Аркадий Сергеевич приехал из области поздно вечером, а в половине восьмого утра уже сидел в райкоме. Вызвал машину, а пока просматривал бумаги, письма и вел разговор со своим помощником, слушал районные новости. И думал, как повстречается с наказанными посредниками.

О беседах в области не обмолвился ни словом. Что было, то было. Достаточно, что у самого предположений и загадок на будущее — через край. Но пока что еще надо настроиться на текущие дела и вмешаться в те из них, где дело застопорилось. Как это бывает всегда.

Районная сводка по сенокосу оставалась далеко не утешительной. Лишь три хозяйства из двадцати четырех оторвались от остальных. Среди первых трех стоял и Кудринский колхоз, там уже заготовили более трех четвертей плана по травяной муке, заложили около половины силоса и сенажа. И совсем немного сена. Видно, только начали. Из «Заготзерна» докладывали, что дорога к элеватору так и осталась без ремонта. Работали для вида четыре мастера и грейдер. Навесы в хозяйствах тоже не строили, только примеривались. Нелегко раскачать посредников, найти общий язык!

Не без горечи понял он, что районные «конторы», конечно с согласия своих ведомств, оставили без внимания распоряжения райкома. Такова реальность. А Глебов еще обязан улыбаться им при встрече… Ну, это как сказать! Дело прежде всего.

Рывком распахнулась дверь, вошел Румянцев. Квадратное лицо его было недовольным, дышал шумно, как астматик. Он без слов пожал руку и сел.

— Что хмурый, будто день осенний? — Глебов отстранил бумаги.

— А чему, собственно, радоваться? Все еще прицеливаемся, а не стреляем. Я за эти дни более пятисот километров по району отмахал, голос сорвал. А что выжал? Как ползли, так и ползем. Вообще какая-то необъяснимая апатия. Не расшевелишь!

И пододвинул к себе сводку. Но смотреть не стал, сказал:

— Тут еще одна неприятность. В Кудрине умудрились скосить рожь на корма. Подножка плану по зерну. Мало того. В разгар сеноуборки все лужковское звено ходило по грибы. Как в насмешку! Пришлось отреагировать. Дьяконову выговор, Савину строгий. С указанием на несоответствие должности. Распоясались! Оставлять это происшествие без внимания я не мог.

— А по кормам они впереди. Или ошибка в сводке?

— Все точно.

— Тогда за что же взыскания? Судим-то по результатам.

— Как это — за что? За нарушение наших предписаний. Вместо мобилизации — с песней за грибами. Для них вроде никаких авторитетов не существует. Они, видишь ли, сами… Как другие нас поймут? Если отмолчимся, авторитет района покатится вниз.

— А если кудринцы выполнят план по кормам первыми? Как растолковать в обкоме выговор и прочее? Ведь пожалуются.

— Так и растолкуем: наказание подхлестнуло.

— Ну, у тебя, Иван Иванович, и логика! — Глебов невесело засмеялся. — Нет, дорогой, ты про эти выговора потихоньку забудь. А с рожью… Напомним кудринцам, что им так и так придется выполнить дополнительное задание по зерну. При-дет-ся! Пусть подумают.

Румянцев промолчал. Все в нем кипело.

— А что не стреляем, это верно. К уборке зерна плохо готовимся. Соберем вечером бюро. Вот где выговора посыплются, это уж точно. Я поеду сейчас в межколхозстрой, посмотрю, как строят навесы для зерна. И к Семеновскому, а вместе с ним на дорогу. Ты проверь мелиораторов, много ли полей от воды освободили, как с гатями на переездах для комбайнов. Ну и «Сельхозтехнику» тряхни с ремонтом. Я уже звонил им. Оказывается, Верховой сидит в Кудрине. Ты послал?

— Уполномоченным для контроля.

— Нашел кого… Сошлись друзья-приятели. Им всегда есть о чем поговорить. За столом, разумеется. Тоже стрельнул, называется. Уж если посылать уполномоченного, так не дружка закадычного. Иль не знал?

Помолчали. Румянцев наконец спросил:

— Что там, в области? Ценные указания получал?

— Обычные собеседования. Не очень лестные для нас оценки, но, в общем, полезный разговор. И пожурили. И похвалили. За звенья, между прочим. Которые но грибы ходят. Я так скажу тебе, Иван Иванович. Ты человек решительный, приказывать умеешь. И это совсем неплохо. Но даже самая умная голова, если она работает в одиночестве, не сумеет охватить необъятное. Есть и другие толковые головы. Ты не мешай им. Не дави. Власть применяй с разбором. Глядишь — и они выдадут что-нибудь ценное. Звенья не мы с тобой придумали — сами. Вот и хватайся за новое, пособляй новому, пусть оно обретет широту. Тогда и приказов будет поменьше, нервы целей, и дело продвинется, и не потребуются разгоны.

— А сам говоришь — посыплются выговора…

— По беспечным головам, по равнодушным, кому не урожай и не хлеб дорог, а собственное благополучие. За это, как положено, выдадим без скидки. Семеновскому — первому. Дорогу к элеватору он сделал?

— Еще нет. Ему из области запретили снижать темпы на главном объекте.

— Разберемся. Ну, а теперь что? По машинам?

В Кудрино Аркадий Сергеевич попал только к вечеру, раздраженный, уставший, даже злой — так много всякого пришлось увидеть за этот день.

Дьяконова и Верхового он обнаружил на лугу второй бригады. Они сидели на копешке в вольной позе отдыхающих. И, только завидев райкомовский газик, вскочили, набросили на лица озабоченность, чуть не бегом навстречу.

Глебов придирчиво осмотрел их, принюхался. Трезвые, как стеклышко.

На лугу, почти полностью скошенном, работало несколько машин. Кузнечиком ползал вдали пресс-подборщик, без устали подымая стальную руку. На пригорке росла огромная скирда из тюков. Вторую скирду возводил стогомет, наверху маячили специалисты по завершению скирды. Дело всегда тонкое.

— Где народ? — спросил Глебов.

— Два тока под зерно готовят. Ямы для столбов копают. Ждем строителей. На сушилке пятеро. Ну и по картошке кое-где с тяпками, больно сору много. — И Дьяконов умолк.

Пошли к скирде и стогам.

— Что за тоннель? — Глебов указал на сквозной проход внизу скирды.

— Сыроватая травка идет, Аркадий Сергеевич, — Верховой выскочил прежде Дьяконова. — Поставим моторы с вентиляторами, я уже послал за ними. Авиамоторный пообещал в порядке шефской подмоги. Принудительная вентиляция. Торопимся скирдовать, старики ненастье предсказали. Синица в руках получше журавля в небе.

Глебов понемногу оттаивал. На руководителя «Сельхозтехники» он смотрел с каким-то особым интересом.

— Вот голова! А я все думаю, кого бы в Поливаново председателем заместо вечно сонного Шатунова? Вот он, такой инициативный, умелый и ловкий председатель. По рукам, начальник? Или ты не очень?

Улыбчивый Верховой живо спрятал руки за спину.

— Оно и можно бы, Аркадий Сергеевич, только сельхозтехника без расторопного в яму упадет. И не одно Поливаново за собой потянет. Там есть главный агроном деловой, по фамилии Мальцев, председательское кресло ему впору пришлось бы.

— Беспартийный… — И Глебов осекся, почувствовав какую-то неловкость. Кажется, впервые он отчетливо понял всю несуразность подобного разделения людей. А почему, собственно, нельзя, тем более что коммунисты в районе наперечет, и среди них он не видит организатора и вожака в этот трудный колхоз, тогда как есть там пусть и беспартийный, но умелый, способный поднять производство? Второй сорт, что ли? Не обедняем ли мы общество этаким вроде бы узаконенным делением на разные категории?..

— Один — ноль в твою пользу, Степан Петрович, — сказал он, мягко закрывая щекотливую проблему. — Как настроение у твоего подопечного? — и посмотрел на Дьяконова.

— Горбатится он, Аркадий Сергеевич. А так ничего.

— Ноша тяжелая?

— Еще бы. Свеженький выговор. А у Савина еще и с довеском.

— Вот вы о чем! Ну, выговор не туберкулез, с ним жить можно, так, кажется, выразился писатель Тендряков. Выйдет по кормам вперед, тогда и распрямится. Как у тебя в Лужках, Сергей Иванович? Много ли грибов насолил Зайцев? Или вы их маринуете?

— Опять о грибах! Дались они руководству!