Плотная толпа закрыла от меня Егрека. Я видела только мокрые спины и головы. Оглянулась на своих, но они были слишком далеко, не поговорить. А мне так хотелось узнать, что стало с Наставником! Я не могла даже мысли допустить, что его убили. Может, ему удалось сбежать?

Однако в душе я знала, что если бы Наставник убежал, то обязательно вернулся бы за нами и постарался отбить у разбойников. Мы своих не бросаем. А раз не вернулся...

Я зажмурилась, мысленно повторяя: «Он жив, жив, жив! Однажды мы встретимся снова. Не знаю, когда и как, но обязательно встретимся!»

Неожиданно раздался дикий, полный боли вопль. Наказание началось. Я открыла глаза и тихо сказала:

— Первый удар. За Фрииду.

Тишину прорезал второй вопль. Казалось, забивают свинью.

— За меня, — шепнула я.

Осталось девяносто восемь ударов.

На пятьдесят втором крики стали тише, а потом совсем смолкли, и я уже не могла считать. О том, что всё закончилось, поняла, лишь когда толпа расступилась, и мимо меня под руки пронесли Егрека. Он был без сознания, голова свешивалась так низко, что борода утопала в грязи; спина превратилась в кровавое месиво. Его уволокли вдаль по улице, наверное к его дому. За ними шла только одна худая маленькая женщина лет тридцати. В руках она держала рубаху и плащ Егрека. Уж не знаю, кем женщина ему приходилась — женой, сестрой или соседкой, но на её лице, как и на лицах других селян, не было и тени жалости. Только всё та же мрачная сосредоточенность. Жуткий народ, звериный.

Следом за ними стали расходиться по домам остальные. В сопровождении охраны появился главарь.

— Этих уведите в сарай и держите под охраной, — сказал он, указав на моих друзей. — К вечеру приедет скупщик.

Я сглотнула вставший в горле ком. От холода и напряжения меня трясло так, что стучали зубы.

С отчаянием я наблюдала за тем, как моих друзей угоняют по улице. Нам так и не удалось перекинуться даже парой слов! Я не представляла, что будет с нами дальше... Что будет со мной?!

Когда они скрылись за домами, главарь подошёл ко мне и, протянув руку, взял меня за подбородок. Я заставила себя прямо смотреть ему в глаза. Они были тёмно-серыми и тусклыми, словно два перегоревших угля.

— Мне сказали, ты колдунья, исцелять умеешь, — сказал главарь, пристально вглядываясь в моё лицо.

У меня не нашлось сил подтвердить. Для чего он об этом спросил?! И не потому ли меня не увели в сарай вместе с остальными пленниками?! Колени задрожали так сильно, что я взмолилась духам Леса: лишь бы не упасть!

— Жена моя после родов третий день в горячке мечется, — продолжал главарь. — Привозили двух знахарей из соседних сёл, они ничем не помогли. Вон, с кольев теперь на всех смотрят. (Он махнул рукой в сторону ограды). Не умеют лечить, нечего знахарями называться.

Главарь помолчал и с надеждой добавил:

— Говорят, ты чудеса творишь.

Улица закружилась у меня перед глазами. Я отчётливо поняла, что настало и моё время раскусить зерно яхменя.

Но не раскусила. Мне нужно было лишь резко и сильно сомкнуть зубы, чтобы треснула покрывающая зуб прозрачная корка, но рот будто наполнился чем-то вязким. Я не могла заставить себя с силой сжать челюсти.

Тем временем, главарь подозвал женщину с сальными, расчёсанными на пробор и забранными костяным гребнем волосами. Женщину звали Лайра, и на поясе у неё висел небольшой топорик. Главарь приказал Лайре выдать мне одежду, а также всё, что я попрошу для колдовства. После чего отвести к нему домой.

Вновь подняв мою голову за подбородок, он заглянул мне в глаза и сказал:

— Вздумаешь убежать, засеку до смерти. Уяснила?

Я кивнула.

— Хорошо, — он достал нож и разрезал верёвку на моих руках.

— Иди за мной, — сказала мне женщина сиплым разбойничьим голосом и, не оборачиваясь, пошла по улице. Я потянулась следом, загребая носками сапог грязь. Плечи придавила невыносимая усталость, воздух казался тяжёлым и липким. В голове стучало: «Я пропала! Пропала! Пропала! Мне отрубят голову, как тем знахарям, и насадят её на кол».

Почувствовав на себе чей-то взгляд, я обернулась и увидела, что на крыльце одного из домов сидит Прол. Он лузгал семечки и пристально наблюдал за мной. Я резко отвернулась и продолжила путь. Мой взгляд притягивал топорик на поясе женщины, который покачивался в такт ходьбе. Как бы его стащить? Я украдкой обшарила глазами улицу. Конечно же, за мной наблюдали. Кто-то пялился в открытую, другие поглядывали исподтишка, но, в любом случае, я находилась под пристальным вниманием деревенских. Стоит лишь попытаться снять с пояса женщины топорик, как эти шакалы набросятся на меня всей стаей.

Вслед за женщиной я прошла в тёмную, покосившуюся избу. На полу со звериным ожесточением дрались дети, поперёк комнаты была натянута тряпка, за которой женский голос пел заунывную колыбельную.

— Жди здесь, — сказала мне Лайра и зашла за ширму.

Дети при нашем появлении перестали драться, разбежались по углам точно мыши и блестели оттуда глазами. Вскоре Лайра вернулась и подала мне комок одежды.

— Переодевайся, — приказала она.

Это оказалась нательная рубашка и длинное платье с рукавами, сшитое из грубой ткани. Всё было плохо простиранным и как будто только что с кого-то снято. Но всё же лучше, чем моя промокшая насквозь, грязная одежда.

— Ты случайно не знаешь, куда скупщик отвезёт моих друзей? — спросила я Лайру.

— Вестимо, в Сеншай, — ответила она. — По сибицам там ведут торговлю рабами.

— Что такое сибица? — спросила я.

На лице женщины появилось презрительное выражение.

«Что взять с дикарей?» — читалось в нём.

— Сибица, манница, подёнка, вторых, середница, четвериница, палая, южаль, недыля, — раздражённо ответила она.

Я поняла, что Лайра перечисляет дни.

— А сегодня что? — спросила я.

Дети захихикали.

— Середница, — ответила одна из девчонок.

За ширмой заплакал младенец.

— Одевайся, — посуровела Лайра.

Отворачиваться никто не собирался, и я под любопытными взглядами всех, кто был в комнате, сняла с себя мокрую одежду и надела разбойничью. Платье оказалось так широко, что в него вошли бы ещё две меня. Я натянула свои сапоги и пригладила волосы. Они уже высохли после дождя, но были грязными и спутанными.

Закинув ногой мою старую одежду в угол, Лайра приказала одной девочек:

— Слашка, постирай.

Вновь повернулась ко мне:

— Что дать для лечения Изы?

Если бы я знала! Но что-то назвать надо было.

— Воду и свечу, — сказала я первое, что пришло в голову.

— Это всё есть и там, — отмахнулась женщина.

Младенец надрывался плачем, что есть силы.

— Ну что, идём, — сказала Лайра и довольно ощутимо пихнула меня, подталкивая к дверям.

Я тяжко вздохнула. Всё происходило будто в дурном сне. Мне казалось, что сейчас я проснусь и окажется — ничего этого нет: нас не взяли в плен, мне не нужно притворяться целительницей, за нами не приедет скупщик людей и нас не продадут на рынке, будто животных.

Мы вышли на улицу. Хотя бы дождь закончился — и то хвала духам Леса. Я быстро оглядела улицу — не оставляла мысль о побеге. Пробраться бы в конюшню, выкрасть лошадь и ускакать отсюда восвояси! Я видела, куда уехала повозка после того, как высадили пленников, там и должна быть конюшня. Не знаю, может, что-то отразилось на моём лице, а может всех впечатлило, как я выбила у Егрека из руки нож, да только к нам подошли двое разбойников. Окинув меня пытливыми взглядами, они спросили у Лайры:

— Всё в порядке?

— Да, — ответила она. — Идём Изу лечить.

— Пройдёмся-ка и мы с вами.

Я опустила глаза в землю, чтобы разбойники не прочитали в моём взгляде досаду. Похоже, у меня на самом деле остаётся три пути: разгрызть зерно яхменя, смотреть на всех с частокола, или — совершить чудо.

Подгоняемая разбойниками, я прошла к тому самому дому, под навесом которого главарь встречал шайку Егрека.