Переворот, совершающийся в нашем XX веке в физике, ставит в научном мышлении на очередь пересмотр основных биологических представлений. По-видимому, он впервые позволяет в чисто научной концепции мироздания поставить Космос на подобающее место явления жизни. Впервые в течение трех столетий вскрывается возможность преодолеть созданное ходом истории мысли глубочайшее противоречие между научно построенным Космосом и человеческой жизнью – между пониманием окружающего нас мира, связанным с человеческим сознанием, и его научным выражением. С XVI века это противоречие проникает всю нашу умственную жизнь и глубочайшим образом на каждом шагу нами ощущается. Его последствия неисчислимы.

Поэтому с вниманием и с вдумчивостью необходимо следить за ростом новой физики, ибо глубоки и разнообразны должны быть изменения, которые может внести в нашу жизнь преодоление противоречия с жизнью в той новой научной картине Космоса, которая выявляется из учений новой физики.

В не меньшей степени должен этот переворот отразиться на основном орудии научного мышления – на текущей научной работе, на психологии научных исследователей. Ибо, как мы увидим, и здесь создалось в течение последних столетий резкое несоответствие полученной научной картины Вселенной с тем научным трудом, который кладется в ее основу.

Перед нами совершается один из величайших процессов хода научного мышления, один из переломов векового человеческого сознания.

Наша научная картина Космоса получила свое начало впервые в эпоху Возрождения.

В XVI столетии ярко выразил Джордано Бруно бесконечность Вселенной и то малое место, которое наше Солнце, не говоря уже о Земле, занимает в мироздании. Бруно выразил ярче других то, что с разных сторон подымалось в это время в человеческом сознании. В действительности построение Бруно не было научным достижением, но он сделал небывалые философские выводы из новых научных открытий – выводы, шедшие дальше того, что тогда было научно известно – выводы, оказавшиеся в согласии с дальнейшим развитием научного познания.

Все научное миропонимание коренным образом менялось. Разрушалась тысячелетняя традиция. Философские построения, исходящие из новых научных фактов и эмпирических обобщений, предвосхитили на несколько поколений то, к чему впоследствии пришла точная научная мысль.

Опираясь на телескоп, в течение немногих поколений выявилось новое научное понимание – чувство Вселенной. Коперник, Кеплер, Галилей, Ньютон в течение немногих десятков лет разорвали веками установившуюся связь между человеком и Вселенной.

Научная картина Вселенной, охваченная законами Ньютона, не оставила в ней места ни одному из проявлений жизни и вместе с тем она, казалось, достигла предельного научного совершенства.

Не только человек, не только все живое, но и вся наша планета потерялась в бесконечности Космоса. До тех пор и в научных, и в религиозных, и в философских, и в художественных построениях человек, а через него явления жизни, занимал центральное положение в Космосе. В конце XVII века эти представления исчезли из научных концепций мироздания.

Увеличивая мир до чрезвычайных размеров, новое научное мировоззрение в то же время низводило человека со всеми его интересами и достижениями – низводило все явления жизни – на положение ничтожной подробности в Космосе.

Казалось, чем дальше шел ход человеческой мысли, тем резче и ярче выступал такой чуждый живому, человеческой личности и его жизни, стихийно непонятный человеку научно построяемый Космос.

Непрерывно после Ньютона, вне всяких философских и религиозных представлений – благодаря научному наблюдению окружающего – все упрочнялась безжизненная картина Вселенной, охваченной научной мыслью.

Особенно усиливалось ее значение в эпохи крупных успехов звездной астрономии.

Первой такой эпохой был конец XVIII и начало XIX века – эпоха В. Гершеля и его сестры Каролины Гершель, открывших нам новый мир и впервые выявивших правильность его строения, в частности, существование, бесчисленных туманностей, космических систем звезд.

Другую мы переживаем сейчас в XX веке. Этот новый расцвет звездной астрономии создан главным образом благодаря, с одной стороны, новым могущественным методам наблюдения, развитым с небывалой силой американскими обсерваториями, а с другой стороны – немедленному охвату научных наблюдений физикой. Астрофизические достижения нашей эпохи сливаются с новой физикой и все более проникаются ее построениями.

Этим новые успехи звездной астрономии коренным образом отличают ее от бывших доселе – от научных обобщений Гиппарха, Птолемея, Браге, Гершелей, Струве.

И в XVIII и в XX веке и из среды ученых, и из среды образованных людей неизменно немедленно подымались голоса, указывавшие с тревогой на выясняемую этим путем ничтожность жизни, всех величайших человеческих исканий по сравнению с грандиозностью открывавшейся картины Космоса. В космогониях, которые явились следствием этих наблюдений, эти настроения находили себе выражение и оправдание. Еще недавно ярко выразил их английский астроном Д. Джинс в речах, обративших на себя общее внимание. Бренность и ничтожность жизни, ее случайность в Космосе, казалось, все более подтверждались успехами точного знания.

Но этот новый рост научной картины Вселенной, строящийся в старых рамках научной мысли, впервые встретился с другим, более глубоким течением научного миропонимания, коренным образом изменяющим эмпирически получаемую картину Космоса.

Не философский анализ и не религиозное чувство, но научная мысль начинает вносить поправки, освещать по-новому давно знакомую, чуждую человеческой жизни научную картину Космоса.

Основанная на астрофизических обобщениях и теориях, она меняется – неожиданно для современников – под влиянием глубочайшего переворота в основных построениях физики.

Подымается новая волна нового научного построения Вселенной. И она ставит в новые рамки длящееся века жгучее противоречие.

До сих пор человек мог разрешать противоречие между своим сознанием мира и его научной картиной, только обращаясь к философии или к религии.

В течение ряда столетий человек, не мирящийся с тем, что и он сам и все живое – и все сознание, вся мысль и разум – все для него самое высокое ни в каких формах не отражается в научной картине Космоса – мог вносить поправку в даваемое наукой построение Космоса только из других областей духовной жизни человечества – из философии, религии и отчасти художественного творчества.

Оставаясь на почве чисто научного мировоззрения, он должен был мириться с чуждой жизни картиной Космоса и считать ошибкой и иллюзией то значение, которое он неизменно в жизни придавал разуму, сознанию и всему живому, часть которого он сам составляет.

Так как в действительности научно нельзя было свести явления жизни на физико-химические явления, которые лежат в основе картины Космоса недавнего времени, в научной среде и в образованном обществе сильно было убеждение, что рано ли, поздно ли это будет достигнуто.

Притом будет достигнуто без сколько-нибудь коренного изменения основ научно построенного мироздания. Эти основы представлялись незыблемыми.

Считали, что разум, сознание – высшие проявления жизни – наряду со всеми другими физиологическими процессами должны были быть сведены к тем физико-химическим процессам, которые вошли в построение Космоса. Принималось, что все философские, художественные, религиозные проявления человеческого сознания всецело уложатся в рамки научного Ньютонова мироздания.

Философская мысль никогда не мирилась с таким представлением, и анализ философов и многих ученых, вдумывавшихся в основу своего знания, давно привел к убеждению, что это представление не вытекает из научного знания, а является в основе своей верой, исходящей из философских и даже метафизических представлений.