И тут Фадеичев, дочитав бумагу до конца, вдруг усмехнулся. Лицо его высветилось, и в глазах блеснул молодой задор.

— Вот так история! Надо же! — Секретарь обернулся к Нежному. — Один деятель в Долинском претендует на открытие. Он решил навозом овраги гатить. Вот так! Навозом, когда на полях… Похвистнев, Похвистнев! И ты приходишь ко мне… До суда это дело доводить, конечно, не надо, не тот случай. Скорее анекдот. Но кое-кому перепадет, это уж точно. Обещаю.

— Как вы считаете, Пал Николаевич, не ускорить ли дело с переводом агронома? Уедет — и все само собой уляжется. — Директор своим вопросом уже подсказывал нужный ответ. Намек Фадеичева он относил к кому-то другому, только не к себе.

— Не надо путать два разных события, Похвистнев, — холодно сказал Фадеичев. — Директору совхоза, который не использует навоз по прямому назначению и допускает, чтобы ценнейшим удобрением забивали овраги, такому директору одного простого выговора мало. Считай, что ты заработал самое серьезное взыскание. Какое — решим на бюро.

Вот так! Лобастой головой он подался к слегка отшатнувшемуся Похвистневу. Что происходит?!

— Ты дал команду спасти удобрения? Или только один Поликарпов сидит у тебя в печенке?

— Еще не успел. Но сегодня-завтра… сделаем.

— Заставь этого Джуру вилами поработать! До седьмого пота! Слышишь? Чтобы понял всю низость своего поступка — нет, преступления! Сам проверь! И непременно! Есть еще вопросы?

Сухой, жесткий тон секретаря совсем обескуражил Похвистнева. Вот это да! Ему же и взыскание. Ни за что ни про что. И проработка. И бюро! Что такое случилось с Фадеичевым? Похвистнев подозрительно глянул на районного агронома. Тоже мне дружок с камнем за пазухой. И почему ни слова о Поликарпове?..

Директор пошел к дверям.

— Ты кого хочешь вместо Поликарпова? — все тем же недовольным тоном в спину ему спросил Фадеичев. — Или сам возьмешься?

Вопрос получился обидный. Знали в райкоме, что директор не агроном. Намек на всевластие, что ли? Но Похвистнев проглотил и эту обиду. Остановившись, он сказал, почему-то понизив голос:

— Трест рекомендует мне Игумнову из Калининского. Если, конечно, не будет возражений с вашей стороны. И если Аверкиев отпустит.

— А Поликарпова куда? — Фадеичев спрашивал директора, а глядел на Нежного.

Но Олег Иванович давно разучился решать задачи С ходу, ему требовалось какое-то время на обдумывание. И в этот раз он еще не успел ответить, не успел согласно кивнуть, как Фадеичев сказал опять же с каким-то странным подтекстом:

— Да, конечно. С Аверкиевым любой агроном сработается. Умный и веселый человек. А вот Игумнова… Она работала у тебя?

— На отделении.

— Припоминаю. Там какая-то семейная драма была. Или ты сам ее уволил?

— Я ей помог перевестись, — пробурчал Похвистнев, уже не скрывая своей обиды от такого приема и тона. Чего вдруг Фадеичев взъелся на него?

— А ты подумай, подумай. Вопрос не без основания. Вспомни, какой по счету будет агроном? Вот то-то и оно. А навоз в овраги катаешь. И дело, если посмотреть внимательно… Многого ты не понимаешь, Василий Дмитриевич. Но это потом. С Джурой поговоришь сам, я тебе поручаю. Пусть другой раз соображает, что делает. Если думать не умеет, так вилами ему работать, вилами, а не фермой руководить! Пока посиди в приемной, мы тут с Олегом Ивановичем закончим разговор.

Похвистнев, сбитый с толку, вышел. Фадеичев поднялся, прошелся по кабинету, снова сел и мрачновато сказал:

— Письмо от Сомова получил. Такое письмо… Ты сообщил ему о Долинском совхозе?

— Я, Павел Николаевич. — Сердце у Нежного упало.

— Молодец. Хвалю! Одного не понимаю: почему не рассказал мне? Не доверял? Боялся? А ведь напрасно. Ну ладно. Иди. Еще найдем время для разговора.

Не в лучшем настроении вышел из кабинета Олег Иванович. Он так и не понял — от души похвала или так? Уходит Поликарпов или нет? Впрочем, состоялся же разговор об Игумновой. Значит, уходит. А Похвистневу предоставляется свобода действий. Но Генке хорошо. Совхоз у Аверкиева отличный! Там Поликарпов развернется, покажет, на что способен.

Успокоившись, Олег Иванович зашел в исполком, открыл свой кабинет и довольно скоро соединился по телефону с директором Калининского совхоза, прежде других уведомив его о возможной перемене.

Аверкиев удивился, потом засмеялся и сказал, что Похвистнев уже один раз обокрал его. Имелось в виду предписание отдать минералку. Тем не менее он согласен, Поликарпова он уважает. И, еще раз засмеявшись, добавил, что с агрономом Похвистнев прогадает и что таким образом они квиты за селитру.

Тем временем директор Долинского совхоза уже сидел в кабинете первого секретаря и молчал, ожидая чего-то недоброго.

Фадеичев еще раз хмуро перечитывал письмо Сомова. Похвистнев согнулся и терпеливо ждал, что скажет хозяин кабинета. Все, что было сказано, не нравилось директору, ой как не нравилось!..

Наконец Фадеичев поднял глаза. Некоторое время он задумчиво глядел на Похвистнева, словно по-новому оценивал его, хотел понять. Вдруг спросил:

— Ты здоров, Василий Дмитриевич?

— Да… Не жалуюсь… — И через минуту, в свою очередь, спросил: — А что это вы о здоровье-то моем заговорили? На пенсию решили отправить?

— Рановато на пенсию. Руководящей хватки в тебе не убавилось. Напротив. Только не всякое дело можно с одной-то хваткой. Понимаешь, мне вдруг показалось, что стал ты часто ошибаться, друг милый. Вот я и подумал: уж не нервы ли подводят тебя?

— В чем же это я ошибаюсь? Ваши указания выполняю неукоснительно. Как исправный солдат.

— Солдат?! Вот это ты выразился точно. Точнее некуда. Но солдаты не командуют полками, вот в чем дело… Да!.. — Фадеичев еще раз очень раздумчиво произнес это свое «Да-а!..», после чего замкнулся, глянул на часы, на Похвистнева и сказал: — Ладно, иди. Уже поздно. А вообще ты подумай, подумай…

О чем думать, Похвистнев так по-настоящему и не понял. А вот уснуть в ту ночь долго не мог. Настроение у него испортилось окончательно. Ошибки, ошибки? Какие ошибки?..

За весь вечер он не произнес ни слова, жену, кажется, и не заметил. Утром не стал завтракать. Молча встал, сказал свое «Ухожу» и хлопнул дверью. Жена посмотрела ему вслед и вздохнула. Весь где-то там. Для нее, для дома, для простеньких человеческих радостей Василия Дмитриевича давно не существовало. Неужто ему хватало одного совхоза?

Что для нее это очень плохо и для дочери — сомнений у жены не было. Смирилась. А вот хорошо ли это для всех других, кто под директором ходит, — не знала. Может, и лучше, что не знала.

Что директор не в духе, первым заметил, конечно, Иван Емельянович, директорский шофер.

— Давай быстро, — буркнул Похвистнев и ткнул пальцем по направлению к совхозной конторе.

Часы показывали без десяти шесть.

Молчком, чуть не на ходу, директор выскочил, хлопнул дверцей, чего с ним, аккуратистом, давненько не случалось, и, не сказав, ждать ли его или ехать в гараж, скрылся в подъезде. Спешил. Хватит раздумывать, пора действовать. Прежде всего Поликарпов. Он получил согласие в тресте? Пусть не прямо, но получил. Иван Исаевич не сказал «нет». Значит, решено. Приказ он подпишет и отошлет в трест, пока Фадеичев ничего другого не придумал.

Секретаря в конторе не было. Резко, даже грубо Похвистнев приказал дежурному у телефона:

— Управляющего первым отделением ко мне. Автомеханика — тоже. И этого… Джуру. Поликарпов где?

— Уехал на третье отделение. Разыскать?

— Не надо.

Пришел и затворился в кабинете. Кажется, он говорил с третьим отделением. Через двадцать минут нажал кнопку звонка. Не подымая головы от бумаг, спросил прибежавшего секретаря:

— Вызвали людей?

— Сейчас будут.

— Вот, отпечатайте. И вручите под расписку. Немедленно.

Это был приказ об отчислении главного агронома Поликарпова в распоряжение треста с ссылкой на распоряжение директора треста. Опередить события…