— Сядь, отдохни, — сказал вдруг Олег Иванович каким-то чужим, холодным голосом. — Уж больно все это у тебя эмоционально, неспокойно. Надо рассудительней, Геннадий. Побереги нервные клетки. Если верить журналу «Здоровье», они не восстанавливаются.

— Ты бы лучше другие журналы почитывал, — устало и недобро заметил Поликарпов. Однако тон сбавил и даже сел. Выдохся.

Олег Иванович облокотился на стол, потер виски кончиками пальцев. Он был задумчив и осторожен.

Все, что районный агроном услышал от Геннадия Ильича, не являлось для него неожиданным. Он знал и эту, и другие проблемы не хуже совхозного агронома. Он постоянно сталкивался с трудными вопросами, которые возникают потому, что сельским хозяйством на местах руководят все, кому хочется. Он научился быть осторожным в суждениях, старался решать дела так, чтобы никого не обидеть, а главное, не нарушить некоего равновесия между культурами, определяющими взнос района в общий план. Он понимал, что попытка увеличить поле под многолетними травами, столь необходимыми для сбережения земель, неизбежно уменьшала площадь под зерном. Этого в районе не допускали. Какой руководитель согласится сокращать зерновое поле, когда перед мим лежит твердый план продажи, обязательство и неизбежная добавка «за других», которые не выполняют. За эти цифры спрашивается по всей строгости. Конечно, можно дать зерно и с меньшей площади за счет высокого урожая по тем же травам, это общеизвестно. Но приходится гадать — а будет ли высокий урожай, не сорвется ли по какой-нибудь причине? Да и когда будет рост «по травам», через два-три года, не раньше, а зерно требуется сейчас, сегодня.

Олег Иванович ставил себя на место Похвистнева. Директор Долинского совхоза известен в районе как жесткий исполнитель, деловой хозяин, способный выжать зерно даже из болота и выручить соседа, у которого неустойка, а с ним и весь район. Это особенно ценилось районными руководителями. Еще лучше Нежный понимал Поликарпова, совесть и образование которого столь высоки, что заглядывает он дальше всех, на годы и годы, стремясь обеспечить не только урожай нынешний, но и урожаи будущих лет. Понимал обоих. И одновременно решал задачу личную, для себя, — как поступить в этом конкретном случае.

Первое побуждение его исходило от совести, из души: все, что высказал, нет, выкрикнул сейчас Геннадий Ильич, решившись на открытый бой с директором, он, главный агроном района, обязан немедленно рассказать секретарю райкома Фадеичеву, именно ему, потому что дело это только на первый взгляд относится к области технологии, а на самом деле затрагивает экономику, даже политику, то есть входит в круг повседневных забот партийной организации и касается не одного Долинского совхоза. Никто, кроме Фадеичева, не может разрешить этой проблемы. Хотя бы и потому, что в итоге столкновения директора и агронома кто-то из них двоих должен уйти. Помирить Поликарпова и Похвистнева невозможно. Роль районного агронома в конфликте решающая. Нежный вдруг оказался в центре противоборства.

Что же это? Повторение того, что было восемь лет назад? Споры, конфликты… поражение. Оно давило и сегодня. Вдруг опять поражение? Тогда Похвистнев всей силой своей отыграется именно на нем.

— Чего задумался? — сердито спросил Поликарпов, еще не остывший от волнений. — Что решаешь? Или ты сомневаешься в правдивости сказанного? Имей в виду, что я не выложил и половины из того, что успел натворить мой директор. Разрушение земли тянет за собой разрушение ландшафтов. Он уже погубил речную пойму, погубит и пашню. Короче, вся его враждебная природе деятельность…

— Довольно и этого. — Олега Ивановича осенило. Он положил руку на телефон. — Сейчас у тебя появится возможность повторить слово в слово свои доводы Фадеичеву. Чтоб из первых уст, понятно?

Нежный снял трубку и, пока ждал телефонистку и пока та соединяла его, отрешенно смотрел в окно. Как это он догадался?.. Да, единственно правильный ход. Не он доложит, а Поликарпов. Не он окажется в центре конфликта, а эти двое. За окном медленно прошла на заправку синяя «Волга». Райкомовская «Волга». Значит, Фадеичев еще не уехал. Отлично!

— Я прошу Павла Николаевича, — сказал он вежливо и тихо, когда в трубке послышался знакомый голос помощника; секретаря. — Это главный агроном сельхозуправления. Да, Нежный. Здравствуйте. У меня очень срочный разговор. Что? А куда уехал? Простите, но я только сейчас видел его машину. Так, так… Понятно. Ну, тогда извините. — И растерянно положил трубку. Поднял потухшие глаза и сказал коллеге: — Уехал в обком. Часа полтора назад.

И, сделав паузу, добавил:

— В совхозной машине. Вместе с Похвистневым.

Поликарпов выпятил губы и деловито стал заворачивать книгу истории полей. Он понял, что означала для него эта совместная поездка…

— Уходишь? — спросил Нежный. — Оставь книгу мне.

— Нужна?

— Хочу подумать над ней.

Когда Геннадий Ильич ушел, районный агроном посидел, подумал. Затем придвинул лист чистой бумаги и написал: «Кафедра почвоведения и агрохимии. Доценту Сомову» — и стал нанизывать строку за строкой, быстро, почти без правки. Закончил, подписался, вместе с книгой завернул письмо в толстую коричневую бумагу.

В самом деле, почему не подключить к завязавшемуся конфликту ученого, который пользуется куда большим авторитетом, чем районный агроном? Его мнение для Фадеичева много значит. Он поможет и Поликарпову.

При малых потерях собственных нервных клеток, которые, как известно, не восстанавливаются. Они и без того поистрачены довольно…

Пока ехали по районному селу, молчали.

Павел Николаевич Фадеичев сидел впереди, рядом с шофером, а директор совхоза — хозяин машины — сзади, отвалившись на мягкую спинку. Рядом с ним на сиденье стояла черная хозяйственная сумка, из нее выглядывала молочная бутылка с полосатой крышечкой. Простокваша. И еще что-то завернутое в газеты. Диетические продукты. Все в районе знали эту сумку, ее содержимое и потихоньку, беззлобно посмеивались. Но Фадеичев оставался верен себе. Он никогда не забывал брать в поездку домашнюю еду. Жена очень решительно взяла на себя заботу о больном желудке и привередливой печени мужа. Никаких ресторанов и ужасных дорожных забегаловок! Только проверенное и привычное!

Фадеичев внимательно смотрел по сторонам дороги. Крупная голова, почти квадратная из-за буйных, уже пепельных от седины волос, все время поворачивалась, профиль показывался Похвистневу то справа, то слева и виделся каждый раз по-новому. Большой лоб как-то особенно нависал над остальным лицом, глаза глубоко и ловко прятались, так что, не приглядевшись, нельзя было сразу определить их выражение. Зато резко очерченный, глубоко рассеченный ямочкой подбородок совершенно точно указывал на твердый мужской характер. Очень оригинальное, запоминающееся лицо. Ростом Фадеичев был невелик, но массивен головой, грудью, и когда сидел за столом, то казался особенно внушительным. Внешность, несомненно, способствовала ему в работе. Она вызывала уважение. Перечить такому товарищу как-то не хотелось. И ему редко кто перечил.

Когда кончились домики районной окраины, огородики и пошли поля, внимание Фадеичева удвоилось. Он опустил боковое стекло и, высунувшись, не просто оглядывал эти поля, а присматривался к ним, изучал и оценивал их.

Холмистая нива выглядела хорошо, ячмень и рожь выколосились и отцвели, хлеба стояли густо и так зелено, что о здоровье их спрашивать не требовалось. Веселенькие, легкомысленно-желтые цветы вездесущей сурепки торчали в хлебах то поодиночке, то целыми стайками. А на обочине дороги пестро цвели травы, и граница поля напоминала яркий кантик на подоле бесконечно широкой юбки. Кому «ах-ах, какая прелесть!», а Похвистнев смотрел на самостийный цветничок неприязненно. Не тут им место. И вообще — сорняк.

Фадеичев обернулся, улыбчиво бросил:

— Ишь как высветлило! Как на празднике.

— Вот будет праздник, если кто из города проедет. Потом такую проповедь на совещании выслушаем, что скиснем. Развели всякую дрянь. Мало им, скажут, сурепки, так они еще всю дорогу сорнякам подарили.