Ева быстрым движением руки откинула со лба влажную прядь волос, смахнула капли пота со лба. Чем ближе она подходила, тем становилось страшнее. А мавка права — мёртвые тоже боятся.

— Ева! — тихий шепот заставил её встрепенуться. Безжизненное сердце бешено заколотилось.

Шепот исходил из-за закрытой двери. Остановившись, Ева ожидала, что он повторится, но вместо этого по двери ударили, и тот час на мутном запотевшем стекле появились две ладони.

Руки прижимались к стеклу, и казалось, еще немного и они выдавят его. Ладони быстро заскользили по стеклу вниз с жутким скрипом и, почти достигнув пола, исчезли.

Комок страха подкатил к горлу. Ева прижалась к стене.

Кромешная темень и давящая тишина тем временем продолжали давить на нее, играть на ее нервах, словно на струнах, испытывать ее на прочность. Любому терпению когда-то приходит конец, и Ева не выдержала, взорвала тишину своим криком.

— Проваливай! — Ева взмахнула рукой и бросила фигуру каменного зверя.

Тишину прорвало: сначала крик Евы разнесся эхом, следом звон и завершающим звеном выступил звук разлетающегося вдребезги стекла. Стекло разлетелось в стороны, с жутким звоном упало на пол.

Ева обессилено отступила назад. По-прежнему ничего не было видно, и кто знает, возможно, это тварь уже рядом.

Конечно, ведь я сама дала ей возможность выйти, разбив стекло, подумала Ева, и вновь всё онемело от страха: ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни крикнуть. Но онемевшее тело и заложившие уши не помешали ей услышать вновь раздавшийся шепот.

— Открой. Я помогу!

Ева бросила на память вперед и припала пальцами к ручке ящика. Дернула его на себя, ощущая жуткое дежавю, но ячейка поддалась и отъехала в сторону. Чудовища не было рядом, и Ева с облегчением подумала, что это был не упокоенный ребенок…

***

Казалось, мир на время остановился.

Трое мужчин в робе всеми фибрами своей души ощущали, как в воздухе повис груз тревоги. Тишина накаляла и добавляла красок в нарисованную картинку воображения. Оно и верно: не каждый день такое увидишь.

— Что это? Животное? — спросил один из рабочих. В этой компании он был самый молодой.

— Да, нет. Это ребенок, — широкоплечий мужчина присел на корточки и всмотрелся в останки. — Ребенок, — повторил он и поднялся, озираясь по сторонам.

В подземном колодце, глубоко под землей — лежали кости. Маленький изуродованный скелет — на пожелтевшем черепе сияла дыра, в россыпи трещин. Скелет лежал на боку, поджав ноги и согнув руки в локтях. Черная яма стала для него настоящей могилой.

— Какого черта? Как он здесь оказался? — спросил тот же широкоплечий у присутствующих, остальные лишь молча, пожали плечами.

— Надо срочно сообщить руководству, — сказал самый молодой и развернулся в сторону штаба.

— Стой! — широкоплечий схватил его за руку. — С ума сошел? Голова совсем не соображает? У нас сроки подходят, а работы еще не закончены! Ты подумал, что будет, если мы скажем? Начнется расследование, вопросы — допросы, а как же строительство? Зарплата? Да на фига нам это надо?

— О чем ты? — возмутился тот и попытался высвободить руку, но ничего не получилось.

— О чем? О том, что не надо никому ничего говорить! — широкоплечий усмехнулся и посмотрел на стоящего в стороне напарника. Тот кивком головы дал понять, что согласен с ним.

— Но это же ребенок! Мы должны сообщить! Здесь столько народу, и все явно адекватнее тебя! Сообщу начальнику исследовательского центра — Валерию Игнатьевичу! Он должен был уже вернуться из командировки! — молодой человек, наконец, вырвался и, оглядываясь, засеменил к кирпичному дому.

— Он не понимает, — прошипел старший и двинулся следом.

Уже у входа он настиг его и рывком остановил. Развернул к себе, посмотрел в глаза.

— Столько лет в колодце пролежал, и никто не нашел. Так пусть и лежит там! — широкоплечий отпустил его руку. — Ты понял?

— Это не правильно, надо сообщить, — парень выдержал гневный взгляд собеседника и вновь направился к дому.

— Ты помнишь, что сказал Валерий Игнатич? — широкоплечий не унимался. — Всё что мы найдем — тайна. Находку отдать ему. Вот и пусть забирает. Нам за это деньги платят! Думаешь, так просто мы тут весь полигон перерыли? Да этот колодец на хрен никому не сдался!

— Значит, он знал что искал. Он ужасный человек.

— А это уже не тебе решать!

Неожиданный удар в спину сломил его, молодой человек упал на землю. Он ощущал обжигающую боль каждым участком своего тела, две пары ног нещадно оставляли на нем свои следы, вкладывая в удары всю силу.

Свет вдруг погас, яркое солнце исчезло из виду, забирая с собой свое тепло. Все закончилось, боль разорвалась на кусочки. Молодой человек закрыл уже невидящие глаза, и сознание растворилось в дымке, несущей новое неизведанное тепло. Он ушел, забирая с собой тайну. Той же ночью широкоплечий и его напарник услышали женский голос, преследовавший их до самой кончины.

— Просыпайся, — прозвучал в ночной тишине мелодичный женский голос. — Подъём! Слышишь меня?

Христофоров потянулся и, еще пребывая во сне, повернулся на бок. Он спал и видел сон, то и дело, меняя выражение своего морщинистого лица: то вскинет брови вверх, то пустит легкую улыбку.

— Быстро просыпайся! Ты обещал мне помочь, ты давал мне слово! — требовал женский голос.

А Вениамин Борисович видел пред собой сосновый бор, вдыхал этот невероятно приятный запах хвои, чувствовал, как лучи солнца ласкают его кожу. Его страхи отступили. Боль утихла. Неужели эта старая дура ему все-таки помогла. А он не верил!

Он вскинул голову и посмотрел на виднеющийся сквозь пушистые макушки лоскут синего неба.

Красота!

Но все же что-то было не так. Вениамин нахмурился. Что-то или кто-то упорно прерывал его идиллию, единение с природой, нарушал его покой. Он слышал женский голос. Профессор вздрогнул и пришел в себя.

В комнате темно, даже с окна не падает свет. Профессор огляделся, осматриваясь. Когда глаза немного привыкли к мгле, он увидел, что окно плотно завешаны шторами, а рядом на столе у иконы стоит в подсвечнике свеча. Христофоров сел и протянул руку — воск был еще мягкий и горячий. Спички лежали рядом, и он воспользовался ими.

Пламя замерцало, несколько раз колыхнулось и приняло спокойный вид. От отблеска свечи на стенах заиграли тени. Причудливые узоры сменялись так быстро, что он не успевал их толком рассмотреть, и, наблюдая за этой невольной игрой теней, Христофоров не сразу заметил мелькнувший у двери силуэт, а когда уловил, обернулся. В голове тут же всплыл голос из сна. Он узнал этот голос, ставший за много лет родным и узнаваемым. Он ожидал увидеть в дверях ее, но не успел — тень мелькнула перед его лицом и испарилась. Свеча погасла.

Дверь жалобно проскрипела, открываясь, свет тут же проник внутрь и осветил кровать. Профессор поднялся, перешагнул через порог, заглянул в соседнюю спальню. Евы и Дмитрий не было.

Вениамин Борисович попытался вспомнить события последних часов, дней. Ничего. В голове пустота. Кроме воспоминаний о дне приезда, он больше ничего не помнил. Что произошло? Где ребята? На улице ночь, а их нет. Уехали? Но куда, почему без него? И что с миражами?

Слишком много вопросов без ответов.

В данный момент его беспокоил не только их отъезд, но и голос Катеньки. Это было определенно неспроста. Он уже давно ничему не удивлялся и был уверен — это знак. Всякий раз, когда она являлась к нему, что-то происходило.

Окинув беглым взглядом комнату, Христофоров направился к выходу из дома. Уж очень ему хотелось узнать, что произошло и где Ева с Димой, но будить посреди ночи хозяев ему не позволяла совесть.

Вопрос с совестью решился сам собой. Дверь распахнулась перед носом профессора, и на пороге появился заспанный дед Миша с взъерошенными седыми волосами.

— Ох, и напугал ты меня, Вениамин! — быстро прошептал он, затащив Христофорова в комнату, и плотно закрыл за собой дверь.

Христофоров отступил назад и только сейчас заметил в руке у друга сверток.