Эбигейл.

Лучше бы я этого не знал. Хотел бы я не добавлять еще одно имя к бесконечному списку тех, кому выпало несчастье пересечь мой путь, кому выпало несчастье пересечь путь короля.

Я вздыхаю.

Вот оно.

— Вы знаете закон. — Еще больше захлебывающихся рыданий заполняют комнату, заставляя меня повысить голос. — По указу короля все Обыкновенные должны быть казнены. Что касается тех, кто укрывает Обыкновенных, то они должны быть изгнаны в Скорчи...

Я как раз произносил те же самые отрепетированные реплики, которые произносил десятки раз, когда на меня бросилось большое, твердое тело. Пустой взгляд, который был у него всего несколько мгновений назад, давно исчез, сменившись ненавистью, которая искажает его лицо от ярости. Натан бьет меня примерно посередине и впечатывает в стену, выбивая воздух из моих легких и ударяя затылком о твердое дерево.

Завтра это убьет, как Чума.

Из горла Лейлы вырывается крик, и я слышу тяжелые шаги Имперцев, которые подбегают, чтобы вмешаться. — Нет! — кричу я им, уворачиваясь от удара, направленного мне в нос, в то время как охранники замирают в замешательстве. — Я сам с ним разберусь.

Он наносит еще один удар, который должен сломать мне челюсть. Я уклоняюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как его кулак врезается в деревянную стену, где находилось мое лицо, и разлетается на щепки, когда его руки пробивают ее насквозь.

Боевые инстинкты берут верх, и я даже не пытаюсь дотянуться, чтобы использовать силу Натана. Когда его кулак все еще остается в стене, я подныриваю под его вытянутую руку и выдергиваю запястье, заводя руку за спину и прижимая ее под левой лопаткой. Он хрипит от боли и наносит мне сильный удар ногой в коленную чашечку. Боль пронзает мою ногу, когда он вырывается из моего захвата и поднимает свой сверхъестественно сильный кулак.

Не обращая внимания на боль в колене, я опускаюсь и разворачиваю ногу по широкой дуге, задевая его лодыжки и отправляя его на спину. Затем я оказываюсь на нем сверху, прижав его руки коленями, и наконец-то позволяю его мужественной силе вырваться на поверхность, зная, что не смогу удержать его, не используя его собственную силу против него. Он корчится, оскалив зубы.

— Заткнись и слушай меня, — задыхаюсь я. — Мы можем сделать это легким путем или трудным. Лично я предпочту легкий путь.

— Она моя дочь! — кричит он, пытаясь оторвать меня от себя, и в его глазах отражается страдание.

— Ну, очевидно, ты не считаешься с моими чувствами, потому что хочешь сделать это сложным путем. — Я вздыхаю, разворачиваю кулак и бью его в челюсть. Его голова откидывается в сторону, оглушая его достаточно надолго, чтобы я мог говорить. — Если ты не будешь сотрудничать, то даже твоя жена не сможет исцелить твое разбитое тело, когда я закончу с тобой. Поэтому я предлагаю тебе поблагодарить меня за то, что я не убил тебя прямо здесь, на глазах у твоей семьи, и сделать то, что я скажу.

Натан замирает подо мной, борьба, казалось, исчезает из его глаз. Я сдвигаюсь, приседаю рядом с ним и смотрю на его поверженную фигуру. — А теперь вставай, пока я не передумал, — пробормотал я, поднимаясь на ноги. Когда он не сдвинулся с места, я добавил: — Терпение для меня так же чуждо, как и милосердие, так что я бы не стал испытывать твою удачу.

В этот момент он поднимается на ноги и встает перед своей сгрудившейся семьей, закрывая их от меня. Защищая их от монстра. Я не свожу с них глаз, впитывая слезы, текущие по их щекам, и рыдания, срывающиеся с их губ, пока отдаю приказы Имперцам.

Они поспешно выполняют мои команды, связывая пленников, а я небрежно добавляю: — Держитесь боковых улиц. Очевидно, я сегодня в хорошем настроении. Чувствую себя милосердным, если хотите, — выдохнул я. — Так что я предпочел бы обойтись без зрителей.

Имперцы хмыкают в знак согласия, слегка улыбаясь моей идее милосердия. Через несколько минут Натан, Лейла и двое их мальчиков привязаны и бредут за лошадьми. Они крутят головами по сторонам, в их взглядах горит ненависть, когда они смотрят на Эбигейл, связанную и крепко держащуюся в моей хватке.

Они знают, что теперь произойдет. Моя репутация довольно известна, рассказы о чудовище-убийце ходят по улицам.

Это та часть, где я убиваю Обыкновенных, а Имперцы сопровождают преступников в Скорчи, где они, скорее всего, последуют за ней в смерть. В условиях дневной жары и ночных заморозков добраться до другой стороны пустыни, где расположены города Дор и Тандо, — задача не из легких. Не говоря уже о том, что я только что приговорил эту семью к попытке сделать именно это, не имея ни припасов, ни еды, ни воды, ни надежды.

Это гораздо более мучительная смерть, чем та, которая ждет их дочь-обыкновенную.

— Пожалуйста! Я умоляю вас, пожалуйста, пощадите ее! — кричит мне Лейла между рыданиями, шаркая по булыжникам за лошадьми. — Она всего лишь ребенок...

Имперец, сидящий на лошади сзади, ударяет ее по лицу, прерывая ее мольбу. — Заткнись, Трущобница.

Я отрываю взгляд от сцены, оттаскиваю девочку в сторону и иду по улице. Ее слабые попытки вырваться из моей хватки были бы комичны, если бы не невеселая ситуация, в которой мы оказались.

Она жутко тихая для ребенка, которого тащат на смерть. Большинство Обыкновенных уже кричат, умоляют и выторговывают себе жизнь. Но ее борьба безмолвна, ее взгляд пронзителен. Я не свожу глаз с пустых переулков, по которым мы движемся, размышляя о том, насколько привычным должно быть умение скрывать все, что есть, чтобы спрятать свои эмоции, даже находясь перед лицом смерти.

Я направляю нас по тенистой аллее, еще не тронутой слабым солнечным светом, начинающим окрашивать королевство в золотистый цвет. Обыкновенная — Эбигейл — извивается, в десятый раз пытаясь вывернуться из моей хватки. Я смотрю на нее сверху вниз, и в моем голосе звучит забава: — Ты настойчивая, маленькая, не так ли?

Она хмыкает, отчего ее огненные волосы мелькают вокруг лица, а затем наносит сильный удар ногой по моей голени. Я был бы впечатлен ее формой, если бы не мое растущее разочарование. Я опускаюсь перед ней на корточки, чтобы ее зеленые от гнева глаза встретились с моими. Только когда она поднимает ногу, чтобы еще раз замахнуться на меня, я тихо говорю: — На твоем месте я бы этого не делал.

Она моргает, и как раз в тот момент, когда я думаю, что она вняла моему предупреждению, она топает мне на ногу, прежде чем безуспешно попытаться вырвать свою руку из моей хватки. А потом она визжит, молотит руками в попытке убежать от меня.

— Ладно, что ж, мы не можем этого допустить. — Я достаю нож из ботинка и бормочу: — Ты не собираешься облегчать мне задачу.

При виде кинжала она сглатывает, внезапно замирая. — Просто воткни это мне в сердце, — выпаливает она, не сводя глаз с ножа, голосом нежным, каким может быть только у ребенка. — Я слышала, мама говорила, что так быстрее.

— А сейчас? — тихо спрашиваю я. — Есть и другие быстрые способы, ты же знаешь.

И я знаю их все до единого.

Я вижу, как она вздрагивает, когда я приближаю лезвие к ней, как расширяются ее глаза, когда она наконец позволяет себе почувствовать ужас, который так отчаянно пыталась скрыть. Затем она делает глубокий вдох, похожий на согласие, и зажмуривает глаза, чтобы не видеть перед собой морду монстра.

Кинжал режет, режет легко.

Девочка...

Эбигейл.

…прерывисто вздыхает.

Через мгновение она открывает слезящийся зеленый глаз. Моргает, когда путы соскальзывают с ее запястий и падают к ее ногам. Ее взгляд перебегает с ее невредимого сердца на мое лицо, а затем останавливается на кинжале в моей руке. — Разве ты не собираешься всадить его мне в сердце?

Мои губы дергаются. — Слушай внимательно, Эбигейл. Я разрезал твои путы, и теперь ты должна оказать мне ответную услугу. Мне нужно, чтобы ты молчала и не сопротивлялась. ЭбигейлЯ внимательно изучаю ее лицо, прежде чем добавить: — Понятно?