— 

Чего молчишь? — спросил другой, полноватый, с большими усами.

— 

У нас принято здороваться, когда заходят в гости, — буркнул Егор.

— 

Ладно, не сердись, — сразу пошёл на попятную старший. — Устали мы, целый день в седле.

Он тяжело слез с коня, присел несколько раз, разминая ноги.

— 

Если разрешишь, мы остановимся у тебя. Несколько местных жителей мобилизуются в армию, мы приехали за ними.

— 

Когда забирать будете?

— 

Завтра соберём сход и на сходе огласим список.

Егор встал, протянул руку:

— 

Список покажи.

— 

Не положено.

— 

Почему?

— 

Могут разбежаться. Такое уже было, потом ловить придётся.

—

Ты сюда за солдатами приехал или за дезертирами? Давай, я сообщу людям, пусть попрощаются.

Старший офицер не понимал, почему он подчиняется этому бородатому мужику, но список отдал.

— 

Никола! — позвал Егор работника. — Стопи баню господам офицерам и сообрази на стол чего, я попозже приду. Да коней на ночь определи.

А сам взглянул в список и пешком пошёл в деревню.

Когда хозяин начинал хандрить, Никола сам затапливал баню, только она могла разогнать тоску. И в этот раз баня была уже готова. Старший офицер не захотел париться, а другие, выходцы из деревень, не упустили такую возможность. Парились со знанием дела, покрикивая, поддавая на каменку квасом. Потом, разомлевшие, сидели на крыльце и пили берёзовый сок из погреба. Пока господа парились, Никола собрал на стол разносолов. Поставил четверть самогона, про себя решив, что разные вина для господ — будет слишком хорошо. Раз хозяин отнёсся к ним с прохладцей, то нечего перед ними юлить.

Егор пришёл к Антипу, сказал:

— 

Надо народ созвать, объявлю, кого забирать будут, пусть прощаются. И надо подумать, как их доставить до места, не пойдут же пешком. Я даже не спросил, куда их будут определять. Но это завтра. Сейчас народ соберётся, поговорим.

— 

Ты уже смотрел список? — спросил Антип.

Егор просто кивнул головой.

— 

Ну? — Антип надеялся, что это не коснётся его семьи.

— 

Никита, — выдохнул Егор.

Антип сразу как-то сник. Он отвернулся от Егора и замолчал, пытался не показывать свою минутную слабость. Потом повернулся и сказал:

— 

А чем мой Никита лучше других? Только женатый уже да дитё есть. Бог милостив, может, и обойдётся.

Кузнец взял себя в руки.

На улице собрались люди. Егор вышел со списком.

— 

Вы всё знаете, приехали служивые забирать на войну наших односельчан. У меня есть список, я заранее прочитаю, чтобы вам было время подготовиться.

В толпе стали подвывать некоторые бабы. Тут вышел Антип и прикрикнул:

— 

Цыц! Дайте слово сказать. Выть будете дома, нечего здесь сырость разводить!

Толпа притихла.

— 

Я прочитаю список, потом пойдёте по домам. Завтра надо будет обеспечить подводы и отвезти наших солдат до станции. Я понимаю, что наши люди не трусы и не будут прятаться от призыва, но у господ офицеров есть такое мнение, я поручился за всех. Не подведите. Прошу, давайте пока без криков и без слёз, всем и так тошно.

Камышлеев открыл список и стал читать:

— 

Бутьянов Василий, Лятин Иван, Томаев Илья, Кузьмин Илья. Захаров Пётр, Кузнецов Никита, Погодин Павел, Мехонов Макар, Морозов Александр.

Егор продолжал читать, всего было семнадцать фамилий. Прочитав список, Егор добавил:

— 

С собой взять самое необходимое на первое время. Завтра по команде сбор здесь, всем быть готовыми.

Это было самое неприятное, что он сделал в деревне. Прошло столько лет, и никогда не приходилось делать плохо людям. Хотя лично сам Егор ни в чём не виноват, но всё равно на душе было противно.

К его приходу офицеры были уже в изрядном подпитии. Егор присел рядом, протянул старшему список, налил себе самогона и, не приглашая никого, выпил. Легче не стало.

— 

Чего-то я не пойму тебя, хозяин. Твоих детей не забираем, чего ты-то сердитый? — сказал подвыпивший старший.

— 

Ты попривык, видно, к людскому горю, тебе всё просто.

— 

Ты как разговариваешь с офицером? — вдруг полезло из военного.

Егор поднялся и пошёл на двор.

— 

Я с тобой разговариваю? Я тебя не отпускал!

— 

Ты мне не указ, — с угрозой сказал Егор. — И ты у меня в доме. Будь добр вести себя достойно офицерского чина. Не то будешь ночевать в хлеву со свиньями.

Офицер ошалел от такого отпора. Он молча выпил полстакана самогона и завалился спать прямо на скамейке. Другие офицеры посчитали за лучшее не вмешиваться в разговор. Тем более, что тоже были не очень довольны заносчивым командиром.

— 

Там в бане осталось парку? — спросил Николу.

— 

Да, там ещё хватит.

— 

Я, пожалуй, схожу.

— 

Что-то понадобится?

— 

Ты присмотри за ними, чтобы пожар не устроили.

— 

Присмотрю.

После бани Егор опять сидел на крыльце. Из деревни неслись звуки гармошки и песни. Посторонний никогда не понял бы, по какому поводу гулянка. В России всегда так: встречают — плачут, провожают — веселятся. Только завтра будут выть да причитать. И потом каждый день будут смотреть на дорогу, надеяться и ждать, плакать по ночам в подушку и молиться.

На другой день к обеду вся деревня была в сборе. Старший офицер, немного опохмелившийся с утра, иначе не поднялся бы, снова зачитал список. Каждый, кого называли, выходил вперёд. Рядом стояли подводы для новобранцев. Офицеры были довольны.

— 

На прощание даётся час. Через час отправляемся! — объявил старший и поехал со своими спутниками к Егору отобедать.

Там был специально накрыт стол, чтобы хоть на немного продлить прощание. Егор сам подливал служивым, подкладывал холодного варёного мяса. Сам выпивал немного. Старший офицер ни разу не вспомнил о вчерашнем разговоре, а может, и не помнил с перепою. Никола, по приказу Егора, положил офицерам с собой ещё самогона.

С площади никто никуда не пошёл. Расположились на месте — кто где приспособился. Тут же играла гармошка, тут же потихонечку в платочек плакали матери. Жёны держали своих суженых за руки. Никита сидел с маленькой дочкой на руках, Иринка прижалась к нему и изредка вытирала слёзы. Не только у Никиты был ребёнок, но и у Мехонова Макара, им было тяжелее всего. Антип тихо говорил Никите:

— 

Ты не беспокойся, все будут под присмотром и в помощи отказа не будет. Ты уж поаккуратней, не подставляйся зря.

Никита кивал и молчал. Только грустные глаза выдавали его состояние: приходилось оставлять Иринку да крошку Марийку, которой ещё дела нет, кто, куда и зачем уезжает. Она спокойно посапывала на руках.

— 

Ничего, скоро закончится всё, ты уж перетерпи. Я быстренько вернусь.

Никита не допускал и мысли, что он может не вернуться и никогда не увидеть жены и дочки.

— 

Стройся! — крикнул прапорщик, который был самый трезвый.

Вот тут и раздался вой, которого так боялся Егор. Бабы заголосили

и запричитали, ревели и матери, и жёны, и сёстры, и просто соседки. Горе — оно общее. Не в одном доме, а в целой деревне. Под стоны и причитания новобранцы сели на подводы и отправились. Как только обоз скрылся в перелеске, причитания прекратились, но люди ещё долго не расходились. Смотрели вслед с тайной надеждой, что всё это не всерьёз, что сейчас все вернутся. Сельчане стали расходиться к вечеру, когда пришло время кормить скотину. Ей не объяснишь, что у хозяина горе.

Через день приехали провожающие. Рассказали, что в Суетихе призывников посадили в поезд и повезли в Канск, там было формирование частей. Рассказали, что доехали до Суетихи без помех, немного подождали, пока прибудут люди из других деревень. Потом всех загрузили в вагоны, которые уже ждали новобранцев.