Онфруа поблагодарил. Он опустился в предложенное королём кресло и продолжал:

— Воевать с киликийскими грифонами бессмысленно, государь. В открытом бою им не выстоять против франков, что уже не раз доказал нам и князь Ренольд и его предшественник, покойный Раймунд де Пуатье. К тому же, даже если правителю Антиохии удастся пройти огнём и мечом всю Киликию, капитала он на этом не наживёт. Но, вернее всего, он в конце концов попадёт где-нибудь в горах в засаду и погибнет. Базилевс Мануил понимает это, потому-то он и обещает деньги на ведение войны, зная, что, скорее всего, ему не придётся раскошеливаться.

— Но это низость! — воскликнул Бальдуэн. — Это недостойно владыки!

Коннетабль вздохнул и развёл руками.

— Базилевс Мануил всего лишь продолжатель политики своего отца и деда, — сказал он. — А они также ничего нового не выдумали. Константинополь веками жил за счёт того, что стравливал соседей, воевал руками Востока против Запада и руками Запада против Востока. Что и теперь успешно проделывает нынешний император. Когда-то Бизантиум в ужасе перед сельджуками призвал на помощь Рим[109], что повлекло за собой великий поход наших предков. Однако уже тогда Алексей Комнин, дед нынешнего базилевса, искал путей получить наибольшую выгоду от благородного порыва наших отцов и дедов.

— Но это... это... — Бальдуэн не находил слов. — Это же всё равно, что пытаться сидеть в двух сёдлах сразу! Не так ли, мессир?

Барон улыбнулся.

— Лучше никто бы и не сказал, сир, — похвалил он. — Рано или поздно сыну или внуку нынешнего базилевса придётся дорого заплатить за столь бесчестную политику...

Понимая, что король ждёт от него совета, коннетабль подумал о возмутителе спокойствия и нахмурился:

— Однако теперь мы имеем то, что имеем. Мы не можем помешать князю Ренольду, да нам и не стоит мешать ему. Кипром правит племянник базилевса Иоанн Комнин, у него есть войско, вот пусть и померяется силами с князем, а когда последний разобьёт грифонов, или, лучше, как только он отправится в поход, можно будет послать на Кипр человека с уведомлением о грозящей беде, чтобы ни с кем не ссориться. Ослабление Кипра не вредит делу латинян, а усиление Антиохии, наоборот, поспособствует укреплению всего Утремера.

— Но базилевс не простит нам этого! — воскликнул король. — У него огромное войско, он придёт сюда и...

Увидев выражение, появившееся на лице барона, Бальдуэн умолк и знаком попросил его продолжать.

— Мануил сейчас занят в Апулии, — напомнил коннетабль. — Надеется, что кончина короля Рутгера, безусловно ослабившая обороноспособность его дружин, позволит империи вернуть её бывшие владения в Италии. Ему не до Кипра. Если Господь будет благосклонен к базилевсу — а это вряд ли — лангобарды умеют держать меч в руках! — в этом случае у Мануила ещё лет пять не дойдут руки до Антиохии. За это время многое изменится. Глядишь, его сиятельству удастся с умом распорядиться тем, что он добудет на Кипре.

— А если нет?

Надо признать, что вопрос Бальдуэна поставил собеседника в сложное положение. И в самом-то деле, что значит это: «А если нет?» Разделив решение задачи на две части, барон ответил:

— Если грифонов в Апулии разобьют, что, как мне кажется, наиболее вероятно, то у князя Ренольда окажется меньше времени — года два-три. Впрочем, и тут он кое-чего может добиться. В том, конечно, случае, если будет проявлять благоразумие.

— Но император может вывести в поле до пятидесяти тысяч хорошо подготовленного войска! — воскликнул король. — Антиохии не устоять, какую бы армию Ренольд ни набрал, она окажется как минимум в десять раз меньше! Что помешает Мануилу, разделавшись с князем, двинуться на нас?

Вопрос повис в воздухе, барону требовалось время, чтобы обдумать, как вразумительно объяснить королю, что Бизантиум не сможет стать реальной угрозой Иерусалиму.

— Сир, — проговорил коннетабль после длительной паузы. — Насколько я могу судить о владыке Константинополя, он во многом похож на людей Запада. Для него вопросы чести и престижа зачастую становятся наиглавнейшими. Он, конечно, захочет приструнить князя, но... нет, я не могу себе представить, чтобы базилевс отважился на поход сюда. Да и что ему делать тут? Многого ли добился в своё время его Отец от князя Раймунда? Попугал его, попугал турок и ушёл. Ни один император не может надолго покидать свою столицу, чтобы в ней не началось какое-нибудь брожение. То же будет и в этот раз. Мануил, хотя он и боговенчанное величество, не Бог и при всём желании не сможет находиться в двух местах одновременно. Можно, конечно, попробовать назначить в Антиохию наместника, но... но что, если среди горожан могут начаться волнения? К тому же, чем наместник лучше законного князя?

Барон сделал небольшую паузу и продолжал:

— Государь, несомненно, рано или поздно базилевс предъявит свои права на Антиохию, независимо от того, нападёт князь Ренольд на Кипр или нет. Однако грифоны придут и уйдут, и всё останется как прежде. Если, конечно, его сиятельство проявит достаточно дальновидности и благоразумия...

Бальдуэн вновь не смог удержаться:

— Благоразумия?! О каком благоразумии может идти речь?! Какого благоразумия ждать от князя?!

Однако коннетабль не согласился.

— Его сиятельство далеко не так глуп, как иной раз может показаться, — качая головой, заявил барон. — Он умеет прислушиваться к полезным советам.

После этих слов надолго воцарилось молчание. Молодой король обдумывал слова своего мудрого коннетабля. Как ни крути, получалось, что определённый резон в его речах наличествовал. И всё же тревога не давала Бальдуэну покоя.

«Неужели всё так просто? — спрашивал он себя. — А если Мануил думает совсем по-другому? Если он воспользуется предлогом и захочет завладеть всем Утремером?[110]»

Видимо, Онфруа Торонский прочитал мысли своего сюзерена, заметив нескрываемое беспокойство в глазах молодого человека, потому что сказал:

— Позвольте дать вам один совет, государь?

— Да, да, конечно, я с удовольствием выслушаю его, мессир! — воскликнул король. — Говорите!

— Возможно, это не моё дело, — осторожно начал барон и, видя нетерпение Бальдуэна, поспешил продолжить: — Отчего бы вам не поискать себе невесту в кругу родственниц базилевса? Говорят, среди ромейских женщин встречаются настоящие красавицы.

Король несколько удивлённо уставился на коннетабля, а потом произнёс:

— Я как-то и не думал об этом... А ведь верно, мне уже почти двадцать шесть, пора позаботиться о наследниках.

— Тем более, сир, что ваша матушка ладит свадьбу графа Яффского. Негоже, чтобы младший брат ваш был женатым, а вы нет. Ведь именно вы — гарант престола, вашему сыну надлежит занять трон Святого Города.

— Я могу и запретить ему жениться! — воскликнул Бальдуэн. — Матушка, кажется, вновь забыла, что я король!

— Едва ли стоит поступать так, сир, — возразил барон. — Если бы вы уже были женаты, и у вас уже были бы сыновья, тогда, возможно, стоило бы воспретить графу вступать в брак, но теперь... К тому же, если вы послушаетесь моего совета, ваши дети будут и детьми византийской принцессы, а дети вашего брата всего лишь детьми Агнесс де Куртенэ, дочери несчастного узника неверных, графа Жослена Второго. Несомненно, их мать не сможет тягаться родовитостью с представительницами Византийского правящего дома. Тут даже и сравнивать нечего. Следовательно, никто не осмелится оспорить приоритета прав вашего потомства на иерусалимскую корону.

Бальдуэн, видимо, успокоился. Теперь он и сам видел, что мать не собирается чинить ему козней, устраивая этот брак, а просто по-женски заботится о младшем сыне[111].

— Да, мессир, — король кивнул. — Вы правы. Дети Агнессы никогда не получат достаточных оснований, чтобы оспаривать трон у моих детей. К тому же, она ведь вдова...