А навстречу им уже бежали Глеб и Борис, страсть как довольные. Они спотыкались, валились в траву, пружинисто вскакивали, с горки бежать легко и приятно, под ногами мягкий и теплый спорыш, теплая земля. Обежали отца — и оба к матери с бессвязным лепетом и радостью, враз на руки. Она с ними ласковая, добрая, целует обоих, оглаживает. Мария Михайловна тайно вздохнула, любуясь на материнство да молодость свою вспоминая. Вася уже не побежит; как взрослый мужчина стоит у ворот, дожидается, в фартуке поверх штанов; видать, тоже грибами занимался. Сделал несколько шагов навстречу, взял у матери корзину, сказал «ого!» и повернул во двор.

По домам расходились несколько омраченные известием о непрошеных гостях.

— Митю разбудили? — крикнула Мария Михайловна Савиной, вышедшей вслед за внуками.

— Отговорила! К Архипу отправила, они недолго там пробыли, смотрю — покатили в Кудрино. На Сергее Ивановиче и на нашем батьке отыграются за грибы.

До самого поздна во дворах светились печи и пахло духом грибного навара. Укладывали горячее в банки, закатывали, в погреба ставили. Завтра будет не до грибов. Только перед сном, к полночи, женщины вышли на улицу и сбились у савинского крыльца поговорить, довольные хоть тем, что Митю не потревожили, встанет отдохнувшим.

Грибов и на его долю приготовили.

К женщинам подошел дед Силантий с отбитой косой-литовкой на плече, повесил ее на ворота.

— Тут ктой-то из вас коровенку завел ай нет? Вроде молодые твои, Григорьевна? На заре мы с Борисом пойдем за огороды, давайте вместях. Там богатая овсяница стоит, есть где спину поразмять.

— А колхозный луг? — Зинаида сузила глаза.

— Это дело машинное. Митя с Архипом сядут на самоходку и на трактор, по росе в луга съедут. Пока наладятся, пока пройдут два-три круга — вот и обед, вот и нашенское дело валки сушить-ворошить. Время надоть траве подвялиться, в первый день копешки не поставишь. Свежак, он зиму не лежит. Так что восходние часы как раз для наших коровушек. Умеешь, Зинуха?

— Когда-то косила девчонкой.

— Ну, а теперь ты в силе, получится. Мы забежим с Борисом. Не проспи, суседушка.

— Спасибо тебе, что напомнил. И за косу. Сама-то я уже не смогла бы отбить и наточить.

— Дело не хитрое, научишься. Правда, не всем бабам дадено…

— Доить Пеструшку выйду, не просплю. — Она заметно оживилась после такого разговора.

— Подою за тебя, — сказала мать. — Пойдешь с дедушкой, он и поможет, и покажет.

Архип стоял у притолоки, на крыльце, затяжно курил и слушал. Не нравилось ему все это. Он в стороне, ничего не решает. И опять целый день врозь с женой. Но промолчал, только крепко ткнул окурком об деревяшку и, потоптавшись, сказал:

— Пройдусь до машины. Косилку надо навесить, попробую под фонарем.

Зина мстительно промолчала. Он ушел, крикнув на подмогу Васю Тимохина. Катерина Григорьевна тихонько вздохнула. Что-то у них в семье неладно…

За полуночь приехал Михаил Иларионович. Все спали, кроме Катерины Григорьевны.

Она помогла распрячь коня, повесила на изгороди сбрую и, когда Савин, по обыкновению, присел на крыльцо, устроилась рядом. Спросила:

— Румянцева с Куровским не встретил?

— Как же. В Чурове. При грозе и молниях.

— И в район успел? Значит, они там приветили тебя?

— Ничего. Поговорили всласть.

— То-то ты опять взвинченный. Вон и щеки до сих пор красные. Расстроили тебя?

— Еще бы! Что с Румянцевым творится, понять не могу. Чем хуже дело в районе, тем чаще его заносит. Готов личную жизнь каждого под контролем держать, скоро в баню по его команде ходить будем, укажет, когда можно и когда нельзя. Дался ему ваш выходной! Мы с Дьяконовым уговаривали и по-хорошему, и криком на крик. Насилу отбились. Ну, а что нервы, так это не в счет.

— К Глебову почему не сходили? Он приехал?

— Нет. Звонил в райком, сказал, что задержится. Тоже, наверное, не сладко после того, что учинил с посредниками. И в области очень разные люди. Одни могут понять. Другие готовы круто обойтись, коль шлея под хвост. В ихнем высоком положении да по нынешним неладным делам только и остается искать, кого бы виновником объявить, да построже, построже… Престиж, этот новый двигатель прогресса. Сказано — сделай, а будет польза или не будет — дело не твое. Приказано — исполни. И доложи. Вот и Румянцев. Приказал объявить ударный месячник, значит, работай, ни о чем больше не думай. А тут, видишь ли, по грибы отправились. Как и почему они свои дни спланировали, его не интересует. Приказ нарушен — вот что главное.

— Наказали вас?

— Сразу на исполком. Мне — выговор за непослушание. Сергею Ивановичу — за слабую воспитательную работу. Уполномоченного нам подсунули для подмоги, раз мы послабление прощаем. И смешно, и грустно.

— Чего смешного-то!

— Именно смешно. Завтра выйдет газета с решением исполкома, а в той же газете сводка о заготовке кормов. Мы там едва ли не на первом месте по району. Кто-то не заметит, а кто-то и посмеется. Ладно, не первый раз. Как-нибудь переживем. Значит, грибов наварили? Митя сам разрешил?

— Сам, сам. Только он не пошел. Как завалился спать, так и не выходил из дому.

— С Архипом они сошлись? Работа у нашего зятька получается?

— Не могу сказать. Не знаю. Замкнулся Архип. Злой какой-то.

— Чем недоволен?

— Думаю, по водке томится. А тут еще-Зина с ним не больно ласкова. — Катерина Григорьевна оглянулась на дверь и, понизив голос, рассказала об оранжевом огнетушителе.

Савин хмыкнул. Покачал головой. И рассмеялся, представив себе переживания мужика.

— Ты ей подскажи, нельзя так круто. К ужину рюмочку надо поставить, чтобы не мучился. Постепенно, глядишь, и отвыкнет. А то ведь сбежит, не догонишь. Это такая болезнь.

Катерина Григорьевна вздохнула и еще тише сказала:

— Странно у них. Зина сама по себе. Архип — тоже. По-моему, не любит она мужа.

— Поздно разбираться, любит или не любит. Трое детей.

— Не любит, — повторила Савина, продолжая свою мысль. — И глаза у Зинки такие, что прямо боюсь за нее. Все чего-то ищет. Так и до греха недалеко.

Они помолчали. Ночь накрепко усыпила небо и землю. Мелкие звезды мигали на очистившемся небе, оттуда ощутимо падал холодок. Остывающие луга рождали туман, он постепенно окутал сперва луг за Глазомойкой, потом и бугор с девятью хатами.

— Поживем — увидим, — Михаил Иларионович поднялся. — Наше дело с тобой какое? Была девушкой — смотрели за ней, блюли. А теперь что? Слюбятся — стерпятся. Пошли в дом. Ты мне чаю сделай, душа просит. Все спеклось за большой день. Горячего чаю!

Спать Михаил Иларионович не мог, ужинать отказался. Посидел за чаем с тяжелыми думами, послушал тишину и лег. Слишком много всякого за один только день.

Савин не захотел рассказывать жене о всех перипетиях, чтобы не расстраивать ее. Довольно, что самого лишили того спокойствия, которое просто необходимо в эти напряженные дни, полные сложностей, надежд и опасений. Ведь день вчерашний оказался на редкость тяжелым, неприятным, хотя и начался обычно, без суеты.

Дьяконов и Савин объехали бригады колхоза, убедились, что дело налажено, и поехали в район по делу, о котором говорили накануне.

Оставив свою машину недалеко от исполкома, Сергей Иванович направился к дорожникам посоветоваться, можно ли заказать проект переезда на Поповку. Потом он хотел свидеться со Степаном Петровичем Верховым из «Райсельхозтехники»: хотел купить две заводские зерносушилки для колхозных токов. И он, и агроном не доверяли сегодняшней хорошей погоде, циклон все еще висел над Нечерноземьем, и нынешний ведреный день казался случайным. У Михаила Иларионовича было незаконченное дело в «Сельхозхимии», чей отряд обещался прибыть на убранное поле за Глазомойкой подкормить клевер, эту надежду агронома, но что-то медлил. Заодно Савин намеревался договориться, чтобы сразу после уборки зерновых химики присылали свои машины разбрасывать заготовленный на меже перегной под зяблевую вспашку. Такой договор у них был, но напомнить не лишне. Обычные, в общем, дела, на которые не уходит много душевных сил. Размеренные, самой природой подсказанные дела.