Только заглянув в пару небесно-голубых глаз, я понял, что падение — это покой.

Раньше я никогда не задумывался о том, какой мой любимый цвет, потому что не видел ни одного цвета, который был бы достоин этого звания. До этого момента.

— Голубой, — говорю я низким голосом.

— Хм... — Она смотрит на меня задумчиво, искренне изучая меня. — Я бы никогда не догадалась.

Тоже самое.

— А твой? — спрашиваю я, наблюдая за ее размышлениями.

Девушка открывает рот, а затем закрывает его, что-то обдумывая. Ее челюсть сжимается. — У меня его нет. — Пожав плечами, она спрашивает: — Любимое блюдо или десерт?

— Мы находимся в середине Испытания, а ты спрашиваешь меня о моей любимой еде?

Она игнорирует меня. — Ну, я знаю, что это не кролик. Я вижу, как кривится твой рот, когда ты его ешь...

— Я не кривлюсь... — Я сделал паузу, ухмыляясь. — Ты смотрела на мой рот, Грей?

Она открывает рот, чтобы возразить, но вместо этого хмыкает. — Просто ответь на этот чертов вопрос, Азер.

Я хихикаю и медленно поворачиваю ее. — Легко. Лимонные пирожные.

Она фыркает. — Ты шутишь. Лимонные пирожные? Ты богатый принц, который может есть любую еду, какую захочет, и ты выбираешь лимонные пирожные?

— Да, лимонные пирожные, — подражаю я. — И теперь я заставляю тебя съесть их вместе со мной, когда мы наконец выберемся отсюда.

— Только через мой труп.

Я лукаво улыбаюсь. — Это можно устроить.

И тут она исполняет свою угрозу потоптаться по моим ногам, видя, что ноги — ее единственное оружие на данный момент. — Упс.

— Злобная, маленькая штучка, — бормочу я себе под нос.

— Ты и половины не знаешь, принц.

— О, но я надеюсь, что когда-нибудь узнаю.

Мы на мгновение замолчали, изучая друг друга, прежде чем я наконец сказал: — Скажи, а какое твое любимое блюдо, раз ты считаешь, что оно намного лучше лимонных пирожных?

— О, поверь мне, когда я говорю, что это гораздо лучше, чем лимонные пирожные.

— Ну не заставляй меня гадать, Грей.

Она наклоняет голову в мою сторону и уверенно говорит: — Ириски.

— Ириски, — повторяю я, запоминая информацию.

— Да. — Она улыбается, но я вижу в этом грусть. — Мой отец раздавал эти конфеты своим пациентам. И каждый раз, когда он залечивал одну из моих ран или я помогала залечить рану кому-то другому, мы ели ириски после этого как своего рода награду.

На мгновение мы замолкаем. — Вы двое были очень близки.

— Были, — говорит она. — Но вы с отцом не близки, не так ли? Не после того, через что он заставил тебя пройти.

Я благодарен ей за отсутствие жалости в ее голосе, хотя ее отвращение очевидно. Я тихо, горько смеюсь. — Нет. Я больше солдат, чем сын, а он больше король, чем отец. Трудно быть близким, когда единственное время, которое мы проводим вместе, — это тренировки, а я не очень-то ждал этих встреч.

— А твоя мать? — тихо спрашивает она.

— Она — все, о чем я мог просить, — просто отвечаю я. — Все, что мне было нужно в детстве. Она была одной из единственных постоянных в моей жизни, источником доброты и заботы.

— И все же, — нерешительно говорит Пэйдин, — она позволила твоему отцу сделать то, что он сделал?

Я делаю паузу, обращаясь к ней, даже когда напоминаю себе. — У нее не было выбора в этом вопросе. И стать будущим Энфорсером — мой долг, независимо от того, какими методами я этого добьюсь.

Она смотрит на меня с выражением, которое я никак не могу определить. Удивление ли это? Смущение? В один момент она — открытая книга, а в другой — я едва могу разглядеть корешок.

А потом она засыпает меня вопросами. Большинство из них случайные, хотя все они кажутся ей одинаково важными. Она рассказывает мне истории о своем взрослении, и я делаю то же самое, слушая, как она смеется над нашими с Киттом глупостями.

— Так расскажи мне про рассеченную губу, которая была у тебя, когда мы познакомились? — спрашиваю я, подняв брови.

Она смеется, и этот звук пробирает меня до костей. — Я не соврала, когда сказала, что это был подарок одного из ваших Имперцев.

— Верно. Ты сообщила мне об этом, когда приставила свой кинжал к моему горлу, я полагаю?

— Похоже на то.

— Ну, я все еще не знаю подробностей того, как ты его заработала. — Мои глаза потемнели при этой мысли. — Я не очень хорошо реагирую на то, что мои Имперцы бьют женщин.

— О? Тогда ты должен знать, что это было не в первый раз. — Она говорит непринужденно, прямо. — Короче говоря, он не поверил, что я экстрасенс, и я доказала ему это. И, очевидно, ему не понравилось то, что я сказала.

Я смотрю на нее с недоверием. — И что, ты просто приняла удар на себя?

— Да, но не раньше, чем забрала часть его гордости.

— Почему меня это не удивляет?

Она лукаво улыбается. — Наверное, потому, что ты привык к тому, что я тебя унижаю, принц.

— Привык. — Я делаю паузу, вчитываясь в ее слова. — Ты не перестаешь меня удивлять, Грей. — Я ухмыляюсь, отпуская ее руку, чтобы слегка щелкнуть по кончику ее носа.

Она отбивает мои пальцы со вздохом. — А ты не перестаешь меня раздражать.

Я снова беру ее за руку и веду ее вверх по своей руке, пока обе ее ладони не ложатся мне на плечи. Затем я скольжу руками по ее талии и за спину, осторожно притягивая ее к себе.

А потом мы просто покачиваемся.

Никаких причудливых движений ногами, никакого вальса в такт. Только мы, посреди леса, в окружении тысяч подмигивающих звезд. Ее ресницы трепещут, а затем ее пальцы переплетаются с моей шеей.

Напряжение между нами натянулось, словно невидимый канат, соединяющий нас двоих. Мой пульс учащается, как и ее дыхание, ее грудь быстро поднимается и опускается.

— Я не перестаю тебя раздражать, да? — Я слежу за ее лицом, притягивая ее к себе все ближе и ближе. — А как же знать. Это исключение?

Она сглатывает и опускает голову, не предлагая мне ответа. Я слегка улыбаюсь, пытаясь заставить ее заговорить — с такой проблемой мне еще не приходилось сталкиваться. — Пэ?

По-прежнему нет ответа.

Мои пальцы ловят ее подбородок, мягко направляя ее взгляд на меня. На ее лице написано замешательство, и она издает дрожащий смешок. — Меня раздражает, что я не нахожу это раздражающим.

Моя рука крепко сжимает ее талию, словно она может загореться от ее прикосновения. Я смущен тем, насколько сильно эта девушка захватывает меня, боюсь того, насколько я затронут. Это заставляет меня чувствовать себя в равной степени слабым и прекрасным. Встревоженным, но живым.

— Почему ты не выстрелила в меня, Пэйдин?

Вопрос вырывается у меня изо рта, любопытный и тихий. Она наклоняет голову, изучая меня. — Ты должен быть более конкретным, Азер.

Отклоняется.

Я улыбаюсь, зная, что она понимает, что я имею в виду. — Ты могла бы выстрелить в меня несколько дней назад, но ты стреляла в землю. Я хочу знать, почему.

Она делает паузу, обдумывая свой ответ. Затем ее взгляд устремляется на меня. — Если я была обречена на смерть, это не значит, что я хотела проклясть и тебя. — Ее глаза блуждают по мне, и я наслаждаюсь ее взглядом.

А потом она отстраняется.

Ее руки снова лежат на моих плечах, жесткие и упрямо неподвижные. Затем ее глаза устремляются в небо, предпочитая смотреть на звезды, а не на меня. Она вздыхает через нос, молча собираясь с силами.

И я делаю то же самое, пытаясь взять себя в руки после того, как она отстранилась.

Да, мы противники. Да, я — будущий Энфорсер. Да, я — убийца, который не имеет права хотеть оставить ее у себя. Но есть что-то еще, что-то, что заставляет ее отказываться признать эту непонятную связь между нами.

Чума, я злюсь, что признался в этом самому себе.

Мои маски все еще наготове, мои стены все еще на месте, но она медленно разрушает как мои фасады, так и крепости. И я внезапно злюсь на себя за то, что позволяю себе это. За то, что позволяю себе заботиться. За то, что позволяю себе думать о ней иначе, чем о моей сопернице.