— Не помню…

Снова стало тихо, но ненадолго — в конце улицы послышался топот множества марширующих ног, затем зычный окрик: «Стройсь!», и женщина поняла, что ей надо спешить. Неизвестно, что в тот момент перевернулось в ее сознании, но решение было принято ею мгновенно: она встала на ноги, пряча пистолет за пояс, и наклонилась, чтобы поднять девочку, обхватив ее обеими руками, прижать ее голову к своему плечу и быстро удалиться в заволокший улицу туман, плотно пропитанный, вопреки своей обычной утренней свежести, гнилостным запахом собравшей свою жатву смерти.</i>

---

*Парижская Коммуна - название парижского правительства, которому принадлежала вся полнота власти в городе в период с 18 марта по 29 мая 1871 года. Режим самоуправления установился в результате революции, которая ознаменовала конец Второй Империи Наполеона III; спустя 72 дня существования Коммуны она была разгромлена взявшими город войсками республиканского правительства под командованием маршала Патриса де Мак-Магона. Уличные бои шли несколько дней, многие коммунары погибли или были убиты после, будучи взятыми в плен. Последними в городе пали баррикады в районе кладбища Пер-Лашез.

Предутренние сумерки расползались в свои последние укрытия в тенях крыш, и небо над горизонтом становилось из сиреневого алым, будто кто-то щедро плеснул на него киноварью. В мансарде не спали: утомленные бессонной ночью, но так и не насытившиеся друг другом, Даниэль и Лили лежали в постели, не разомкнув объятий. То была первая ночь, которую они провели вдвоем: Лили долго уговаривала Мадам разрешить ей вернуться лишь утром, и та нехотя, но все же вняла ее мольбам. Все выторгованное время влюбленные использовали сполна, и беспорядочная обстановка мансарды все еще хранила в себе красноречивые следы прошедших часов: от разбросанной по полу одежды до высившейся на столе недопитой бутылки мюскаде. Одеяло тоже было свалено на пол; Даниэль подобрал его, чтобы укрыть их обоих.

— Ты — совершенство, — шептал он, покрывая плечи Лили короткими, легкими поцелуями. — Во всем мире нельзя встретить такую, как ты.

Она засмеялась, приподнялась на постели, чтобы дотянуться до стоящего невдалеке кувшина с водой и принялась жадно пить прямо из него, не потрудившись отыскать кружку или бокал. Несколько капель упали ей на грудь, и Даниэль потянулся собрать их губами, но Лили, не ожидавшая прикосновения, вскрикнула и едва не опрокинула на него все, что оставалось на дне.

— Что вы творите! Я же так и врезать могу ненароком!

Он ответил ей беззаботным смехом и откинулся на подушку, подпирая затылок сцепленными ладонями; она, в свою очередь, поднялась с постели и подошла к окну, опустилась на подоконник, ничуть не смущаясь собственной наготы — впрочем, видеть ее сейчас могли разве что вспорхнувшие из-под крыши голуби. Розоватые, еще несмелые лучи рассвета легли Лили на плечи, и Даниэль замер, прихваченный неожиданной идеей: не нарисовать ли ее так? Кто-то, должно быть, скажет, что это слишком смело, но ему, не скованному никакими условностями, не будет ли все равно?

— Иногда я злюсь, — внезапно произнесла Лили, в явной нерешительности отворачиваясь и делая вид, что вид за окном чрезвычайно увлек ее, — когда вижу, как вы рисуете Полину.

У Даниэля вырвался короткий досадливый вздох.

— Ты же знаешь, что в этом нет смысла, — ответил он, всей душой надеясь, что этот разговор поскорее закончится. — С Полиной — совсем другое, нежели с тобой. Это моя работа, и Мадам мне за нее платит.

Насчет оплаты, к слову говоря, Мадам не обманула и даже выдала Даниэлю весьма щедрую сумму авансом, а он, мгновенно потеряв голову от денег, упавших ему в руки, в первые же несколько дней потратил больше половины — на обильные обеды, ужины, новые кисти и, что немаловажно, приличный костюм. После этого безумного кутежа пришлось снова затянуть пояс, но Даниэль не торопился предаваться унынию, ведь за готовую работу его ожидала сумма вдвое большая, и он прикладывал все усилия, чтобы закончить будущую афишу в срок.

— Я знаю, — произнесла Лили, кусая губы; кажется, она сама была не рада, что заговорила об этом. — Просто… а, не обращайте внимания. Это все мои глупости.

В голосе ее, несмотря ни на что, сохранилась все же нотка отчуждения, и Даниэль, стремясь развеять невесомую пелену напряжения, сам поднялся с постели, подошел к Лили, склонился к ее лицу, чтобы прильнуть к губам. Она охотно потянулась навстречу ему и, когда поцелуй оборвался, продолжила сидеть с закрытыми глазами, только прижалась щекой к груди Даниэля, крепко вцепившись в него обеими руками.

— Не хочу, чтобы утро наступало, — призналась она чуть слышно, — мне кажется, так, как сейчас, уже не будет.

— Будет лучше, — пообещал Даниэль от всего сердца, не подозревая, что в былые времена за такую ужасную, почти святотатственную ложь ему вырвали бы язык.

***

— Голову чуть выше… и левее. Вот! Теперь сиди так.

Полина послушно замерла в указанной позе и поспешила придать своему лицу необходимое игривое выражение; зная, что от долгого сидения на жестком, с изогнутой спинкой кресле у нее ужасно затекает спина, Даниэль поспешно принялся орудовать кистью. Краем глаза он видел, что в малый зал, превращенный им днем в филиал мастерской, с интересом и подозрением заглядывает Лили, но, все свои силы бросив на то, чтобы запечатлеть пойманный им момент, не мог отвлечься даже на секунду.

— Лили! — внезапно послышался из большого зала голос Мадам. — Мне нужно поговорить с тобой.

Ее как ветром сдуло, и теперь Даниэлю пришлось прикладывать нешуточные усилия, чтобы не броситься следом за ней. Рука у него чуть не дрогнула, и он глухо выругался про себя, понимая, что не сможет нормально работать, если не поделится своими опасениями с Полиной — единственной, кто сейчас мог его выслушать.

— Надеюсь, ей не достанется от Мадам за отлучку?

— Не думаю, — отозвалась Полина совершенно безмятежно. — Она же ушла с разрешения.

Замечание было резонным, но Даниэль не смог избавиться от снедавшего его беспокойства — и оно, как оказалось позже, вовсе не было пустым и беспочвенным.

Мадам пригласила Лили в свои комнаты; та, прежде не бывавшая в хозяйской пристройке, оробела больше обычного, переступив порог — ступала по устлавшему пол ковру мелко и опасливо, держа руки крепко прижатыми к телу, дабы ненароком ничего не задеть. Мадам не торопилась начинать разговор, и в ее молчании Лили учуяла что-то гнетущее, но ее сил хватило лишь на то, чтобы спросить сдавленно и обреченно:

— Вы мной недовольны?

— Я? — переспросила Мадам в неподдельном удивлении. — Упаси меня бог. Почему я должна быть тобой недовольна? Ты сэкономила мне массу денег и нашла для нас рисовальщика.

Лили, впервые услышавшая от нее слова похвалы, вскинула на нее широко распахнутые глаза, и Мадам, увидев ее взгляд, не стала скрывать усмешки:

— Да, поначалу я тебя недооценивала. Может быть, коньяку?