Евсей с Эликаном выпивали в чуме, в стороне от других, чтобы им не мешали разговаривать.

—

Утром Оробак ушёл. Шаман приготовит всё, а завтра мы с тобой поедем вдвоём. Пусть Маркелка поживёт в стойбище — шибко он девкам нравится.

—

Я им сказал, они подождут. Погода тоже терпит — лёд на реке ещё хороший.

—

Река нескоро пойдёт, через месяц, — подтвердил Эликан.

—

Скорей бы уже узнать хоть что-нибудь, совсем душа изболелась, ведь нас только двое, других братьев и сестёр — нету.

Рано утром, когда женщины ещё не разжигали костры, Эликан с Евсеем тронулись в путь. Олени были сытые и шли хорошо, не отвлекаясь ни на что, ныряя под огромные ветки вековых елей, обходя частые заросли молодых сосняков, вскарабкиваясь на крутые склоны распадков. В полдень Эликан остановился у ручья, где на наледи можно было набрать воды, оленей пустил на поляну, где виднелись лохматые куски мха, висевшего на старых кедрах. Увидев удивлённый взгляд Евсея, сказал:

—

Не уйдут, пусть тоже отдохнут. Ну а мы чаю попьем. Разжигай костёр.

Евсей быстро сладил костерок, достал котелок и пошёл за водой. Вскоре вода в котелке весело шипела, собирая кусочки угольков, отлетавших от костра, в середине котелка. Эликан подождал, пока вода закипит и поднимется пеной, выплеснул эту пену из котелка вместе с угольками, сыпнул чаю и снял котелок с костра, прикрыв его крышкой из бересты.

Путники пили чай молча, щурясь от пара из кружки и от дыма костра, который ветром швыряло из стороны в сторону.

—

Скоро поедём дальше, — сказал Эликан. — Ты собирай котелок, я пойду за оленями.

До самого вечера больше не останавливались, да и ручьёв не встречали. Когда солнце коснулось макушек старых кедров, путники неожиданно выехали на поляну возле небольшого озерка, где стояло три чума. Залаяли собаки, из чумов вышли люди. Среди них был и Оробак. Он что-то сказал старику с небольшой седой бородкой, в хорошем, расшитом орнаментами халате. Старик вышел немного вперёд, поджидая путников.

Поприветствовав друг друга, карагасы обнялись, было видно, что они давние друзья.

—

Это Улубек, — представил Эликан шамана, — а это Евсей.

Улубек кивнул и улыбнулся. Редко увидишь улыбающихся карага

сов, значит, здесь им были рады.

—

Отдохните немного, потом пойдём в чум и будем камлать, надеюсь, духи расскажут всё, что вас ожидает.

—

Это самый сильный шаман в нашем роду, он на самой верхней ступеньке стоит среди шаманов, на двенадцатой, — шепнул Эликан, давая Евсею ещё большую надежду на то, что шаману доступно узнать будущее любого человека.

Только тут Евсей стал побаиваться откровений шамана: а вдруг он скажет то, о чём старший Цыганков и думать боится — он не готов был услышать плохую весть. Но теперь уже не воротишься назад: раз пришли, значит, надо до конца пройти весь этот путь.

Когда совсем стемнело, мужчины поднялись и пошли в другой чум, стоявший в стороне на небольшом пригорке. К нему вела плохо протоптанная в снегу тропка, петлявшая вокруг деревьев.

Эликан с Евсеем прошли в помещение, сели в стороне, подальше от огня, горевшего ровным пламенем прямо посредине чума. На ближней стенке висели различные фигурки, где, как сказал Эликан, жили духи. Фигурки были сделаны из ткани, вырезаны из дерева, здесь же находились чучела соболя и филина.

Шаман вошёл неожиданно, не замечая присутствующих. Подошёл к костру, умыл в пламени руки, потом протянул их к фигуркам и стал читать молитву. Затем он стал распевать медленные, протяжные песни, громко стуча в бубен. Время от времени пение прерывалось пронзительными криками, затем снова громко звучал бубен. Всё это чередовалось и завораживало. Огонь в костре то угасал, то снова вспыхивал. Длилось это настолько долго, что, казалось, никогда не закончится. Евсею чудилось, что он уже сходит с ума, не понимая, что с ним творится. Со звуками бубна он словно улетал куда-то, потом снова обретал нормальное сознание, пытался осмыслить происходящее, но вновь мысли уносили его в странный другой мир. Когда кончилось камланье, Евсей не понял, его будто и не было здесь, хотя тело его находилось рядом с Эликаном и никуда не пропадало. С трудом приходя в себя, он осмотрелся: шамана в чуме уже не было, только Эликан сидел рядом и с тревогой смотрел на друга.

—

Давай пойдём, пора уже, — сказал он Евсею.

—

Что-то узнали? — растерянно спросил Евсей.

—

Всё узнали, пойдём, шаман сам расскажет тебе, что ему сказали духи, шаман ждёт нас внизу в другом чуме.

—

Давно закончилось камланье? — Евсей вдруг осознал, что прошло уже много времени, раз шамана здесь нет.

—

Пошли.

Шаман сидел у костра и пил чай, покуривая трубку.

Когда все уселись у костра, шаман сказал:

—

Духи сказали мне, что у тебя хороший брат, Евсей, ваш Бог хранит его. Ему сейчас тяжело, но он всё выдержит и вернётся живым и здоровым, ваш Бог позаботится об этом. Могу ещё сказать, что сейчас у него самое тяжёлое время, которое продлится ещё целый год, но он всё пройдёт достойно. Вот это мне сказали духи. А ещё духи сказали, что они знают его, что он тоже бывал в этих местах и никого не обижал.

—

Спасибо, Улубек, спасибо на добром слове, а то я уже и места не нахожу от тяжёлых дум. Прими от меня подарки за доброе слово.

Евсей подал шаману большой пакет с чаем, такой же — с табаком, а также подал свёрток, который предложил развернуть самому. Улубек развернул его и увидел нож в ножнах с металлическими набойками, обшитый замшей, ручка у ножа набрана из бересты, что очень ценилось охотниками. Когда лезвие сверкнуло в свете костра, Улубек едва не привстал от восторга. Каждый охотник знал цену ножу, тем более таёжный человек, у которого вся жизнь проходит рядом с ножом и боевым луком. Теперь многие меняют лук на ружьё.

—

За чай и табак спасибо, а нож принять в подарок не могу, ножи не дарят — удачи не будет, — сказал Улубек и положил нож.

—

А ты купи его у меня, тогда будет удача, — предложил Евсей, видя, как нож пришёлся по душе шаману.

—

Сколько шкурок ты хочешь за него? — обрадовался шаман, видя в этом выход. Уж больно хорош был нож.

—

А вот за туесок, пожалуй, продам, — сказал Евсей и показал пальцем на несколько туесков из бересты, сделанных на обмен.

—

Ох, и хитрый ты человек, Евсей, ладно, я согласен, — сказал Улубек и подал туесок.

—

Теперь будет удача? — спросил он шамана.

—

Теперь будет, — кивнул он.

Возвратившись домой, Евсей немного успокоился, потом затянули весенние заботы, жизнь покатилась побыстрей, но к осени опять стали приходить недобрые мысли.

Так и шло время в неведении и тревоге. Евсей, бывая в Конторке и Тайшете, ходил по знакомым в надежде узнать хоть какие новости, так как с фронта приходили списанные по ранению солдаты, рассказывали разные страсти, матерились и пили водку в больших количествах. Одни заливали ею свои беды, другие приспособились к такой жизни и с каждым разом рассказывали небылицы всё страшнее, вызывая всё большую жалость, а значит, и возможность приобрести выпивку. Но никто из них не знал о Родионе ничего. Один из конторских мужиков только и сказал, что виделись они в Новониколаевске, когда отправлялись на фронт, а потом слышал от сослуживцев, будто полк, где был Родион, весь погиб в боях. Других новостей не было. С этого дня Евсей каждый раз, когда обходил злачные места, прислушивался к рассказам, но уже не спрашивал о Родионе, потому что не надеялся на добрые вести. Рассуждал, что, если бы Родион был жив, нашёл бы, как послать весточку.

Прошло более двух лет, война продолжалась. Мало того, и в стране стало тревожно — народ стал колобродить. Даже в Тайшете частенько собирались толпы, где разные ораторы говорили про что-то такое, что простому обывателю было не совсем понятно, но интересно. Говорили такие странные вещи, будто можно жить всем в добре и богатстве, как в сказке. Хотя многие понимали, что это только говорильня и не более, каждый понимал, что «без труда не выловишь и рыбку из пруда». Но уж очень хотелось посмотреть эту новую жизнь, где нет ни господ, ни батраков, одни только счастливые люди гуляют под ручку по Базарной площади и по улицам.