Чрезвычайно важно для понимания новой позиции В.И. Вернадского его указание на теснейшую связь научных понятий с биосферой, которую мы все по инерции называем природой. Ясно, что биосфера как понятие, как естественное тело имеет более строгие объем и содержание, границы и свойства, чем неопределенное слово природа, относящееся к понятиям философского и натурфилософского языка. Вспоминая об эмпирических обобщениях, данных в 1926 г. в книге «Биосфера», В.И. Вернадский указывает, что все они теперь могут охватываться одним более общим принципом – связью с указанием на геологическую вечность планетных биосферных процессов.
Центральная идея биосферы придает учению о живом веществе, биогеохимии, биологии и наукам о Земле более строгое научное содержание, резко отличающееся от прежнего натурфилософского изложения. Более того, понятие о геологической вечности биосферы не только отделяет науки о Земле от философии, но возводит их на уровень других теоретических отделов естествознания. Любое изучаемое в них, например, в механике, явление никак не связано с его каким-то происхождением. Оно универсально, изучается само по себе, безотносительно к космологическим причинам появления. Электрон или магнетизм не относятся к явлениям случайным и любое открытое в условиях земных лабораторий свойство или закономерность без особых дополнительных указаний распространяется на весь мир, на всю Вселенную во времени и пространстве. Физика молчаливо признает, что атом и его стандартные свойства всюду и всегда одни и те же, хотя условия его существования могут быть самыми различными. В.И. Вернадский недаром обращает такое внимание на константы природных явлений. Такой же константной он видит и биосферу как целостное явление. Она имеет геологически вечный характер.
«В 1926–1929 гг. я указал в своей книжке о биосфере[436] шесть больших эмпирических научных обобщений, с биосферой связанных. Эта связь (с геологической вечностью биосферы. – Г. А.) мною тогда не была развита и подчеркнута. Я бы тогда и не решился ее выразить, но, мне кажется, она была и тогда ясна для внимательного читателя. Тогда для меня еще неясно было наше научное окружение и, прежде всего, значение философии в научной работе данного момента.
Теперь, через 13–16 лет, мне кажется, что в переживаемом нами взрыве научного творчества, научной мысли, когда резко изменилась умственная обстановка, это лежащее в основе логики естествознания, основное эмпирическое обобщение может быть резко подчеркнуто и понято.
Я предполагал уже тогда таким первым и основным для биосферы эмпирическим обобщением (которое считаю правильным и сейчас) следующее: логика естествознания в своих основах теснейшим образом связана с геологической оболочкой, где проявляется разум человека, т. е. связана глубоко и неразрывно с биосферой, единственной областью жизни человека, с состоянием ее физико-химического пространства-времени.
Я считаю это утверждение основным эмпирическим обобщением в логике естествознания. Оно должно быть принято как основное в научной работе испытателя природы»[437].
Разумеется, он имеет здесь в виду не всю философию как таковую, а совершенно специфические советские идеологические условия. Бывшая практически свободной всего лишь пятнадцать лет назад, русская наука совершенно неожиданно для ученых попала в новые обстоятельства. Философия стала для них на манер священного писания высшим арбитром всех их научных выводов и достижений.
На первый взгляд выдвинутое здесь обобщение кажется банальным, простой тавтологией. Для каждого ученого кажется само собой разумеющимся его связь с биосферой, в пределах которой он работает. Между тем, не каждый из них при этом сознательно учитывает следующие представления о биосфере: 1) о геологической вечности жизни и 2) о разуме как природном или планетном явлении. То есть ни живое вещество, ни разум не должны считаться производными, случайными явлениями. Они необходимы в системе планеты. Такое заявление В.И. Вернадского связано с точностью и достоверностью знания. Все эмпирические обобщения, которые он формулировал в 20–30‑х гг., родились из накопленных в описательном естествознании прежних веков фактов, они имеют наивысшую степень достоверности. Эмпирические обобщения неопровержимы, хотя могут и должны уточняться. Более того, будут меняться их объяснения в связи с появлением новых концепций и новых специфических дисциплин в пределах естествознания. Но это не только не отменяет достоверности описательного естествознания, но упрочает ее.
В.И. Вернадский считает, что надежность биосферных знаний связана с такой простой причиной, как близость человека и биосферы. Этот мир соизмерим с человеком и потому понятен ему. Мир планетных явлений есть один мир. Один из трех описанных им миров.
Тема трех разных разрезов или аспектов мира очень давно уже обсуждалась В.И. Вернадским в разных произведениях. Впервые такое понятие он выразил еще в студенческие годы, а отчетливо сформулировал в докладе на общем собрании АН в декабре 1911 г., в котором подвел первые итоги величайшего научного события рубежа веков – открытия радиоактивности. Следуя своей научной интуиции, ученый предсказывал, что события такого масштаба имеют огромное значение для изменения всего научного мировоззрения будущего ХХ века, не говоря даже пока о получении небывалого источника энергии, которую он одним из первых в мире назвал нашим привычным теперь термином – атомной энергии.
«Можно и должно различать несколько, рядом и одновременно существующих, идей мира. От абстрактного механического мира энергии или электронов-атомов, физических законов мы должны отличать конкретный мир видимой Вселенной-природы: мир небесных светил, грозных и тихих явлений земной поверхности, окружающих нас всюду живых организмов, животных и растительных. Но за пределами природы огромная область человеческого сознания, государственных и общественных групп и бесконечных по глубине и силе проявлений человеческой личности – сама по себе представляет новую мировую картину»[438].
Буквально через десять лет в его творчестве «область грозных и тихих явлений земной поверхности» превратится в биосферу, а сфера сознания, действий «человеческих групп» и человеческой личности внутри биосферы – в ее управляющую оболочку ноосферу, которая получит это имя в середине 30‑х гг. Биосфера с ноосферой представляют собой двуединый мир, который по своим характеристикам близок и совместим с человеческими измерениями и внятен человеческому разуму. Ученый назовет его макроскопическим разрезом мира.
Выявленный открытиями радиоактивности невидимый и неизвестный прежде порядок явлений природы – атомный мир – он определит позже как микроскопический мир или аспект мира. В упоминавшейся выше статье 1926 г. «Мысли о современном значении истории знаний» атомный порядок измерений будет фигурировать уже не как абстрактный мир, не наблюдаемый непосредственно, но ощущаемый нами посредством приборов микроскопический разрез мира, который также существует, несомненно. Следствия существования его элементов – атомов, электронов, фотонов, проверяются опытом в биосфере, выводятся в знакомые и соизмеримые пределы. Однако отличие от видимых «грозных и тихих» явлений макромира объекты микромира не наблюдаются непосредственно, не имеют очевидных характеристик. Эти свойства только вычисляются по определенным правилам, что существенно меняет логику его описания. Особенностью описания микромира служит большое количество применяемых теорий, главным образом математических.
Уже тогда он подчеркивал как одно из важнейших следствий открытия такого мира: потерю наглядности. Один из основных приемов обычной логики – мышление по аналогии – перестало играть хоть какую-либо роль в познании микромира. Вся научная картина мира меняется самым непредсказуемым образом, указывал тогда ученый на революционный характер таких перемен.
