Отродясь не пробовавшая коньяк, Лили благоразумно решила не отказываться и приняла из рук Мадам фужер, успевший, как мы с вами уже знаем, до нее побывать не в одних руках. Впрочем, она так и не успела притронуться к его содержимому, ведь фужер едва не выскользнул из ее рук, когда она услышала над своей головой деловитый голос Мадам:

— Я хочу обсудить дату твоего дебюта. Сезон начался, но мы еще можем успеть пристроить тебя — если ты, конечно, приложишь к этому должные старания. Директор Ателье последнее время к нам благосклонен…

— Простите, — произнесла Лили, от изумления, граничащего с шоком, едва осознавая смысл произнесенных слов, — я не понимаю…

— Твой дебют, дорогая, — повторила Мадам четче, явно недовольная тем, что приходится объяснять еще раз. — Не вижу причины, по которой тебе стоит оставаться здесь поломойкой. Или ты хочешь этого? Провести остаток жизни с тряпками и грязными тарелками?

Крайне растерянная, Лили хотела было привычным жестом сцепить ладони за спиной, но зажатый в ее пальцах фужер не дал ей этого сделать, а поставить его на стол она не решилась — ей показалось, что Мадам прогневается на это больше, чем на что бы то ни было еще.

— Я не смогу, — сказала она тихо и решительно, заставляя себя не отводить взгляда от строгого лица Мадам, — стать такой же, как Эжени и Полина. Никогда.

— Эжени и Полина, — проговорила Мадам, фыркнув, — тоже были юными и неопытными. В некоторых отношениях ты дала бы фору им тогдашним. Их это не смутило.

Лили подавленно молчала, не зная, как относиться к возникшим перед нею перспективам: ей казалось, что ее сознание не может объять их, сколь она ни старается, и ощущение собственного бессилия пугало ее больше всего остального.

— Не представляю, как это возможно, — наконец сказала она, решив, что честность — единственное, что может помочь ей сохранить достоинство в сложившемся положении. Мадам, кажется, оценила ее искренность. Осторожно, точно боясь спугнуть, она подошла к Лили, забрала из ее рук нетронутый фужер.

— Ты действительно хочешь остаться той, кто ты есть сейчас? — поинтересовалась она очень вкрадчиво, даже проникновенно; пугавшая Лили нетерпеливая резкость исчезла из ее голоса, точно ее и не было. — Неужели я все-таки в тебе ошибаюсь?

Она наклонилась, чтобы их глаза оказались друг против друга, и это неожиданно придало Лили смелости.

— Я просто не понимаю, — проговорила она, лихорадочно комкая в ладонях ткань собственной юбки, — почему вы решили, что я гожусь?

Мадам коротко, сердечно улыбнулась ей перед тем, как выпрямиться, извлечь из футляра, висящего на поясе, свою любимую трубку.

— Не буду скрывать, — сказала она, вытряхивая в камин остававшиеся на дне табачные хлопья, — это все наш художник. Верно говорят, что люди этой породы видят красоту там, где другие никогда не увидели бы без их помощи. Можно сказать, благодаря ему я взглянула на тебя с другой стороны. Другими глазами.

Лили наблюдала, как завороженная, за тем, как Мадам набивает трубку заново, достает из кармана спички. По погрузившейся в молчание комнате разнеслось шипение занявшегося фосфора.

— Да, — произнесла Мадам едва задумчиво, выдыхая сизый клуб дыма, — ты действительно вдохновляешь его, как ничто другое. Но зачем при этом держаться в тени? Ты можешь сделать его счастливым. Помочь ему добиться той славы, которую он желает больше всего на свете.

— Больше всего на свете? — Лили даже подалась вперед, настолько захватили ее слова хозяйки. — Это он вам так сказал?

Мадам недолго изучала ее лицо взглядом, прежде чем кивнуть со спокойной, почти что умиротворенной улыбкой:

— Да, девочка. Он мне так сказал.

И отвернулась к камину, беззвучно затягиваясь табаком и точно теряя к разговору всякий интерес. Лили неловко переступила с ноги на ногу. Ошеломление оставляло ее, уступая место чему-то совсем иному.

— Я буду стараться. Я сделаю все, что могу, — произнесла она решительно, сжимая кулаки и задирая подбородок, точно это могло помочь ей казаться выше и значительнее, придать своим словам больший вес. Мадам, глядя на нее, еле удержалась от того, чтобы расхохотаться.

— Конечно, — проговорила она, справляясь с собой и возвращая своему лицу привычное суровое выражение. — Разве может быть по-другому.

***

В который раз взглянув на выпавшие ему карты и убедившись, что глаза не обманули его, Даниэль закинул ногу на ногу и, не скрывая своего торжества, потянулся к бокалу с вином. Пара королей позволяла ему вести себя по-королевски.

— Поднимаю.

Мадам посмотрела на него, затем на мужчину, сидевшего с ними за столом — его звали Серж, он был чуть ли не вдвое старше Даниэля, беспрестанно жевал табак, а фразы, произнесенные им на протяжении всей игры, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Мадам представила его как своего помощника, пианиста и скрипача, и Даниэль не стал делать уточнений. Идея сыграть также принадлежала Сержу — Мадам на удивление легко поддержала его, и Даниэлю ничего не оставалось, кроме как согласиться, хоть он и не считал себя поклонником азартных игр и всю жизнь старался держаться подальше от карточного стола. Он думал, что опростоволосится тут же, проиграв все свои и без того скромные сбережения, и тем более удивлен был, когда понял, что ему везет: деньги так и сыпались в его карман, и он понемногу расслабился, пару раз позволил себе сыграть рискованно — и не прогадал. На следующем же ходу ему пришли пресловутые короли — и Даниэль, чрезвычайно довольный собою и ходом игры, ничего не заподозрил, даже когда всегда стремящаяся довести ставку до конца Мадам небрежным жестом отбросила от себя карты.

— Пасую.

Они с Сержем остались вдвоем. Тот посмотрел на Даниэля взглядом сонным, мало что выражающим, глянул еще раз мельком в свой прикуп и одним тяжелым, размашистым жестом сдвинул остающиеся при нем деньги к середине стола.

— На все.

Игра приобретала неожиданный оборот, но уверенность Даниэля ничто не могло поколебать. Он только коротко взглянул на карты, уже лежащие на столе (пара тузов среди них уже была — лучшего расклада было не придумать), прежде чем повторить движение своего противника.

— На все.

Мадам ухмыльнулась, и в блеске ее глаз Даниэлю почудился какой-то дурной знак. Он поскорее перевернул свои карты — и невольно выдохнул, увидев, что оба короля на месте.

— Две пары, — хмыкнула Мадам и тут же остановила Даниэля, потянувшегося было за выигрышем. — Подожди! Дай Сержу ответить.

С непреходящим апатичным видом Серж выложил на стол свои карты. Это оказались два туза, и у Даниэля потемнело в глазах.

— Но… как же… — только и произнес он, беспомощно наблюдая за тем, как весь его сегодняшний выигрыш отходит в чужие руки. — Это…

Мадам и Серж переглянулись. На лицах обоих бродили одинаковые колкие усмешки, и Даниэль заподозрил, что только что стал жертвой некоего лового мошенничества.