— Лужки отрезало?

— Слава богу, успели насыпать дорогу. Хорошо стало, машиной можно. Ну, а отцу нашему и председателю все одно плохо. Уж из района и области уполномоченные понабежали: и то делай, и это не делай… Сбили с толку.

Зина как-то странно хмыкнула и больше не расспрашивала.

Зинаида вышла ни в маму, ни в папу. Рослая, сильная, с вызывающе красивой фигурой и дерзким взглядом черных глаз на чистом смугловатом лице; она была из тех женщин за тридцать, мимо которых не проходил, не оглянувшись, ни один мужчина. Характер у нее выработался смелый и независимый. Постоять за себя умела и за словом в карман не лазила. Никакой работы, между прочим, не боялась, все умела и все делала с увлечением, с легкостью. Пока жила девчонкой в Лужках и в Кудрине, все сверстницы к ней за советом сбегались. И всех она защищала. Уж на что отец был авторитетом, она и с ним спорила, пока не убеждалась, что ошибается.

Такой и в Москве осталась, только с годами стало проглядывать в ней что-то наносное, вульгарное. Виноватым тут был, пожалуй, муж, неудачный, как все говаривали, муж. С чем сама Зинаида вполне соглашалась.

Все это Катерина Григорьевна опять увидела в первую же минуту, как встретила. Ладно, какая есть. Дочка милая. Радость встречи все осилила. Потом, подумав, подозрительно спросила:

— А что одна-то? Без Архипа. Без ребяток?

— Ребят на мужа пока оставила. Не больно разгуляется с двумя. А сама на разведку. Ну, об этом — потом.

Вдвоем они сладили ужин, накормили и уложили Катеньку, которая так и никла к матери, Зинаида рассказала о городских новостях, какие такие слухи бродят там. Но о своем Архипе, против обычного, не распространялась, и Катерину Григорьевну вдруг осенило: уж не разошлись ли: они? От такой мысли ей сделалось до дрожи тошно. Какой-никакой, а все же муж. Куда она без Архипа, да с тремя-то детьми?

Перед сном не удержалась, спросила:

— Твой все пьет?

— А то нет! — сердито буркнула Зинаида.

На этом разговор и пресекся. Катерина Григорьевна лежала не раздеваясь и все прислушивалась, не стукнет ли дверь. Савин опять задерживался. И что они там спорят до полуночи?..

Со двора доносился монотонный шум обложного дождя. Зинаида раскладывала и развязывала в большой комнате свою поклажу. Потом вошла в спальню и сказала просто, как говорят о давно решенном деле:

— Через неделю-другую и он приедет.

— Кто? — испуганно переспросила мать, хотя о ком же еще речь, как не о зяте?

— Охламон мой, кто же. Я ему такую, значит, задачку дала. В эту неделю что хошь делай, а на той рассчитайся, забирай остатние шмутки наши и явись в Лужки с обоими ребятками. И чтоб как стеклышко, чтоб и не пахло! Я так считаю, здесь ему не до водки будет. И подносить некому, и пить не с кем. Тут ему работенку зададут, с утра до ночи, и в воскресенье вдобавок. А не приедет — знать его не хочу, исполнительный лист в зубы, и плати, что детям положено. Проживем без дураков!

— Значит, и он насовсем к нам? — Мать сидела, прижав руки к груди.

— Почти что. Будем в колхоз проситься. Или по найму останемся. Не вытащи я его из города, пропадет мужик. Да и надоело мне там, маманя, до смерти, такая нудная жизнь! Все кричат: Москва, Москва! А что в Москве? Твой подъезд, две комнатухи, ну еще детский садик в придачу. Только и добра, что в магазинах побольше. А для покупок денежки нужны, вприглядку никому не светит. Весь день белкой в колесе, без роздыху. Забыла, что за парное молоко такое. А тут мы корову заведем, курочек, то, другое. Вроде и свой магазин получится. Да и воздухом чистым подышим, лесом-лугом полюбуемся. Жизнь-то, она в сравнении познается. Вот я и сравнила. И-и, маманя, не помрем, обживемся рядом с вами, работа мне знакомая, может, и мой ирод исправится здесь, про бутылку и про дружков позабудет. Тут ведь на троих не сообразишь. Не с кем соображать.

— А с квартирой как же?

— Это я все чин чином устроила. Постояльцев пустила. На год. По договору. Сотня в месяц, и за все услуги они платят. Если ремонт — тоже на ихние деньги. Через юриста, по правилам.

— Кто хоть такие, доверять можно ли?

— Молодые с ребеночком. Он кандидат, она тоже из ученых, спокойные, сам непьющий. А уж благодарили!.. За год вперед отдали. На корову чтобы. Хороший мужик, семья добрая.

С некоторых пор Зинаида все человечество делила на две категории: пьющие и непьющие. Другие признаки отмела.

Стукнула входная дверь. Отец пришел. Катерина Григорьевна пошла подогревать поздний ужин. Шел двенадцатый час.

Михаил Иларионович умылся и сел за стол, молчком оглядывая тарелки и чашки. Выглядел он утомленным.

— Что Зина? — спросил негромко и глянул на дверь спальни.

— Легла только что. Поговорили…

— Похоже, она насовсем? — Это прозвучало так неожиданно, что Катерина Григорьевна даже вздрогнула. — Но почему без детей?

— Угадал ты. Насовсем. И дети прибудут, — как-то не очень уверенно ответила она.

— Может, и к лучшему, Катя, — Савин лениво жевал кусочек хлеба. — Долгое соседство пьяницы с детьми до добра наших внуков не доведет. Тут обстановка другая, мы с тобой что-нибудь значим. А что касается Архипа…

— Да ведь и он приедет! — почти выкрикнула Катерина Григорьевна.

— Вот как! Ну, это уже что-то новое. Веселую жизнь устроит нам этот мужичок! — И он покачал головой, впрочем, без всякого раздражения. — Сама Зина сказала?

— Они квартиру уже сдали. Корову покупать собралась. А жить, как я поняла, хотят в Лужках.

— Узнаю нашу дочь! Наполовину ничего делать не умеет. А вот куда же мы приткнем этого сантехника? На трактор разве? Или на сушилку? Мы две АВМ получили, это такие машины для сушки травы. Одну я двину в Лужки. Точно. Вот и дело для Архипа. Лишь бы ко времени подъехал!

И, сказавши это, Савин повеселел. Жена не знала, что и сказать. Честно говоря, она побаивалась, что скажет отец, узнав о неожиданном решении Зины: не изругает ли, не отпугнет ли? Ничего такого не произошло. Тревога улеглась, на душе посветлело. Вот и хорошо. Вот и славно. Вот и все внуки соберутся. И забота, и радость.

Михаил Иларионович поужинал, но сидел за столом, думал. Каков зятек на деле и в жизни — сказать не мог, а вот Зинаида надежна, она всюду успеет, у нее в руках все горит. Если, конечно, не разленилась за городские годы. Повеселей будет в Лужках. Событие, прямо скажем, для Савина неожиданное. Подарок судьбы. Пусть оживает материнский дом!

— Как ты догадался, что насовсем? — спросила жена.

— По узлам. В прошлом году, помнится, налегке прикатила, а нынче вон как нагрузилась. Стыжусь, что холодно встретил ее. Не обиделась на меня?

— Спрашивала…

— Обстановка в хозяйстве такая, что и радость — не утеха. Не столько работаем, сколько от советчиков отбиваемся. Да еще умные речи часами выслушиваем. Все учат нас, дураков, какой рукой ложку держать, когда за столом сидим.

— В Чурово, поди, ездил?

— Прямо оттуда. Мобилизация всего населения.

— А что населению делать в этакий дождь?

— Вот я и спросил у Глебова. Отчитывает меня, я ему в глаза смотрю и вижу: сам не знает, зачем народ всполошили. Крикнули из области: мобилизуй! Ну и пошла работа, как по трансляции. Кто-то предложил полоть траву во ржах, сурепку, значит, изгонять. Мало, что дожди ниву попортили, теперь еще топтать ногами ее? Какой же хозяин народ в свое поле допустит, там же грязь по щиколотку! Может, лучше траву послать косить? А ну-ка, размахнись косой, когда на тебе плащ коробится?..

Кажется, пришла пора сказать о Глебове.

Упоминался он не раз, поскольку все или почти все дела в Кудрине и в других хозяйствах района без Глебова не делались, а если и делались без согласования, то скоро выяснялось, что не все получилось так, как задумано. А то и вовсе не так, после чего приходилось выслушивать порицание, а то и выговор. Вот если бы заранее согласовали…

И все-таки надо признать, что Аркадия Сергеевича в районе не без основания считали человеком без крайностей, хорошим человеком. И в самом деле, он не был злым, капризным или самодовольным. В спорах старался найти необидный для сторон компромисс, значит, был покладистым. Его никто не уличал в корысти или в равнодушии, но то, что называется принципом, сидело и в нем, никуда не денешься. Похоже, он любил жизнь. Почему ее не любить, если у тебя нет физических недостатков, ты в меру одарен умом и смекалкой, здоров и полнокровен. Словом, не относишься к категории обиженных природой.