«Судьба мне славу в высях протрубила…» Судьба мне славу в высях протрубила, Вручила Богом избранный народ, Об имени моем из рода в род Через своих пророков возвестила. На лоб венец гордыни возложила И в руку меч дала земных красот. Еще палят засохший небосвод Мои победоносные светила. Но я — не царь уже. Века пройдут, И непреложные судьбы заветы Твои слова бесстрашные сотрут. Пусть сменит торжество мое позор. Мой дух горит одним желаньем света, Который подарит ему твой взор. «Пусть улыбка насилует грубо…» Пусть улыбка насилует грубо Безответные горькие губы. Не слова признаются, а голос, Что надежда в душе раскололась. А зрачки в предсмертной борьбе О любви скажут тебе. Но когда на всемирной эстраде Ты поверишь мгновенной отраде! Отделится от общего хора Безобразная маска актера, И на трон победно взойдет — Иуда Искариот. «Красными вишнями виснут…» Красными вишнями виснут Венки тяжких звезд. Спаси! Сейчас с черной башни свистнут. Ты слышишь, как воют псы? Тот зов разорвет мне веки И выжжет мои глаза. По той дороге калеки Идут во мглу без конца. А если душа обманет, А если сердце — актер, Пусть мертвым призраком станет Твой сладостный нежный взор. «Семь зорь зажглось в моем окне…» Семь зорь зажглось в моем окне. Не лень опутывает тело, Простертое в бесстыдном сне: То жизнь прекрасная истлела. Смерть смертию поправ, — жива, Как мудрый змей меняя кожу, Победоносная Москва! А я — лежу на смертном ложе. Crucifer Как каплю драгоценного елея На дне опустошенного сосуда, Я в сердце иссыхающем лелею Твой поцелуй предательский, Иуда. Благословлю ведущих на Голгофу. Мне не страшно грядущее закланье. В безмерность к трону Бога Саваофа Горе подъемлю призрачные длани. Но губ твоих на пальцах след кровавый Сверлит и жжет неизъяснимым ядом. Будь проклят ты, который нежным взглядом Меня венчал на торжество и славу! «В небе месяц висит. Я сниму этот рог…» В небе месяц висит. Я сниму этот рог, И услышит вселенная возглас мой трубный. Разбросаю сердца, будто красные бубны, Будет яркий ковер для ног. Высыпь белый горох, мухомор, о мой гриб! Не дарую земле ни воды, ни пощады. Пусть услышат в высотах мои мириады, Что великий монарх погиб. «Как бисер нанижу слова…» Как бисер нанижу слова На нить однообразных дней. Быть может, следуя за ней, Ты выйдешь из страны теней, Но буду я давно мертва. Ты можешь голову нагнуть, Когда душа опьянена Над чашей пенного вина. Мой взор блеснет тебе со дна. Но не к тебе лежит мой путь. Поэма Скрябина, Ор. 32 № 2 (Посвящено Татьяне Голубевой) Смотри, как дышит влагой каждый атом Ночного воздуха. Роняя стон, Кровавый клонится к земле бутон, Напитанный томящим ароматом. Чуть слышен бег ручья по горным скатам. Дыханьем вредной неги упоен, Он расширяет сердце. Дух влюблен В смолу, что виснет на коре агатом. Возрадовался дух, Познав, что звук есть плоть: Нет мира, кроме двух! Не подходи, не трогай. И ты подвластен Богу. Ты — тело. Я — Господь. «Божественно силен и горд…» Божественно силен и горд вучит, теряясь в отдаленья, Последний на земле аккорд. Он проживет еще мгновенье. Что значат в звуках времена? Значенье в мире их условно: Секунда мной превращена В экстаз кипучий и любовный. «Сорвав недвижных струн оковы…» Сорвав недвижных струн оковы, Ты звукам дашь освобожденье. И чудо этого рожденья Неверным толпам явишь снова. Тех звуков аромат согласный Пусть в грудь твою вольется гаммой, И сердца в ней бутон упрямый Легко откроет розой красной. Чтоб я ее сорвав с мученьем, Прильнула нежно к ней губами И наслаждалась в звучном храме Кровавых лепестков паденьем. |
