Первое представление отвечает на вопрос, как появилась жизнь на Земле в космические периоды ее существования, когда Земля неизбежно была в условиях, отличных от современных, следовательно, совершенно неблагоприятных для развития жизни. Я оставлю в стороне при этом те спекуляции натуралистов, которые расширяют представление о жизни, как это делал сто лет назад Тревиранус, о котором я говорил, выводя жизнь за пределы современного организма, и как это много раз в разных формах много позже повторялось крупными учеными, например, известным физиологом Прейером (W. Рrеуеr, 1841–1897). Несомненно, в этих представлениях «жизнь» может зарождаться в чуждых по· условиям биосфере областях Земли, но это не будет та жизнь, законы которой изучает биолог.

В таких представлениях мы выходим из области научно изучаемой жизни. Жизнь, изучаемая в науке, ограничена теми пределами, которые обусловлены термодинамическим полем устойчивости организмов, в общем, приблизительно отвечающим термодинамическим условиям земной поверхности.

Мы должны признавать, что в условиях температур (и давления), при которых жизнь наших организмов невозможна, если эти условия существовали и в космические периоды на земной поверхности – жизни на Земле в нашем ее понимании тогда не было. Она могла на ней появиться, как только температура, давление, химическая обстановка стали отвечать необходимым для жизни изучаемых нами организмов условиям. Но как появились на Земле тогда эти организмы, раз мы признаем для них только одну форму их зарождения – форму, установленную принципом Реди?

Логически правильный ответ на этот вопрос был дан в начале XIX столетия, более 100 лет тому назад. В это время окончательно утвердилось убеждение в представлениях человечества, что Земля находится в постоянном материальном общении и обмене с космическим пространством, в частности, что в нее постоянно приходят, ею притягиваются из небесных пространств мелкие и крупные тельца. Благодаря Хладни (Е. Chladni, 1756–1827) было окончательно доказано космическое происхождение падающих на Землю пыли и камней – метеоритов или аэролитов. В связи с этим открытием у разных лиц появилось представление о заносе этим путем жизни на Землю в виде мельчайших спор или организмов из космической среды, из других миров. В первые годы XIX столетия эта идея исходила из среды, мало влиявшей на научную мысль; она была связана с идеями натуралистов, занимавшихся или философскими, или космогоническими вопросами; у них она терялась среди тех неясных, туманных и фантастических построений, какими так богата литература естествознания первой половины XIX столетия.

Эти идеи мы находим у фон Груйтгуйзена (F. v. Paula Gruithuizen, 1774–1842), Саль Гюйона де Монливо (Sales Guyon de Montlivault) и, вероятно, найдем у многих других в забытых в наших библиотеках произведениях литературы этого рода. Эти указания имеют для нас значение как документы, утверждающие существование подобных идей в научной среде того времени.

В широкой научной среде эти идеи обратили на себя внимание лишь после 1865 года, когда их выдвинул широко образованный, разносторонний ученый и общественный деятель, выдающийся врач в Дрездене Г. Э. Рихтер (Н. E. Richter, 1808–1876), связавший их с идеей о вечности жизни в космосе. Рихтер, считая жизнь не земным, а космическим явлением, признавал ее вечность и полагал, что в то время, когда она не существовала в земных условиях, она существовала в других мирах. Зародыши жизни – в латентном состоянии – носятся в небесных пространствах и могут попадать с метеоритами или метеорной пылью на Землю и другие планеты и давать начало жизни. По Рихтеру, эти микрозои (космозои Прейера) являются проявлением вечной мировой жизни. Omne vivum ab aeternitate e celulla (Все живое от вечности происходит из клетки), – утверждал Рихтер. Работы Рихтера (1865–1871) прошли незамеченными, но, не зная о его идеях, в один и тот же 1871 год два величайших ученых XIX столетия независимо от Рихтера и друг от друга выдвинули то же самое представление о заносе жизни на Землю метеоритами как противовес теориям археогенеза. Это был в Германии Г. фон Гельмгольц (Н. v. Helmholtz, 1821–1894) и в Англии У. Томсон, лорд Кельвин (W. Thomson, Lord W. Kelvin, 1824–1907). Оба они высказали эти идеи в публичных речах, связали с представлением о вечности жизни. На мысли Рихтера обратил внимание в то же время В. Прейер.

Но эти идеи не оказали большого влияния на научную мысль, ибо хотя возможность занесения этим путем жизни и неоспорима, но существование такого занесения не было нигде и никогда научно установлено. Микрозои, если они есть в небесных пространствах и если они попадают в земную атмосферу, не могут быть генетически связаны с метеоритами и известной нам космической пылью. Ибо в пыли и метеоритах мы никогда и нигде не видим в их структуре проявления и влияния жизни. Изучение их указывает на условия их образования, аналогичные нашим самым глубинным породам (высокое давление и высокая температура) или на выделение их при химических процессах из жидкостей и газов, связанных тоже с высокой температурой (хондры, молдавиты). Микрозои могут быть к ним примешаны случайно, с ними прямо не связаны, от них не зависимы.

Уже в XX веке близкие, но несколько иные идеи пытался развить в новой космогонической картине шведский физик Аррениус. Он указал на возможность переноса мельчайших организмов определенных размеров лучами небесных светил благодаря оказываемому этими радиациями давлению на материальную среду. Попадая на Землю, они должны медленно проникать в нашу атмосферу, находясь во взвешенном состоянии, и, в конце концов, будут смешиваться с той пыльной атмосферой, которая окружает наш земной шар в нижних частях его газовой оболочки.

Я не буду здесь дольше вдаваться в рассмотрение этих возможностей. Несомненно, мы имеем здесь область, доступную точному научному изучению, но пока им слишком мало затронутую. «Космическая пыль», постоянно падающая и, может быть, в очень большом количестве, остается без изучения, и лишь временами к ней обращается научная мысль. Пока характер этого процесса не будет научно выяснен и подвергнут систематическому долголетнему научному изучению, мы не выйдем здесь на дорогу реальных фактов из области возможностей, в которых сейчас находимся.

Это изучение сейчас выдвигается на очередь. Ибо все больше и больше явлений заставляют обратить внимание на эту сторону Космоса. С разных сторон скапливаются данные, создающие чрезвычайно благоприятную обстановку для объяснения начала жизни на Земле этим путем. Для нас становится ясным, что жизнь есть явление космическое, а не специально земное. Мы теперь знаем, что материально Земля – и другие планеты – не уединены, а находятся в общении. Космическое вещество постоянно в разных формах попадает на Землю и земное уходит в космические пространства. Живое вещество дает на нашей планете одно из самых тончайших, а может быть самое тончайшее дробление материи, сохраняющее свою отдельность в твердом или жидком состоянии, а потому оно может проникать всюду – уходить и из земного притяжения. А жизнь в латентном состоянии – в спорах, семенах или цистах – может сохраняться неопределенное время, возможно, и геологические века, если верны те наблюдения, которые сейчас указываются, например, в работах Галиппа и др. (1920 и сл.). Возможность такой сохранности жизни, почти безграничной, мы сейчас научно отрицать не можем.

Но и без такого изучения уже сейчас ясно, что никакой логической необходимости признания археогенеза нет для объяснения начала жизни на Земле, в космические периоды истории которой жизнь отсутствовала.

Если даже, что кажется верным, в космические периоды на Земле не мог идти биогенез и наблюдаемая на ней его непрерывность с архейской эры должна была одно время прерваться, жизнь могла проникнуть на Землю извне. В действительности биогенез в земной жизни идет все же «от вечности», как это указывал Рихтер.

Но натуралисты ставили логическую необходимость абиогенеза или археогенеза и из других соображений.