— Что тогда делать?

Сжав губы, Мадам метнула пронзительный взгляд на Лили — та лежала неподвижно, похожая сейчас на куклу, отброшенную ребенком в сиюминутном капризе, и только по ее свистящему дыханию можно было понять, что ее тело все еще не оставила жизнь.

— Ничего, — бросила Мадам, кивая Даниэлю. — Приведи ее в чувство. Ее выход через пятнадцать минут.

Не оборачиваясь и не замедляя шага, она вышла в коридор, и Даниэль с Лили остались в гримерной вдвоем. Не зная, что от него требуется, он протянул к ней дрожащие руки, попробовал несколькими судорожными движениями растереть ее плечи и грудь, но никакого отклика не последовало — и Даниэль, все больше поддаваясь затмевающему рассудок страху, с силой ее встряхнул.

— Давай же, Лили! Вставай!

Он слышал, что кричит, точно со стороны; его голос, его тело будто принадлежали не ему — он съежился, почти сгинул, утрачивая последние остатки контроля над собой, а его место занял кто-то другой, не меньше испуганный, но исполненный ослепительной яростью безнадежности.

— Вставай! Ты погубишь нас всех!

Он бы вытряс из нее душу, если бы это было возможно сделать существу человеческому, но в конце концов ему удалось добиться того, чтобы Лили приоткрыла глаза, шепнула с усилием:

— Месье, я не…

— Тебе надо выйти на сцену, — заговорил он, не слушая ее, стремясь задавить в зародыше любое возможное сопротивление, чтобы оно не передалось ему, не пустило и в его сердце свои зловредные корни. — Лили, ты должна… тебя же там ждут!

— Публика будет в восторге, — пробормотала она, снова ускальзывая от него в пучину неясного бреда; понимая, что не может допустить этого, Даниэль схватил бокал, в котором еще что-то оставалось, выплеснул остатки воды Лили на лицо.

— Очнись немедленно, черт тебя дери!

Возможно, это прозвучало резче и враждебнее, чем Даниэль желал бы, но оказало на Лили нужное ему воздействие: она вздрогнула, чуть приходя в себя, прижала к мокрому лицу ладони.

— Месье, зачем вы…

— Вставай, — он дернул ее на себя, заставляя сесть, и она спустила ноги на пол, сгорбленно уставившись в пространство перед собой. — Лили, твой выход…

Она всхлипнула жалко и отрывисто, точно мгновенно устыдившись своей слабости, но охватившая ее дрожь не позволила ей встать, не позволила даже пошевелиться.

— Возьми себя в руки, — продолжал Даниэль, крепче сжимая ее плечи и чувствуя, что под его руками Лили каменеет, как изваяние. — Лили, пойми, мы… Мы не можем потерять то, что приобрели ценой стольких жертв!

Слова ринулись с его языка прежде, чем он успел хотя бы осмыслить их, и на Лили подействовали подобно удару хлыста. Она медленно повернула голову, чтобы оказаться с Даниэлем лицом к лицу — и он увидел, что взгляд ее приобретает осмысленность, хоть видом своим она по-прежнему напоминает восставшего мертвеца. Почему-то это не обрадовало его, а лишь испугало; когда она пожелала встать на ноги, он смог лишь беспомощно выпустить ее и смотреть за тем, как она подходит к будуарному столику, слепо нашаривает на нем футляр с помадой, а затем долго, пронизывающе смотрит на себя саму в старом, потемневшем по краям зеркале.

— Да, месье, — проговорила она глухо, — вы приобрели. Но жертвовали не вы.

***

Триумфу Софи могло бы отдать честь торжество Бонапарта под Аустерлицем***; еще не опомнившаяся после прожитого ею на сцене, ошарашенная и раскрасневшаяся, она с трудом удерживала в руках все цветы, что преподнесли ей после поклона, и в конце концов, едва сойдя со сцены, просто-напросто расплакалась.

— Какое прелестное создание, — умиленно проговорил Пассаван, протягивая ей собственный платок, но его опередил Месье, вовремя оказавшийся рядом, чтобы отвести ее в сторону. — О, мой достопочтенный друг! Я рад видеть вас в добром здравии.

— Ваша радость совершенно взаимна, — заверил его Месье, не отпуская Софи от себя ни на шаг; Пассаван, заметив это, заявил непринужденным тоном:

— Возможно, в этот чудесный вечер стоит забыть старые разногласия. Я был бы счастлив, если бы Софи согласилась присоединиться ко мне за ужином. Как думаете, мы сможем об этом договориться?

— Мы поговорим позже, граф, — проскрипел Месье, — когда вы протрезвеете. Дайте мне знать, когда это случится. А теперь, прошу нас извинить…

Коротко поклонившись графу, он увел Софи в противоположную от сцены в сторону — к уже знакомой нам гримерной, и остался дожидаться её у двери, где компанию ему неожиданно составил Мишель. Ему досталась роль Ринальда****, и он старался переносить с честью выпавшее ему испытание, но сегодня второе отделение было им безнадежно провалено; впрочем, он не выказывал больших переживаний по этому поводу, а просто слушал, что говорит ему появившаяся на пороге, неподдельно встревоженная мадемуазель Стани:

— После этого я ее не видела… не удушили они ее там в углу?

— Что? — Софи, одетая, устроившая на бедре перевязь со своей неизменной шпагой (ее она взяла с собой в качестве талисмана, и он, как все могли лицезреть, ее не подвел), тоже выглянула из гримерной на ее слова. — Лили так и не появилась?

— Даже платье здесь оставила, — проговорила мадемуазель Стани, и Софи, преисполняясь волнением, в поисках поддержки посмотрела на Месье.

— Вы знаете, что произошло?

— Мне рассказали, — уклончиво ответил он, явно не желая продолжать этот разговор, однако не сделал ничего, чтобы остановить Софи или заставить ее замолчать.

— Я видела, как с ней обращаются. Это мерзко! Эти люди убивают ее! Разве есть на свете что-то ужаснее?

— Я пережил две империи, две монархии и живу при второй республике на моей памяти*****, — ответил Месье почти кротко, удаляясь вместе с ней прочь от гримерной. — Как ты думаешь, каким будет ответ?

Несколько уязвленная, Софи гневно шмыгнула носом, и Месье, посмотрев на ее нахмуренное лицо, заговорил, чуть смягчаясь:

— Я верю, что зрелище было неприятное. Первое столкновение с подобными вещами может оказаться болезненным. Но время снимает с нас излишнюю чувствительность, как скарпель Буонаротти отсекал все лишнее с куска мрамора******.

— Дело не в моей чувствительности, — горячо возразила ему Софи, — дело в том, что происходят ужасные вещи. Здесь. Рядом с нами!

— К сожалению, — ответил Месье, пожимая плечами, — некоторое количество неизбежного зла в мире будет присутствовать, сколь бы мы ни желали обратного. Все, что мы можем сделать — смириться.

— Смириться?

Софи замерла на месте, точно слова ее спутника набросили на нее лассо и резко потянули назад. Остановился и Месье, глядя на нее без всякого неудовольствия, с одним только пониманием — и сожалением.