Таким образом, он впервые зафиксировал общее положение, охватывающее всю биологию, то есть справедливое для всех организмов без исключения. Никто никогда не обнаружил появление какого-либо вида живого из инертной материи. Все организмы размножаются биологическим путем. Следовательно, эти разнообразные способы появления новых особей есть единственный, необходимый и достаточный для всех видов, от самых мелких до самых больших организмов. Здесь важно вот что. Как и в случае с другими предметными областями, в обобщении схватывается одно и самое существенное свойство живых организмов – биогенез. Он присущ всем без всяких исключений организмам, никаких других путей образования живого не обнаружено. Значит, принцип «все живое от живого» следует принять как основополагающий, не требующий доказательств, т. е. исходный.

В.И. Вернадский следует здесь чисто методологически по пути создания специфически научных принципов в их отличии от других способов мышления. Они удовлетворяют и должны удовлетворять, во‑первых, принципу простоты, в популярной литературе называемому «бритвой Оккама»: не следует изобретать новых сущностей, если наличные исчерпывающе объясняют явления. Согласно принципу простоты, если в сегодняшних условиях мы наблюдаем определенные явления и объясняем их, исходя из их собственных свойств, то так было всегда и везде. Иначе говоря, законы природы не меняются.

Однако одного принципа, конечно, недостаточно, следует применять их комплекс и сочетание. В данном случае с принципом простоты прекрасно сочетается принцип единства знания. Они образуются по одному алгоритму, становятся универсальными знаниями, имеют не уникальный, а общий характер. Законы природы едины для всей природы. Если правило сформулировано корректно, оно справедливо в космологическом и космическом смысле. Найденное на Земле, правило распространяется на весь класс явлений без исключений, так же как, например, законы термодинамики. Найденные в земных условиях, они являются универсальными законами.

При этом каждый случай распространения их на новые области вступает в противоречие вовсе не с научными объяснениями, а с умственными привычками. Идея вечности жизни вступила в явное противоречие с отголосками библейской метафизики, давно вошедшей в плоть и кровь европейского мышления, незамечаемым образом перешедшей в идею происхождения мира, его возникновения, в материалистическом варианте с исключением Творца, но с сохранением общего порядка космоса.

Вот почему данная вышедшая отдельным изданием статья стала не просто очередной работой В.И. Вернадского, которые и в трудные годы выходили по десятку в год, но принципиальной, новой постановкой крупнейшей идеологической проблемы, отраженной в его заголовке. Сразу же оказалось, что она затронула важнейший для идеологии марксизма вопрос о происхождении жизни. В 1925 г. в СССР вышла книга Ф. Энгельса «Диалектика природы», представлявшая собой черновые наброски относительно некоторых вопросов науки. Этот труд стал навязчивым сопровождением критических упражнений марксистов над текстами В.И. Вернадского. Ученый много раз делал попытки прочитать этот труд. Наконец, только в 1938 г. он ознакомился с этой идеологической дубиной, которая над ним висела постоянно как дамоклов меч. В дневнике за 25 марта 1938 г., в период работы над книгой «Научная мысль как планетное явление», он записал: «Еще раз пересмотрел «Диалектику природы» Энгельса – остается прежнее впечатление: черновые тетрадки, altertimlich (устаревшее. – Г. А.). Есть кое-что интересное – но в общем в ХХ веке класть в основу мышления, особенно научного, такую «книгу» – совершенное сумасшествие. Люди закрывают глаза на окружающее и живут в своем мирке. Сами подрывают свою работу. Впервые стал читать Энгельса «Анти-Дюринг». Тут, несомненно, есть интересное. Но и здесь – старый философ начала XIX века, который получил естественно-историческое образование в 1870–1880 годах. Виден философ и гуманист, но понимания естествознания нет – особенно нет понимания описательного естествознания и конкретных наблюдательных наук о “природе”»[382]. Известно, что Ф. Энгельс (р. 1820 г.) в свое время не окончил гимназию и не прошел систематического университетского курса. Поэтому В.И. Вернадский имеет в виду, что тот работал над своим естественнонаучным образованием в 1870–1880 гг. с философским багажом начала девятнадцатого века.

Вот с каких устаревших идеологических позиций он подвергался атакам на протяжении почти двадцати лет. Новые власти почувствовали угрозу марксистскому материализму в самых несущих его опорах[383].

Столь отчетливо выраженная научная позиция стала основным пунктом неприятия главных идей ученого советской идеологией, отравившей всю его последующую научную жизнь[384]. Однако взаимоотношения В.И. Вернадского с советской идеологической машиной – тема отдельного исследования. Сейчас для нас важно, что он выступил с главным обоснованием нового подхода к явлениям жизни. Он указал, что проблема происхождения жизни, которая кажется такой привычной, как бы «естественно» существующей в сознании европейских ученых и вообще образованных людей, на самом деле имеет ясно прослеживаемые корни – иудео-христианскую религиозную традицию. Она приспосабливалась к развитию науки и входит в так называемую картину мира, несмотря на то, что никаких фактов, ее подтверждающих, не обнаружено. Поэтому наука о природе и о Земле как космическом теле должна исходить не из культурных традиций, а из фактов науки.

Поворот, таким образом, был очень глубоким. Здесь уместно провести аналогию общенаучного свойства. Практически все науки, начиная со времен своего освобождения от схоластики, отвергали логические и исторические подходы к своему предмету и переходили к его правильному описанию. Собственно говоря, выделение предмета науки и создание научной дисциплины всегда и связано с отказом от общекультурной традиции, главным пунктом которой является представления о происхождении данного предмета. С исключительной наглядностью такой поворот виден в создании механики, к чему полезно еще раз обратиться.

Начиная с воцарения в XIII в. в европейском ученом сообществе Аристотеля и до XVI в. наивная механика того времени пыталась решить поставленную им задачу отыскания причин движения тел в природе. Мы уже упоминали, что Галилей осознал необходимость построения правильного алгоритма исследования движения тел, выработки научных понятий о том, как они движутся. Теперь надо выяснить построение такой модели. Галилей приступает к описанию движения с помощью системы из 4 аксиом о соотношении времени и пройденного пути. Приведем две из этих широко известных аксиом: «I. Расстояние, проходимое при одном и том же равномерном движении в более продолжительное время – больше, нежели в менее продолжительное время. II. Время, соответствующее при равном движении большему расстоянию, больше, нежели соответствующее меньшему расстоянию. <…>»[385]. В этих аксиомах движения не содержится никаких причин движения. Иначе говоря, идея возникновения движения или его происхождения никак не влияет на данные тезисы. Все начинается с чистого листа. В них рассматривается алгоритм определения движения во времени. Из этих строгих аксиом родились кажущиеся ныне такими простыми и привычными формулы динамики, давшие возможность изучать все и любые виды движения.

По такой эпистемологической модели поступали все творцы новых наук и новых направлений наук. Они порывали с общекультурной или философской традицией, которые предписывали выяснять происхождение предмета и сосредоточивались на описании собственных свойств данной предметной области. Данный эпистемологический подход стал ведущим для Линнея, для Лайеля, для Николая Стенона. Они закладывали основы биологии, геологии, кристаллографии с применением новых, неожиданных по сравнению с предыдущими суждениями об этих объектах приемы описания. Так, в классификации растений и животных Линнея не содержалось никакого представления о происхождении и даже эволюции жизни или какой-либо ее общей идеи. Просто выделены признаки для описания строения организмов и создания понятия о видах, родах и классах. Именно с выработанных им приемов, по его алгоритму началось описательное естествознание. Иногда оно поднималось до теоретического и математически оформленного уровня, как в кристаллографии, иногда в силу сложности предмета, оставалось чисто качественным описанием, как в биологических дисциплинах. Но главное – отыскивались собственные, свойственные предмету законности и правила, не опиравшиеся ни на какие идеи происхождения.