— Нет. — Сказала она холодно, поднимая глаза, и его словно обдало из ушата ледяной воды. — Я не пущу тебя, ты не уедешь! По крайней мере пока твой друг не выполнит обещание.

— Мне необходимо уехать. Я должен завершить свои дела, чтобы потом, спокойно с тобой жить. И что за обещание, о чем ты?

— Не важно, главное лишь то, что тебе нечего завершать! — зашептала она отчаянно, и ее голос слился с шелестом листьев за окном. — Без моей помощи ты не вернешься. Твой мир для тебя навсегда потерян.

— Снова этот бред.

— Это не бред! Их больше нет! Нет ничего и никого, только я. Как ты этого не понимаешь?! — Катенька поднялась на ноги и подошла к шкафу, начала что-то искать на его полках, торопливо перебирая бумаги и газеты.

— Что ты ищешь? — спросил Влад, с удивлением наблюдая за ней.

— Доказательство того, что их здесь нет. Ты у меня, а я давно уже осталась в прошлом.

— А где моя Грёза? Кажется я слышал, что она здесь.

— Собака?

— Да.

— Она во дворе, та — рыжая. К твоим ногам всегда цепляется, а ты мимо ходишь. Здесь все выглядит иначе.

Влад усмехнулся.

— Юмор у тебя конечно черный. Ну ладно, сделаю вид, что смешно.

Катенька молчала и не найдя того, что искала, остановилась, безвольно опустила руки.

— Что ты искала? — спросил он. — Ты хотела мне что-то показать?

— Нет, я уже ничего не хочу. — Она отошла от шкафа.

— Как это по-женски, — он усмехнулся, покачал головой, снова посмотрел на нее строго и как будто сердито. — Нет, все же давай расставим все по своим местам, скажи мне правду. Я ничего не помню из той ночи, но, уверен, ты все знаешь и мне порядком надоела уже эта недосказанность! Ты можешь быть серьезной?

— Правда одна, — Катенька улыбнулась. — Мы любим друг друга и должны быть вместе. Если ты покинешь это место, ты погибнешь.

— Да, брось ты! — Влад махнул на девушку рукой. — Ты просто боишься, что я не вернусь. Ну, признайся, ты просто не хочешь меня отпускать. Да? Поэтому и придумываешь эти дикие небылицы.

Она молчала. Влад выдохнул, внезапно проснувшийся гнев утихал.

— Иди ко мне.

Она подошла к нему, прикоснулась кончиками пальцев к его лицу так аккуратно и осторожно, словно он был из тонкого стекла, пробежалась по губам бархатистыми подушечками пальцев, поцеловала в глаза, и снова он погрузился в ее мир с головой, забывая обо всех своих желаниях и переживаниях. Только она. Только ее мир — один на двоих.

***

Машину Ева, как и планировала, оставила уже через сорок километров, дальше только пешком по заученным с детства тропам, не зарастающим никогда. Вроде и не ходил по ним никто, но дорожка эта всегда просматривалась. Охотничья тропа. Правда охотники и те редко сюда суются. Чужаки — туристы или отчаянные грибники до поселения не доходят, что раскинулось на берегу горного ручья, а местные и охотники обходят эти места стороной. Чужаков в общине нет — если только не прилетит кто на вертолете, для которого в поселке даже оборудована вертолетная площадка, но и те, только по важному случаю.

Ночь давно уже окутала таёжный лес. В свои права вступила стихия природы, и потусторонний мир. Нечисть зашевелилась, задышала в затылок, с любопытством наблюдая за ней.

Было страшно, как и любому нормальному человеку.

И если бы её кто спросил, чего она боится больше — диких зверей — медведей, да волков, или темных сил, не нашлась бы с ответом. И тех и тех понемногу.

— А ты знаешь, — прошелестела на ухо листва, — а парень то тот у нас, в нашем мире, уха-ха-ха.

— Ты же про него сейчас думы думаешь? — прицепился тоненький голосок нежити.

Ева резко обернулась. Черная стена непроницаема. Свет фонарика кружит по сторонам, но никого не видно.

Выдохнула, вновь поворачиваясь к тропе, и столкнулась нос к носу с девицей. Глаза той горели лунным светом, на худом бледном лице сияла улыбка, обнажая черный беззубый рот. Длинные серебристые волосы касались бедер, а руки самых колен.

— Зубы забыла нарисовать, — хмыкнула ей Ева и обошла ее, продолжив путь.

— Ухи-ха-ха, — послышалось в ухо. Девица засеменила босыми ногами следом. В луче фонаря Ева успела заметить, как изменилась та на мгновение в образе — снова став мертвой покойницей, но почти сразу же лик, додуманный её головой, вновь проявился.

— Но он хочет вернуться, я его видела. Красивый — сивый — сивый…

Зашелестел её голос эхом по округе и его подхватили другие.

Листва шевелилась тенями, дышала холодом, подгоняла.

— А ты одна из нас, одна из нас…Хоть и отрицаешь.

Снова многоголосый девичий смех. Ева молчит, продолжая путь. Ей во что бы то ни стало нужно добраться до дома, до старой Аксиньи, что знает всё об этих местах. Дело в архиве хоть и многостраничное, но почти не информативное, а местные, кто уцелел — знают всё.

— И что? — не выдержав раздирающего на куски любопытства, спросила Ева. — Отпустит она его?

— Отпустит, отпустит. Она всегда отпускает. — Девица скакала рядом, ловко минуя деревья и корни, что торчали из-под земли и хватали за ноги. Протянула костлявую руку и дотронулась до Евиного плеча. Им всегда нравилось ее трогать. — Мы не отпускаем, а она всегда. Чужачка!

— Почему чужачка? Она одна из вас.

— Нас-нас-нас. Чужая. Неправильная, уха-хаха. Твои в общине — правильные, а она нет. Ведьмовская земля, черная, заклинаниями и обрядами меченная, портал десятки лет работает исправно, а она мешает. И вам и нам.

Ева мотнула головой. Разговаривать с ними — себя не уважать, но отвязаться уже не получится. Она идет у самой топи, где их царство, а значит, будут плестись за ней по победного.

— А ты красивая-сивая. Давно тебя не было…

— А он тебя поцелует, — проскрипела другая, и Ева замерла как вкопанная.

Завертела головой.

— Кто сказал?

— Я. — Из-за дерева появилась лоскотуха. Ее длинные черные волосы чуть светились лунным серебром, прикрывая обнаженные грудь и бедра.

— Повтори, — приказала Ева, поправляя рюкзак на спине.

— Поцелует тебя, говорю. Милый твой.

Ева хмыкнула.

— Много ты знаешь!

— Видела я его на озере. Красивый. Митя-я-я-я.

Ева закусила щеку и продолжила путь. Утопленница поплелась следом.

— И мне понравился, — раздавались за спиной всё новые и новые голоса.

— А я говорила вам, что его друга к себе забирать надо, а досталось всё ведьме! Утонул бы тогда, стал наш! Ева, а она и с твоим разговоры вела!

— Видела. Знаю!

— Не отдавай его ей! Не отдашь? — писк в самое ухо.

— А он о тебе тоже думает. — возглас другой. — Та другая хуже, чем ты.

Ева снова замерла. Обернулась.

С десяток девиц улыбались невинно, сражая своей мнимой красотой.

— Она жила с ним на озере. И он ее целовал. Но думал он о тебе! Вспоминал!

Ева вспомнила про девушек — Марину и Анну и скрежетнула зубами. Ревность кольнула острой иглой.

— Уймитесь уже. Это не ваше дело.

— Всё что на таёжном озере делается, всё наше дело, уха-ха.

Шла всю ночь.

Небо затянуло свинцом туч. Тайгу накрыло черным покрывалом, скрывая лунный свет. Ветер бесновался. Деревья под его напором стонали и издавали скрежет.

Несколько раз она сбилась с пути, но появлявшаяся, откуда не возьмись нечисть, указывала ей путь. И вот, когда утром рассеялся густой туман, она вышла к посёлку.

Мягкий золотой свет залил крыши резных домов, на смену колючим кустарникам пришли сады в осенних цветах и маленькие пруды с кувшинками.

— Евка, ты ли это? — услышала она, наконец, человеческий голос, а не его подобие. Покосилась за спину — мавки с рассветом исчезли, убрались в свою топь — туда им и дорога! А с крайнего к лесу дома ей уже махала рукой Галина Петровна. Милая с виду бабулька, одна из самых старших в общине. Вот только милая она с одной стороны, когда в хорошем расположении духа и нежить наполовину, потому что у нее только одна костяная нога, а её дом — портал между мирами живых и мёртвых.