Олег Иванович переборол себя, не стал ворошить старое. К добру это не приведет, а ему работать в районе. С тем же Похвистневым. И он сник. Ничего из разговора не вышло. Он подумал и тихо спросил:

— Кого на место Поликарпова, если не секрет?

Директор снова, уже не таясь, посмотрел на часы. Дал понять, что пора закругляться.

— Об этом рано говорить, Олег Иванович. Поликарпов еще не ушел.

Ясно, карты открывать не собирается. Несомненно, уже подобрал. Кого?..

— Ну что же, — Олег Иванович поднялся первым. — Я расскажу о вашей точке зрения Владимиру Петровичу. Полагаю, что он останется недоволен. Как, впрочем, и Фадеичев.

— Свои доводы я повторю в райкоме. Кстати, завтра мы едем с Фадеичевым на совещание в область, по дороге и поговорим.

Да, конечно! Похвистнев воспользуется удобным случаем. Он найдет что рассказать о своем агрономе и, конечно, убедит секретаря, чтобы получить «добро». После этого уже ничто не помешает ему освободиться от Поликарпова. Будет создано определенное мнение. Вполне закономерное и весьма невыгодное для агронома.

— Мне очень жаль, что мы не поняли друг друга, — ровным голосом сказал директор и протянул руку: — Желаю здравствовать. — Повернулся, поставил на место стул и вышел.

За окном, коротко жалуясь, завыл стартер. «Волга» прошла по улице. И все стихло. Из парка донеслась тихая, приглушенная расстоянием музыка. И опять Олег Иванович почувствовал сладкий запах цветущей липы, ощутил теплый ветерок из окна, прелесть и чистоту засыпающего дня. Но это уже не радовало. Сутулясь, он вышел из пустого дома и, обиженный на себя, на весь белый свет, крупно зашагал по улице.

Что он мог сделать? И что еще не поздно сделать?

Конечно, можно отыскать Фадеичева и, опередив директора, рассказать ему все, что он знает о положении в Долинском совхозе. Тогда секретарь райкома вряд ли так просто согласится завтра с директором. Да, есть такая возможность — опередить и предупредить, выбить лишние козыри у Похвистнева, побороться. Даже не за Поликарпова. За право агронома работать по совести и на благо своего хозяйства. Пожалуй, не только своего.

Он остановился, с лицом, враз сделавшимся решительным, повернул назад и прошел метров сто к райкому, но затем шаг его сделался менее уверенным и все более мелким. Нежный задумался, остановился, посмотрел под ноги, потом зачем-то перешел на другую сторону, еще постоял. Спина его согнулась. Уже не оглядываясь, он пошел домой. Нет-нет, такой маневр не годится. Ну хотя бы потому, что Фадеичев может углядеть в этом поступке желание районного агронома свести старые счеты с директором. Это раз. И потом, на общественных весах Похвистнев куда тяжелее, чем главный агроном района. Чуть что… Лучше предоставить событиям развиваться своим ходом. Не обострять положение. Так-то оно спокойней. Не надо. Не надо!

Дома Олег Иванович молча поел, молча вышел в палисадник и до позднего часа сидел там в тапочках и пижамных брюках. Курил, молчал, смотрел на небо в мелких звездах. Стыдился самого себя. И злился, злился, злился. Каким он стал, черт побери! Жене в глаза смотреть совестно.

Рано утром Геннадий Поликарпов уже сидел в кабинете районного агронома и ждал.

Здание исполкома, деревянное, одноэтажное, с длиннющим коридором буквой «Г» и множеством дверей, было пустым и скучным, но служащие по одному, по двое начали подходить, скрипели половицами, хлопали дверями, и Геннадий Ильич всякий раз выглядывал, не идет ли его непосредственное начальство.

По лицу, уверенным движениям, по спокойному выражению глаз Поликарпова никто бы не сказал, что у этого человека серьезные неприятности. Ну и что? Не в первый раз, тем более что он не чувствовал за собой вины. Если его директор не прав, тем хуже для директора. Молодость Поликарпова, чувство справедливости исключали всякое видимое проявление страха и покорности. Один нос — короткий, несколько вздернутый, с веснушками солнечного цвета, как у всех юношей, кого природа наградила красноватым или рыжим цветом волос, — этот нос уже свидетельствовал о характере исключительно настойчивом. Полное, округлое лицо с упрямым подбородком, светлые глаза под светлыми бровями и толстые насмешливые губы создавали впечатление сдержанной жизненной силы. Нетерпеливая энергия проглядывалась и в порывистых движениях крепкого, коренастого тела, даже в лохматой, неухоженной прическе, меняющей свои очертания после каждого движения хозяйской ладони. Когда Поликарпов задумывался, он выпячивал губы и прищуривался.

Дверь отворилась. В кабинете появился высокий худощавый Олег Иванович Нежный, с печатью вежливого почтения на лице, чисто и опрятно одетый: отглаженный черный пиджак, начищенные до блеска туфли. Униформа.

— Привет! — довольно радушно сказал Геннадий и улыбнулся так, что лицо озарилось. — Ты что? Плохо спал или прогулял ноченьку темну? Этакая интересная бледность на печальном лице. Противопоказано…

— С вами погуляешь, — многозначительно отозвался Нежный. — Того и гляди, в гроб до срока загоните.

— Все ясно, — Поликарпов вздохнул с подчеркнутой горечью. — Вчера являлся мой директор, накапал на своего агронома, ты, естественно, разволновался и лишился сна. Тяжелые думы, как бы пресечь строптивость и воцарить мир на земле и в человецех… Что там в человецех, шеф?..

— Не дури, Гена.

— Бла-го-во-ление, — все-таки закончил Поликарпов и без перехода, на полном серьезе спросил: — Был мой хозяин? Толковали?

— А чего толковать? Ведь ты уже подал заявление. Не спросившись старших, не поговорив с районным руководством…

— Третьего дня подал, а сегодня в шесть ноль-ноль явился к Похвистневу, вызвал его на горячий разговор, а потом потребовал свое заявление и на глазах изумленной публики порвал. На мелкие и мельчайшие клочки. Вот так. Уж на что крепок и в боях закален директор, но и он на какое-то время лишился дара речи. Фактор неожиданности.

— Не уходишь, значит? — без всяких эмоций уточнил Нежный.

— Не ухожу. Понимаешь, это было бы слишком легкой победой для него, а главное, ущербно для дела. Для общего нашего дела. Я, конечно, погорячился с заявлением. Тоня сбила с толку. Жена есть жена. Слезы, просьбы, доводы. Похвистнев успел освободить ее от работы в плановом отделе. Якобы по сокращению штатов. Ну, женщина расстроилась и меня в панику вогнала. А вчера мы еще раз обсудили с ней положение, и я решил остаться. Задуманное надо исполнять. А ты знаешь мои планы и, кажется, одобрил их. Повоюем, в общем.

Олег Иванович почувствовал облегчение. Решимость и всегдашняя боевитость Поликарпова зарядили его. Ну, выдал! Право же, молодец! Улыбаясь, даже порозовев, он уселся и с минуту молчал, рассеянно поглядывая на свой стол с заляпанной бумагой и стареньким пластмассовым украшением, называемым чернильным прибором. Тем временем в голове его уже шла тихая, секретная работа. Он сравнивал две позиции — свою собственную несколько лет назад и вот эту сегодняшнюю, поликарповскую, такую остронеожиданную. Сравнение это ни в коей мере не свидетельствовало в его пользу, но районный агроном не огорчался. Что-то приятное было в нынешней ситуации и для него. Он проникся глубокой симпатией к своему коллеге и добрыми глазами посмотрел на него.

— Выкладывай, чего тебе надобно, старче? — потребовал дружески грубовато и зачем-то взял ручку, словно собирался записывать в протокол план совместного действия.

— Надобно мне поболее, чем рыбаку со старухой. Вот послушай, с какими такими доводами я к тебе явился. Прежде всего — это…

Поликарпов положил перед районным агрономом толстенную книгу в черном коленкоре.

Ах, какая знакомая книга! Мало сказать — знакомая. Плод собственных изысканий Олега Ивановича, его личная задумка, которую он никак не ожидал больше увидеть. Почвенная карта, история полей Долинского совхоза. Лет десять назад сотрудники Тимирязевки — его и Поликарпова альма-матер — помогли создать эту книгу с полным агрохимическим анализом почв по каждому полю. Как говорится, открыли глаза, с чем имеют дело. В первые годы Похвистнев еще интересовался агрономической инициативой. Он требовал эту книгу всякий раз, когда к нему привозили знатных гостей, и тогда выкладывал ее на стол под правую свою руку, чтобы к случаю, этак спокойно и естественно, рассказать о научных основах ведения хозяйства. Потом он раскусил, как много хлопот добавила лично ему эта книга, отдал ее агроному и, кажется, ни разу по-настоящему уже не заглянул в ее страницы. Что там смотреть? Таблицы и цифры, графики и разной краской размалеванные карты. Агрономы рисовали, так пусть они и заботятся об известковании, гумусе, пусть добывают, хранят и вносят минералку. У него без этого…