющей науки к описательной науке, которая создает удобные для использования модели и основанной не на умозрительных картинах мира, а на фактах и эмпирических обобщениях. Вот почему в своей заключительной работе и названные в речи о радии законы сохранения превратились в принципы сохранения. Они относятся к естествознанию, а не к объяснению объективного мира. Объективный мир есть мир, описанный в науке, а не мир в старом понимании как нечто объективное и противостоящее людям. По той же причине изменения методологии и перехода к научной эпистемологии он постулирует основной тезис о биосфере, неразделимо существующей с человеком и познающим его разумом. Человек – работник в биосфере, и то, что в физике называлось (в постулате Нильса Бора) зависимостью моделей описания от средств наблюдения, в теории биосферы стало называться относительностью к человеку в биосфере как природному явлению. Человек существует в биосфере и накладывает свою печать на нее. Такую модель надо принять за природную, данную нам, но не случайную и искусственную. Биосферология принадлежит двадцать первому веку благодаря ее новому духу исследования, где жизнь как таковая заняла место наравне с материей и энергией, стала необходимым элементом вечного космоса.

Таков смысл новой эпистемологии В.И. Вернадского, созданной вместе с науками биосферного цикла. Какие философские и мировоззренческие выводы будут из нее сделаны – дело будущего. В данной работе было важно собрать воедино весь корпус наработок ученого в этом направлении.

Можно надеяться, что такая постановка проблемы познавательных средств науки имеет свои перспективы и будет изучаться далее в истории и философии науки.

Во-первых, прошедшее после В.И. Вернадского время не прошло даром для наук о Земле. Если он делал вывод о сопряженности биосферы и геологических явлений на материале первой трети двадцатого века, когда за возраст Земли принималось время 1,5–2 млрд лет, то ныне это время раздвинулось до 4,5 млрд лет. И в полном согласии с теорией биосферы вслед за увеличением геологического времени в публикациях и наработках многих наук неслышно, но ощутимо шагает биологическое время, т. е. время существования жизни на Земле. Ныне две эти цифры фактически совпали, заставляя нас, как и предсказывал В.И. Вернадский, считать научной модель, по которой первое равно по длительности второму и начала жизни принципиально быть не может. Во всяком случае при увеличении геологического возраста в 7 раз статус биосферы как геологической оболочки не изменился.

В докладе на торжественном заседании Президиума РАН, посвященном 140‑летию В.И. Вернадского, я указывал на этот самый кардинальный факт такого совпадения[460]. Другие столь же красноречивые факты для подтверждения его парадигмы поставляются сравнительной планетологией (особенность планет так называемой земной группы), астрономией (открытие экзопланет), космической петрологией (обнаружение молекулярного единства вещества твердых планет), обнаружением архейской биосферы (контроль живого вещества над химическими процессами). Все крупнейшие достижения наук последней четверти века указывают, что модель В.И. Вернадского успешно работает. Она обладает предсказательной силой. Вот почему идея вечности жизни с приданной ей эпистемологической формой постулатов и эмпирических обобщений заслуживает самого серьезного внимания и развития.

Во-вторых, необходимо покончить с одиночеством В.И. Вернадского, который действительно был единственным ученым в советском лагере, который шел рядом с первыми величинами мировой науки в философии и истории науки, разрабатывая новые принципы эпистемологии. Например, близость выведенных принципов эпистемологии А. Эддингтона или К. Поппера и В.И. Вернадского бросается в глаза. Но выводы европейских корифеев философии науки построены на материале новейшей физики, тогда как В.И. Вернадский создал на их основе новую методологию наук о Земле. Само собой напрашивается сопоставление и взаимное обогащение этих разных линий.

В-третьих, социальная история науки сложилась так, что последние годы творчества В.И. Вернадского прошли в изоляции от мирового сообщества и его последние и самые важные книги не попали в его поле зрения. Они дошли туда только сейчас и осваиваются мировой естественнонаучной мыслью. Результаты этого усвоения должны быть особенно интересны.