— Скажи ему, — произнесла Мадам снисходительно, и в руке Сержа, согласно неуловимому мановению его пальцев, появился еще туз, а затем еще один и еще.

— Он не только талантливый музыкант, — пояснила Мадам, наблюдая за тем, как вытягивается лицо Даниэля, — но и лучший из парижских шулеров. Такому человеку нет цены. Ты не представляешь, на что может быть готов человек, проигравшийся в пух и прах! Впрочем, — закончила она с насмешкой, — теперь-то можешь представить.

Серж тем временем ловко отделил свою ставку от чужой, подвинув к Даниэлю стопку банкнот — ровно столько, сколько было у молодого человека, когда он садился за стол.

— Возвращаю. У своих не беру.

Решив не задумываться, стоит ли ему чувствовать себя польщенным, донельзя уязвленный Даниэль принялся рассовывать деньги по карманам. На своих соседей по столу он старался при этом не смотреть, но они, очевидно, щадили его и не торопились высказывать на его счет язвительные замечания.

— Как наши афиши? — спросила Мадам, посчитав, по-видимому, происшествие исчерпанным. — Скоро будет готово?

— Мне нужна неделя, не больше, — заверил ее Даниэль, радуясь возможности перевести беседу в деловое русло. — Остались только детали…

— Поторопись, — напутствовала его Мадам, собирая карты в колоду, — я хочу, чтобы ты успел сделать еще и афишу для Лили. У нас не так много времени.

— Для Лили?!

Банкноты выпали из рук Даниэля, веером рассыпавшись по поверхности стола. Серж укоризненно качнул головой: очевидно, такое обращение с деньгами было ему не по нраву, но Даниэлю было не до того, чтобы обращать на это внимание.

— Что вы хотите этим сказать? — вопросил он, борясь с порывом подскочить со своего места и даже отбросить в сторону стул. — Вы хотите, чтобы Лили…

— Я думаю, двух месяцев ей хватит, чтобы подготовиться к дебюту, — хладнокровно ответила Мадам, ничуть не тронутая его возмущением. — Пристроим ее куда-нибудь на второстепенную роль. Сейчас это не так важно, главное — вывести ее в свет.

Даниэль замотал головой, точно это могло помочь ему отринуть, отменить ее слова.

— Я не позволю, — вылетело у него прежде, чем он смог оценить возможные последствия сказанного. — Это невозможно.

Мадам посмотрела на него, затем перевела взгляд на Сержа. Тот сидел, подперев ладонью щеку, по-прежнему равнодушный к происходящему вокруг него.

— Друг мой, — обратилась к нему Мадам, — будь любезен, сходи в погреб, проверь, все ли там готово для сегодняшних гостей. Не хочу, чтобы произошли накладки.

Мгновенно истолковав ее слова, Серж шумно отодвинулся от стола и покинул комнату, оставив Мадам и Даниэля вдвоем. Они недолго глядели друг на друга; Даниэль тяжело дышал, готовый рвать и метать, Мадам была склонна смотреть на неожиданный конфликт с более сдержанных позиций.

— К чему столько злости? — проговорила она, увидев, что Даниэль не торопится успокаиваться. — Хочешь, чтобы она всю свою жизнь провела тут, не разгибая спины? Тебе не приходило в голову, что она может заслуживать большего?

— Большего? — переспросил Даниэль брезгливо. — О чем вы говорите? Она еще слишком юна!

Мадам пожала плечами:

— Не припомню, чтобы тебя это остановило.

Он беззвучно схватил ртом воздух, точно его бесцеремонно толкнули в ледяную воду и крепко схватили при этом, не давая всплыть; в голове у него при этом мутилось так, будто он и на самом деле начал задыхаться.

— Это другое, — наконец выговорил он, не зная, как защититься от Мадам, перед которой он чувствовал себя, как на раскрытой ладони. — То, что вы хотите сделать — это…

Он думал, что внутренне готов к тому, что на него повысят голос, обвинят в неблагодарности и скажут убираться прочь — и уже представлял, как покидает заведение, гордый и несломленный, оборвав собственную блистательную историю на самом ее начале. Но Мадам не торопилась кричать — напротив, весь ее облик сейчас был пронизан одним лишь ласковым смирением.

— Я понимаю, — произнесла она, придвигаясь к Даниэлю и касаясь его плеча; все его тело прошила дрожь, но он не сумел отшатнуться, — я понимаю, что тобой движет. Я смогла взглянуть на нее твоими глазами. Не попробуешь взглянуть моими?

Не представляя, о чем она говорит, но повинуясь ее просьбе, Даниэль сделал несколько шагов к окну. То выходило во внутренний двор заведения; взору Даниэля предстало, как носятся по нему с гиканьем Лили и Дезире, сопровождаемые стерегущим заведение волкодавом: пес, оглашая все вокруг лаем, пытался схватить палку, которую они ловко перебрасывали друг другу, а они заливались звонким хохотом каждый раз, когда им удавалось обвести его вокруг пальца. Один раз Лили оступилась и рухнула прямо в лужу топкой осенней слякоти, но это ничуть не преуменьшило ее радостного настроения, даже наоборот — привело ее в восторг.

— Посмотри на нее, — произнесла Мадам, тоже наблюдавшая за этой сценой; Даниэль, которому неожиданный пронзительный прилив нежности ударил в самое сердце, невольно протянул к Лили руку и вздохнул, когда его пальцы соприкоснулись с прохладной поверхностью стекла. — Она выросла в грязи и не знает ничего, кроме нее.

Дезире, оказываясь рядом с Лили, протянула ей руку, чтобы помочь подняться, но та, не переставая смеяться, попыталась опрокинуть ее рядом с собой; не прошло и секунды, как в лужу рухнули уже обе, поднимая вокруг себя целый шквал брызг. Мадам, глядя на это безобразие, только качнула головой.

— Я не виню ее. Мы все пришли из ничего. И в ничто же уйдем, когда придет время, а его нам отпущено не так уж много. Только мы решаем, как распорядиться им в перерыве между ничем и ничем. И я не сторонник мнения, будто это время можно тратить впустую. Мир многое готов предложить нам, если мы покажем себя способными взять, и наплевать на то, что думают другие. Ты ведь сам так думаешь, иначе бы не остался здесь.

Он только склонил голову, осознавая, что ему нечего противопоставить холодной, ясной, беспощадной правоте ее слов. Минута отрезвления после вспышки ярости оказалась для него мучительной; он устало прислонился к стеклу, чувствуя, как вспыхнувшую кожу на лбу точно покалывает сотня ледяных игл. Голос Мадам гулко отдавался в его тяжелой, опустевшей голове:

— Ты сам не отказываешь себе в шансе взять то, что сможешь получить. Так почему хочешь лишить этого шанса ее? Из-за своей глупой ревности?

Даниэль повернулся к ней. Ему оставалось только удивляться и завидовать непоколебимости этой женщины; казалось, даже если рядом с ней начнется шторм, ураган или война — ничто не пошатнет установленное в ее душе равновесие, ничто не заставит ее дрогнуть, да что там — не пошевелится ни единый волосок в ее тщательно уложенной прическе.

— Я погорячился, — выдавил он с усилием.

— Я знаю, — добродушно ответила Мадам, всем своим обликом показывая, что ничуть на него не сердита. — Но я думаю, ты скоро сможешь взглянуть на все по другому. Я вижу, что у Лили большое будущее. И ты как никто другой поможешь ей его достичь.