Мы видим, насколько сознательно молодой, но уже много передумавший ученый относился к своей работе, выбирая свой, только ему соответствующий путь в науке. Он и в самом деле, вопреки надеждам Докучаева, не стал писать диссертацию по данной практической теме. Она вскоре могла бы вырасти из той солидной работы по фосфоритам, которую он все же вскоре напечатал[374]. Но, путешествуя по Брянщине, он делится с самым дорогим ему человеком задушевными мыслями о направлении всей дальнейшей работы, нащупывает мысленный путь к самым общим и волнующим загадкам естествознания. И этому влечению он не может и не хочет противиться. Самые «простые», общие вопросы притягивали его, и только это единственное увлечение должно было дать ему, как он понимал, чувство полноты жизни. С ним не может сравниться то удовлетворение, которое достигается сухой профессиональной работой, в которой не участвует душа. Мы видим это стремление и осознание в его вдохновенных словах из того же письма:

«Мы знаем только малую часть природы, только маленькую частичку этой непонятной, неясной, всеобъемлющей загадки. И все, что мы ни знаем, мы знаем благодаря мечтам мечтателей, фантазеров и ученых-поэтов; всякий шаг делали они, а массы только прокладывали удобные дорожки по первому проложенному смелой рукой пути в дремучем лесе незнания. Я вполне сознаю, что только немногим из многих мечтателей удалось чего-нибудь добиться, и потому я говорю, что, может быть, я никуда не гожусь, и почему у меня являются дни отчаяния, дни, когда я вполне и мучительно больно сознаю свою неспособность, свое неумение и свое ничтожество. <…> Но бывают другие минуты, когда сильно и смело рвешься вперед, когда видишь, понимаешь все, что казалось раньше непонятным и недостижимым; тогда является вера в себя. <… > Я хочу понять те силы, какие скрываются в материи, я хочу узнать те причины, которые заставляют ее являться в тех правильных, математически гармоничных формах, в каких мы всюду видим и чувствуем ее. И одно из звеньев гармонии – мы сами и все живые существа. <…> Все явления в природе, по-видимому, зависят от внутреннего строения вещества, от формы, а на это до сих пор почти не обращали внимания, и нет еще отдельной отрасли знания, захватывающей этот отдел во всем объеме и этот отдел должен быть создан»[375].

Мы видим, что студенческие общего характера вопросы становятся теперь конкретнее, сохраняя выбранное направление: выяснить зависимость свойств вещества от его строения в такой области, которую пока еще не исследовали – в области связи живого с «мировой гармонией», т. е. поиск закономерностей, которые объединяли бы живые организмы и самого человека с остальной природой.

Вот почему он выбрал «схоластические кристаллы» и отправился в 1888 г. на стажировку к одному из самых известных кристаллографов Европы профессору Паулю Гроту в Мюнхенский университет. Внутреннее устройство твердой материи на долгие годы наряду с минералогией стали основными темами его научной работы, а в целом практически оставались с ним всю жизнь. Собственно кристаллографию как научную дисциплину он оставил после ухода из Московского университета в 1911 г. Но как трезвый ученый, Вернадский уже оценил и осознал пользу строгой, долгой, планомерной выучки для самостоятельной работы. Вот почему те вопросы общего устройства материи, роли жизни в системе природы, материального источника времени и пространства, надолго, на четверть века, ушли в подспудную часть работы. Они совершенно не выходят на поверхность, прорываясь только иногда в письмах, в дневниковых записях, показывая свою направляющую поисковую роль в жизненной работе Вернадского.

Так, например, 15 сентября 1906 г. В.И. Вернадский записывает на отдельном листке в сжатом виде как бы всю будущую программу биосферных исследований, идущую далеко за пределы тех дисциплин, которыми он тогда занимался. Видно, как углубляются, становятся все более четкими его главные вопросы, потому что к тому времени он уже создал многое из новой науки геохимии. И перед ним не мог не встать вопрос, а каков состав живых организмов в его элементарном виде и в химических соединениях? Каким образом атомы, и в каком количестве переходят из живого вещества в неживое и обратно?

«Какое значение имеет весь организованный мир, взятый в целом, в общей схеме химических реакций Земли? Изменялся ли характер его влияния в течение всей геологической истории и в какую сторону? Надо исходить из настоящего:

Роль человека → резкое нарушение равновесия: это есть новый сильный катализатор. Образование металлов, уничтожение графита, угля, и т. д. Разложение устойчивых соединений.

Какой + и в какую сторону дал человек?

Млекопитающие?

Птицы?

Рыбы?

Растения?

Не обусловлено ли все развитие ничем иным, как определенной формой диссипации энергии?

Без организмов не было бы химических процессов на Земле?

Во все циклы неизбежно входят организмы?»[376].

Как видим, он подошел к этому вопросу так, как сегодня подходят к сложным системам в кибернетике, представляя их в качестве «черного ящика». Живые организмы существовали не сами по себе, как замкнутая система, но как целостность, не имеющая у него пока названия, кроме как «живой мир», «организованный мир». Они как-то воздействуют на остальную часть химических процессов на Земле. Что при этом происходит внутри живого – он оставляет в стороне. Как для геохимика, для него имеют значение только внешние, но не внутренние процессы в организмах. Важен только контроль и обмен, вход и выход материи и энергии в качественном и количественном аспектах. Фактически он здесь представил все живое население планеты как целостную управляющую геологическую силу, проявляющуюся как источник геохимической цикличности элементов.

Как по черточкам пунктира, можно проследить направление этой подспудной, параллельно внешней деятельности идущую работу мысли Вернадского. Так, 22 июля 1908 г. он сообщает своему ученику профессору Я.В. Самойлову о первых догадках самого общего плана: «Много в последнее время обдумываю в связи с вопросом о количестве живого вещества (Курсив мой, поскольку здесь, возможно, впервые в науке употреблен этот термин. – Г. А.)… Читаю по биологическим наукам. Масса для меня любопытного. Получаемые выводы заставляют меня задуматься. Между прочим, выясняется, что количество живого вещества в земной коре есть величина неизменная. Тогда жизнь есть такая же вечная часть космоса, как энергия и материя? В сущности, ведь все рассуждения о приносе «зародышей» на землю с других небесных тел в основе своей имеют то же предположение о вечности жизни?»[377]. Таким образом, мы видим, что простые и вечные вопросы естествознания развиваются в глубине его научной жизни, они становятся все более конкретными. В то же время нарабатываемый научный опыт и прежде всего создаваемая именно в эти годы новейшая наука геохимия становятся мощным орудием разведки новых подходов к феномену жизни – через атомный аспект, через химическую жизнь поверхности Земли.

В частности, именно два встретившихся в этом письме понятия стали ключевыми в дальнейших исследованиях: живое вещество и вечность жизни.

Теперь становится понятным, что именно по программе вечности жизни или живого вещества и его постоянства на планете ученый начинает два однонаправленных процесса накопления фактов. Во-первых, собирает большое количество литературных данных. Он находит их в наблюдениях старых натуралистов, которые раздумывали о положении и роли живых организмов в земной коре: Линнея, Ламарка, Бюффона и других. Количество имен и фактов, которые им записаны и приводятся, поистине необъятны. Достаточно просмотреть именные указатели в печатных работах. Во-вторых, факты он черпает из собственных и современных ему исследований других геологов и геохимиков.