К своему стыду и удивлению, Даниэль ощутил, как на его щеках выступает румянец. От Мадам это, конечно, не могло укрыться, и появившаяся на ее лице ухмылка стала шире:

— Пассаван ее обожает. Не за актерские таланты, конечно же — они весьма скромны и едва ли заслуживают внимания. Но она может дать ему то, что не даст никто более. Понимаешь?

— Понимаю, — согласился Даниэль и покосился в ту сторону, куда ушла мадемуазель Стани, уже без всякого вожделения, а с боязнью. В этот момент из-за темной, плотной, с бархатными кистями занавеси по соседству с ними раздался какой-то шум: судя по отрывистым воинственным вскрикам и глухим ударам, там в самом разгаре была то ли драка, то ли смертоубийство.

— Ну-ка… — проговорила Мадам заинтересованно и отдернула занавесь в сторону, хоть и пришлось ей при этом закашляться, поперхнувшись метнувшейся ей в лицо пылью. Даниэль успел прикрыть нос и рот платком, поэтому смог, не мешкая, бросить взгляд туда, откуда доносились пробудившие любопытство Мадам звуки. Как оказалось, его первые догадки не имели под собой никаких оснований — ничего ужасающего или несущего угрозу не было в зрелище того, как приземистая, очень сосредоточенная девица вступает в схватку с молчаливым манекеном, раз за разом нанося ему удары бутафорским мечом. Она не сразу поняла, что у нее появились зрители — а когда увидела краем глаза Даниэля и Мадам, в первую секунду обернулась к ним так свирепо, будто и от них могла ожидать нападения.

— Наша новая Клоринда**, — Мадам улыбнулась, глядя на нее и ее оружие. — Ты хорошо фехтуешь.

— Меня хорошо обучали, — вежливо ответила та, переводя взгляд с Мадам на Даниэля и обратно. Нельзя было не понять, что неожиданно проявленное к ней внимание насторожило ее: она подобралась, точно готовясь к броску, но голову продолжала держать прямо и встречала взгляд Мадам, как встретила бы направленный на нее выпад.

— Не сомневаюсь, — продолжала Мадам безмятежно, раскуривая трубку. — Месье всегда умел должным образом подготовить своих артистов… к слову, как дела у Бабетт?

— Она поправляется, мадам, — ответила девица, — все надеются, что она вернется на сцену до конца сезона.

Мадам послала ей милейшую из своих улыбок:

— Передай ей наши наилучшие пожелания. Она нечасто балует публику своим присутствием на большой сцене… а ведь жизнь так коротка. Кто знает, возможно, это мой последний шанс увидеть ее в деле?

— Я передам, — откликнулась девица, едва насупившись, и Мадам, изрядно довольная исходом беседы, увлекла Даниэля за собой, к выходу в зал, откуда уже слышалась высокая трель первого звонка.

— Не понимаю, что наш друг Эли в ней нашел, — возбужденно говорила она, крепко вцепляясь в локоть Даниэля, пока они шли через проход среди кресел к своим местам в партере. — Он сделал ее героиней своей новой картины, ты же знаешь?

— Последнее время я не самый желанный гость в его салонах, — ответил тот рассеянно. — Что за картина?

— Ничего особенного, «Танцовщица кабаре». По моему мнению — ужасная затасканная пошлость, но кое-кому понравилось. Об этой девчонке заговорили. Впрочем, — заключила она, — теперь я вижу, что она мало что из себя представляет. А Бабетт мы еще долго не увидим. Молись, чтобы нам и дальше так везло.

Даниэль рад был бы исполнить ее просьбу, но слова молитвы не шли ему на ум — их неумолимо выдавила из его сознания темная, зыбучая лавина дурного предчувствия.

***

Первое отделение вышло нервным, хотя этого как будто никто не заметил. Лили держалась, не изменяя своему слову, но видно было, что она делает это из последних сил; размышляя о том, не поседеет ли он полностью, как старик, еще до окончания спектакля, Даниэль в антракте спустился в курительную комнату и у самых ее дверей наткнулся на Пассавана. Тот подманил его к себе, едва завидев — по его оживленному лицу было видно, что ему не терпится поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями.

— Наша дива сегодня не в духе, конечно, — граф поцокал языком, качая головой, и предложил Даниэлю набитый сигаретами портсигар, но тот жестом отказался: в горле его встал тяжелый ком, мешающий даже дышать, и всякое желание курить сразу же исчезло. — Но как вам Клоринда? Хороша, а? Не мог оторвать глаз! Надеюсь, она будет благоразумнее своей предшественницы…

— Полагаю, на это можно рассчитывать, — процедил Даниэль сквозь зубы и, воспользовавшись первой же возможностью, избавился от его общества. Мадам, как он заметил, тоже куда-то исчезла, и никто из встреченных им знакомых не знал, где найти ее; в конце концов, терзаемый все сильнее ощущением, будто в спину ему дышит что-то ужасное и неотвратимое, Даниэль решил еще раз наведаться за кулисы. Сделал он это весьма вовремя — стоило ему оказаться в толпе снующих во все стороны статистов и рабочих сцены, стоило увидеть в этой толпе Мадам, направляющуюся, судя по всему, обратно в зрительный зал, как из-за двери гримерной вырвался, прокатился громовым раскатом по коридору чей-то панический вопль.

— Кто-нибудь! На помощь!

Кто кричал, Даниэль так и не понял — но это была не Лили, и осознание этого его как будто оглушило. Забыв себя, он ринулся к двери, расталкивая всех, кто попадался ему на пути, и то же сделала Мадам, так что в гримерную они влетели вдвоем, чтобы увидеть, как Клоринда отшатывается к стене, закрыв ладонями рот, а Эрминия… Эрминия склоняется над Лили, не закончившей переодевание, завалившейся на пол, как мешок, и силящейся исторгнуть из себя содержимое своего желудка.

— Найдите вра… — начала она, помогая Лили перевернуться на бок, но тут рядом с ней оказалась Мадам, схватила за плечо и с неожиданной силой оттолкнула — так, что девица едва не упала тоже.

— Вон отсюда, — почти прорычала Мадам, оборачиваясь к тем, кто был еще в гримерной, и к тем, кто несмело заглядывал внутрь через дверную щель. — Убирайтесь все! Вон!

Девицы брызнули в стороны, как напуганные воробьи; Даниэль, подчиняясь одному лишь бешеному взгляду Мадам, помог ей перенести Лили на софу, подложил несчастной под голову подушку и, дотронувшись до нее, понял, что ее руки и плечи смертельно холодны, а на лбу выступила мелкая сеть испарины.

— Воды, — приказала Мадам, и Даниэль засуетился в поисках кувшина. Тот обнаружился на комоде, а рядом с ним — полупустой бокал с вином; вытряхнув на пол все, что оставалось на дне, Даниэль наполнил его заново и поднес к обескровленным губам Лили. Та разразилась новым приступом придушенного кашля и безвольно запрокинула голову назад, так и не открывая глаз.

— Нет, — забормотала она приглушенно, так что Даниэль лишь ценой больших усилий смог понять, что за слова кроются в бессвязных звуках, вырывающихся из ее горла. — Домой… я хочу домой…

Даниэль взглянул на Мадам. Внутри у него что-то с воем корежилось, падало куда-то вниз, в непроглядную пустоту — ту самую, которую он увидел в ее глазах, похожих сейчас на куски затянутого изморозью стекла.

— Если прервать спектакль…

— Ты смеешься? — Мадам резко встала, расправляя юбку, и он пролил себе на фрак половину содержимого бокала. — Билеты раскуплены, зрители в зале. Буфф дю Нор обдерет нас до нитки.