Большая вода, как и всё плохое, пришла ночью. Перед этим несколько дней стояла жара. Не по-весеннему палило солнце. Всё это закончилось хорошей грозой, первой в этом году. Молнии зажгли неподалёку лес, но дождь вскоре погасил огонь. Ливень бесновался долго, а на следующую ночь пришла большая вода. Пришла валом, сметая с берегов всё подряд. В стойбище утащило лодку, вместе с лозой, к которой она была привязана. Другие лодки, вытащенные на берег, остались целые. Днём напор воды только усиливался, выворачивая деревья и кустарники, стоявшие рядом с водой. Вода заливала прибрежные луга и лес на противоположной стороне, там был берег ровный. Стойбище, стоявшее достаточно высоко на берегу, не пострадало. Нюнням, смотревший через реку на другой берег, сказал стоявшему рядом Чалыку:

— Завтра поплывём на тот берег, там рыба должна выходить на луга, бросим несколько сетей. Может, хариус попадётся.

— Поплывём. Не сидеть же здесь. За ночь весь хлам пронесёт, вода будет почище. Там, на том берегу, и ямы есть на лугах. Если вода быстро уходит, в ямах рыба остаётся, не успевает уйти, можно много хариуса поймать или ельца.

Утром следующего дня братья на двух лодках поплыли ставить сети на другой берег. Большая вода не страшна, главное, чтобы топляк не перевернул лодку. Быстро перемахнув русло, они поплыли по лугам, затапливаемым в каждое половодье. Было интересно плыть посреди мелкого кустарника. Вода на лугах была спокойная.

Чалык привязал сеть к кусту, растянул её вдоль течения. Нюнням отплыл подальше и тоже привязал сеть одним концом к кусту. Было неглубоко. Сеть даже не опустилась на всю высоту, немного ушла в сторону, перекрывая всё пространство. Рыбаки поставили ещё несколько сетей, потом поплыли к сухому месту раскурить трубку. Братья молчали, грелись на солнце, покуривая трубки. Курили братья уже давно. Дети начинали курить лет с восьми, и никто им не запрещал. Не считалось это вредным занятием. Курили все: и мужчины, и женщины, и дети. После полудня Чалык и Нюнням сняли сети. Рыбы попалось немного, хватит всем порадоваться вечером.

Вода сошла через неделю. В ямах на лугах рыбы не осталось: успела уйти. Мужчины стали готовить котцы к ловле. Рубили в густом ельнике короткие колья, таскали к реке и забивали в дно, огораживая нужное место. Из ивняка плели «морды», специальные щиты с конусной горловиной, в неё и входила рыба под напором течения, а выйти назад не могла, собиралась в загородках, откуда её черпали саками. Много ловили рыбы, много и нужно было. Готовили ещё и чучела уток и гусей. Скоро наступит пролёт птицы, тогда можно заготовить мясо. Чучела ставили на озерца и тихие старицы. Птица, завидев собратьев, садилась отдохнуть и подкормиться, здесь её и стреляли. Сначала уток, потом гусей. Мясо коптили, сушили, готовили на лето, летом другого мяса не будет. У птиц и животных будет молодь, стрелять её никто не станет до осени, вот и пригодится это мясо да рыба, которую ловят всё лето.

Дни проходили буднично. Каждый день приносил свои дела и радости. Люди готовились к торгам. Проверяли и упаковывали пушнину, готовили разные поделки из бересты и шкур рыб: туески, мешочки, разную посуду. Столько мелочей набиралось! Готовили и лодку-илимку, всю зиму простоявшую на берегу: смолили дно и борта, поправляли покрытие кают. Скоро наступит день, когда часть людей из стойбища поплывёт вниз в Пеленгуты, чтобы выгодно продать или обменять всё добытое богатство на нужный товар. Каждый надеется, что уж этот год будет лучше, чем прошлый.

Нюнням один сидел на берегу: ушёл подальше, чтобы не мешаться в чуме. Много хлопот, каждый что-то ищет, собирает. Молодому охотнику нет дела до этой суеты. Без него соберут всё, что нужно. Чего зря под ногами толкаться? Слушать, как беззлобно переругиваются Кутега и Чалык. Шалгу курит, не переставая, иногда спрашивая о каких-то вещах. Нюнням сидел и раздумывал о прошедшем сезоне, о том, что его ждало впереди. Именно в это лето должно свершиться самое важное в его жизни. Хотел или нет этого охотник? Конечно, свой чум — это хорошо, Нюнням сможет прокормить семью, но он не представлял себе, с кем ему придётся жить. Понравится ему жена или нет, хотя бы одним глазком посмотреть на неё перед женитьбой. А вдруг попадётся какая-нибудь страшная или сварливая? Что тогда будет делать охотник? Ведь жена не худая рукавица, не сбросишь в снег. Мысли, как трясогузки, перескакивали с одного на другое. То Нюнням пытался представить себе жену, то вдруг внимательно следил за полётом какой-либо птицы. Разглядывал раскачивающиеся макушки берёз, потом вспоминал охоту, как впервые добыл медведя — не дрогнул, не подвёл охотников. Мысли чередой мелькали перед глазами, так бывает, когда нет цели. Когда шёл, знал зачем, а когда осталось совсем немного, забыл, зачем шёл. И тогда лихорадочно пытался вспомнить цель. Нюнням знал, что от него сейчас ничего не зависит. Конечно, Шалгу постарается сделать как надо, но ведь у Нюнняма есть своя голова. Шалгу ни разу не спросил, какую жену хочет младший сын. Так принято, что выбор сделает старший, а младший должен согласиться с чужим выбором. Всё это мучило юношу, и как противостоять этому, он не знал. И надо ли противиться этому? Когда послышался лёгкий шорох по речному песку, Нюнням не сразу среагировал. А потом и не стал оборачиваться, понимая, что идёт кто-то лёгкий и быстрый. Чур едва приподнял морду и снова закрыл глаза. Значит, кто-то свой.

— Можно присесть? — раздался девичий голос. Нюнням сразу узнал её, это вредная девчонка из их стойбища — Тега.

— Разве ты когда-нибудь спрашивала об этом? Просто садилась и вредничала.

— Мне уйти? — тихо спросила она.

— Нет, сиди. — Нюнням с удивлением стал разглядывать ту, которая портила ему жизнь при любом случае. Тега сильно изменилась за зиму, столько не виделись они, её семья охотилась совсем в другой стороне, в стойбище они пришли совсем недавно. Девушка стала выше и стройнее. Вместо озорных искр в глазах едва теплилась грусть.

— Ты изменилась, — сказал Нюнням.

— Говорят, что тебе невесту будут искать, это правда?

— Кто говорит?

— Все говорят.

— А тебе-то что? — Нюнням с любопытством посмотрел на неё.

— Ничего. — Девушка посидела ещё несколько минут и медленно пошла в стойбище.

— Ты чего приходила? — крикнул он вдогонку. Она не ответила.

«Странная какая-то стала, — подумал Нюнням и снова обернулся,

разглядывая удаляющуюся фигурку. Что-то тёплое и радостное шевельнулось внутри от непонимания её поведения. Если бы стала дразнить или смеяться надо мной, тогда было бы всё понятно. Чего от неё больше ожидать? А здесь — словно другой человек». Теперь ещё и мысли о девушке стали донимать его.

— Что с тобой? — спросил подошедший Шалгу.

— Сижу, смотрю на воду.

— Кто это был?

— Не узнал? Это Тега. Я её тоже не узнал.

— Чего она хотела?

— Не знаю. Спросила про женитьбу и ушла.

«Вот почему она сама не своя, — подумал Шалгу, — неспроста это».

В последний день перед отплытием в стойбище было особенно шумно. Все жители были в приподнятом настроении, и те, кто направится на торги, и те, кто останется здесь. Горели костры, в котлах варились большие щуки и налимы. На рожне жарили ленков и хариуса. В печах пекли лепёшки. Все готовились к празднику, его устраивали каждый раз, когда отправлялись на торг. И хотя в стойбище не все были родственниками, но жили одной семьёй. В одиночку не проживёшь, в трудные времена делились последним. И сейчас всё готовилось для всех.

С восходом солнца Шалгу поднял Нюнняма и позвал за собой. Взяв лучшие куски рыбы, приготовленной специально с вечера, старик пошёл на гору. Юноша последовал за ним. Казалось, никому и не было дела до этого, только одна пара глаз тайно провожала их. Кто-то знал, для чего они пошли в лес накануне отплытия, а кто и не знал — не спрашивал, не принято. Если пошли, значит, так надо, зря не пойдут. Чур, потихоньку виляя хвостом, бежал впереди. Охоты не было, и спешить не надо. Шли долго. Извилистая, едва приметная тропа вела прямо на вершину горы. Хотя и было тяжело, но Шалгу ни разу не остановился. К полудню они добрались до старенького, обветшалого шалаша, в котором ночевали прошлым летом.