«Мягкостью своих прикосновений…» Мягкостью своих прикосновений Сон к земле мое склоняет тело. Я не раздеру покровов лени, Что меня покойницей одела. Ах, цветы в руках моих увяли. Дух застыл в безмолвных чарах тлена. Или зори утра не взорвали Свода моего ночного плена? «Как на суку повисший плод…» Как на суку повисший плод, Зарей насыщен небосвод. Земли беременное тело Предчувствием отяжелело. Мой клич избранников зовет. «Лобзаньями горячих губ…» Лобзаньями горячих губ Манят ночные небеса Меня в чернеющую глубь, Где чахнет звездная краса. Я в силах чистой устоять. Как вызов брошу гордый взгляд В телесно-бархатную гладь, Где звезды блудные горят. «Тихий вечер прокрался в мой сад…» Тихий вечер прокрался в мой сад, И запахло от яблонь и груши. В бледном небе чуть звезды горят. Снова боль беспредельная душит. Наклоняет головки сирень, Засыпают в траве маргаритки, И какая-то черная тень Испугала меня у калитки. Мой уснувший недвижимый сад Сторожат у забора крапивы. В бледном небе чуть звезды горят. Сердце сжалось — и ждет боязливо. «Не солнце огненным вином…» Не солнце огненным вином Плеснуло в сердце. Взгляд удава В грудь, опаленную огнем, Проник томительной отравой. Дрожу в безвыходной тоске На легкой ветви робкой птицей. Где ж меч в воинственной руке, Победоносная царица? «И каждый член пронзает гвоздь…» И каждый член пронзает гвоздь. Сочится кровь такой струей, Как будто винограда гроздь Зажата крепкою рукой Над брачной чашей роковой. Кричу в безвыходной тоске: Лукавый и неверный род, Как мог на гладкой сей доске, Где даже желудь не растет, Созреть такой прекрасный плод? «Не услышь души моей стона…» Не услышь души моей стона, Гордый Бог, Господь Саваоф! Пусть до горнего в высях трона Не дойдет мой зов. Пусть позор моего унынья — Липкий червь — по земле ползет. Не услышь меня, Боже, ныне Со своих высот! Дуб мой срублен, но я восстану. Пьедесталом будет мне пень. И услышь мою осанну В тот победный день. «И не кляняся Иерусалимом…»
И не кляняся Иерусалимом, Престолом Божиим, войду в твой дом И буду лишь свидетелем незримым, Ночным хранителем твоих хором. О, этот взгляд затравленного зверя И бледность злополучного лица! Не знаешь, по чьему веленью двери Открылись настежь твоего дворца. «В лесу дремучем заблудилась в ночь я…» В лесу дремучем заблудилась в ночь я. Шумит гроза. Глаза горят от слез. Об сук душа изодралася в клочья. О, где тебя искать мне, мой Христос? В лицо мне дождь и ветер хлещут грубо. У всех людей есть дерево иль куст, А у меня пень срубленного дуба, И сердце выжала по капле грусть. Но окруженная травою сорной, Я обнимаю пень мой, как мечту, И, к черному его прижавшись корню, Изнемогаю от любви к Христу. «Много званных, но избранных мало…» Много званных, но избранных мало. Я кричу от зари до зари. Время жертвы еще не настало. Час восторга еще впереди. Приготовь же в светильнике масло И бесстрашно учителя жди. Пока солнце вверху не погасло, Час восторга еще впереди. «Просишь царства — не получишь…» Просишь царства — не получишь. Просишь ласки — не увидишь. Просишь губ — не поцелуешь. Сердца требуешь — отдам! «Свободная от плоти и оков…» Свободная от плоти и оков, Луна, облекшись в бледные наряды, Свершает запрещенные обряды Под сводами своих пустых дворцов. Излишеством и роскошью пиров Пьянит нас солнце неземной усладой, Оно зовет в небесные громады Крылатых, что откликнутся на зов. Но я иной любовью воспылала. Твой взор сулил мне чар иных услад. Не для небес костры мои горят! Я не лечу в далекий храм. Упала К ногам твоим душа фиалкой вялой, Предсмертный разливая аромат. |
