— Нет. — Сказала она холодно, поднимая глаза, и его словно обдало из ушата ледяной воды. — Я не пущу тебя, ты не уедешь! По крайней мере пока твой друг не выполнит обещание.
— Мне необходимо уехать. Я должен завершить свои дела, чтобы потом, спокойно с тобой жить. И что за обещание, о чем ты?
— Не важно, главное лишь то, что тебе нечего завершать! — зашептала она отчаянно, и ее голос слился с шелестом листьев за окном. — Без моей помощи ты не вернешься. Твой мир для тебя навсегда потерян.
— Снова этот бред.
— Это не бред! Их больше нет! Нет ничего и никого, только я. Как ты этого не понимаешь?! — Катенька поднялась на ноги и подошла к шкафу, начала что-то искать на его полках, торопливо перебирая бумаги и газеты.
— Что ты ищешь? — спросил Влад, с удивлением наблюдая за ней.
— Доказательство того, что их здесь нет. Ты у меня, а я давно уже осталась в прошлом.
— А где моя Грёза? Кажется я слышал, что она здесь.
— Собака?
— Да.
— Она во дворе, та — рыжая. К твоим ногам всегда цепляется, а ты мимо ходишь. Здесь все выглядит иначе.
Влад усмехнулся.
— Юмор у тебя конечно черный. Ну ладно, сделаю вид, что смешно.
Катенька молчала и не найдя того, что искала, остановилась, безвольно опустила руки.
— Что ты искала? — спросил он. — Ты хотела мне что-то показать?
— Нет, я уже ничего не хочу. — Она отошла от шкафа.
— Как это по-женски, — он усмехнулся, покачал головой, снова посмотрел на нее строго и как будто сердито. — Нет, все же давай расставим все по своим местам, скажи мне правду. Я ничего не помню из той ночи, но, уверен, ты все знаешь и мне порядком надоела уже эта недосказанность! Ты можешь быть серьезной?
— Правда одна, — Катенька улыбнулась. — Мы любим друг друга и должны быть вместе. Если ты покинешь это место, ты погибнешь.
— Да, брось ты! — Влад махнул на девушку рукой. — Ты просто боишься, что я не вернусь. Ну, признайся, ты просто не хочешь меня отпускать. Да? Поэтому и придумываешь эти дикие небылицы.
Она молчала. Влад выдохнул, внезапно проснувшийся гнев утихал.
— Иди ко мне.
Она подошла к нему, прикоснулась кончиками пальцев к его лицу так аккуратно и осторожно, словно он был из тонкого стекла, пробежалась по губам бархатистыми подушечками пальцев, поцеловала в глаза, и снова он погрузился в ее мир с головой, забывая обо всех своих желаниях и переживаниях. Только она. Только ее мир — один на двоих.
***
Машину Ева, как и планировала, оставила уже через сорок километров, дальше только пешком по заученным с детства тропам, не зарастающим никогда. Вроде и не ходил по ним никто, но дорожка эта всегда просматривалась. Охотничья тропа. Правда охотники и те редко сюда суются. Чужаки — туристы или отчаянные грибники до поселения не доходят, что раскинулось на берегу горного ручья, а местные и охотники обходят эти места стороной. Чужаков в общине нет — если только не прилетит кто на вертолете, для которого в поселке даже оборудована вертолетная площадка, но и те, только по важному случаю.
Ночь давно уже окутала таёжный лес. В свои права вступила стихия природы, и потусторонний мир. Нечисть зашевелилась, задышала в затылок, с любопытством наблюдая за ней.
Было страшно, как и любому нормальному человеку.
И если бы её кто спросил, чего она боится больше — диких зверей — медведей, да волков, или темных сил, не нашлась бы с ответом. И тех и тех понемногу.
— А ты знаешь, — прошелестела на ухо листва, — а парень то тот у нас, в нашем мире, уха-ха-ха.
— Ты же про него сейчас думы думаешь? — прицепился тоненький голосок нежити.
Ева резко обернулась. Черная стена непроницаема. Свет фонарика кружит по сторонам, но никого не видно.
Выдохнула, вновь поворачиваясь к тропе, и столкнулась нос к носу с девицей. Глаза той горели лунным светом, на худом бледном лице сияла улыбка, обнажая черный беззубый рот. Длинные серебристые волосы касались бедер, а руки самых колен.
— Зубы забыла нарисовать, — хмыкнула ей Ева и обошла ее, продолжив путь.
— Ухи-ха-ха, — послышалось в ухо. Девица засеменила босыми ногами следом. В луче фонаря Ева успела заметить, как изменилась та на мгновение в образе — снова став мертвой покойницей, но почти сразу же лик, додуманный её головой, вновь проявился.
— Но он хочет вернуться, я его видела. Красивый — сивый — сивый…
Зашелестел её голос эхом по округе и его подхватили другие.
Листва шевелилась тенями, дышала холодом, подгоняла.
— А ты одна из нас, одна из нас…Хоть и отрицаешь.
Снова многоголосый девичий смех. Ева молчит, продолжая путь. Ей во что бы то ни стало нужно добраться до дома, до старой Аксиньи, что знает всё об этих местах. Дело в архиве хоть и многостраничное, но почти не информативное, а местные, кто уцелел — знают всё.
— И что? — не выдержав раздирающего на куски любопытства, спросила Ева. — Отпустит она его?
— Отпустит, отпустит. Она всегда отпускает. — Девица скакала рядом, ловко минуя деревья и корни, что торчали из-под земли и хватали за ноги. Протянула костлявую руку и дотронулась до Евиного плеча. Им всегда нравилось ее трогать. — Мы не отпускаем, а она всегда. Чужачка!
— Почему чужачка? Она одна из вас.
— Нас-нас-нас. Чужая. Неправильная, уха-хаха. Твои в общине — правильные, а она нет. Ведьмовская земля, черная, заклинаниями и обрядами меченная, портал десятки лет работает исправно, а она мешает. И вам и нам.
Ева мотнула головой. Разговаривать с ними — себя не уважать, но отвязаться уже не получится. Она идет у самой топи, где их царство, а значит, будут плестись за ней по победного.
— А ты красивая-сивая. Давно тебя не было…
— А он тебя поцелует, — проскрипела другая, и Ева замерла как вкопанная.
Завертела головой.
— Кто сказал?
— Я. — Из-за дерева появилась лоскотуха. Ее длинные черные волосы чуть светились лунным серебром, прикрывая обнаженные грудь и бедра.
— Повтори, — приказала Ева, поправляя рюкзак на спине.
— Поцелует тебя, говорю. Милый твой.
Ева хмыкнула.
— Много ты знаешь!
— Видела я его на озере. Красивый. Митя-я-я-я.
Ева закусила щеку и продолжила путь. Утопленница поплелась следом.
— И мне понравился, — раздавались за спиной всё новые и новые голоса.
— А я говорила вам, что его друга к себе забирать надо, а досталось всё ведьме! Утонул бы тогда, стал наш! Ева, а она и с твоим разговоры вела!
— Видела. Знаю!
— Не отдавай его ей! Не отдашь? — писк в самое ухо.
— А он о тебе тоже думает. — возглас другой. — Та другая хуже, чем ты.
Ева снова замерла. Обернулась.
С десяток девиц улыбались невинно, сражая своей мнимой красотой.
— Она жила с ним на озере. И он ее целовал. Но думал он о тебе! Вспоминал!
Ева вспомнила про девушек — Марину и Анну и скрежетнула зубами. Ревность кольнула острой иглой.
— Уймитесь уже. Это не ваше дело.
— Всё что на таёжном озере делается, всё наше дело, уха-ха.
Шла всю ночь.
Небо затянуло свинцом туч. Тайгу накрыло черным покрывалом, скрывая лунный свет. Ветер бесновался. Деревья под его напором стонали и издавали скрежет.
Несколько раз она сбилась с пути, но появлявшаяся, откуда не возьмись нечисть, указывала ей путь. И вот, когда утром рассеялся густой туман, она вышла к посёлку.
Мягкий золотой свет залил крыши резных домов, на смену колючим кустарникам пришли сады в осенних цветах и маленькие пруды с кувшинками.
— Евка, ты ли это? — услышала она, наконец, человеческий голос, а не его подобие. Покосилась за спину — мавки с рассветом исчезли, убрались в свою топь — туда им и дорога! А с крайнего к лесу дома ей уже махала рукой Галина Петровна. Милая с виду бабулька, одна из самых старших в общине. Вот только милая она с одной стороны, когда в хорошем расположении духа и нежить наполовину, потому что у нее только одна костяная нога, а её дом — портал между мирами живых и мёртвых.