— Почтенный джентльмен плохо знает евреев. Кто-кто, но они сумеют устроиться.

Таково опасное доверие англичан к новооткрытым колонизаторским и земледельческим талантам евреев. Действительно, две тысячи лет эта земля как бы ждала возвращения Израиля.

Что нашли здесь евреи? Пески, камни, пустыню, смертоносные болота, беспощадные болезни, косившие туземцев, различные виды лихорадки, дизентерию, трахому, тиф. О выстроенных на дюнах городах и поселках, о болотах, превращенных в цветущие сады, распространяться ныне не приходится.

Все же минимум земли евреям необходим — сионисты полагают базу Палестины в еврейском земледелии и не затем туда возвращаются, чтоб стать народом комиссионеров. Кстати, насчет микроскопичности проектируемого государства евреи не прочь горько пошутить. Приведу два популярных анекдота. Утро. В туристическое агентство приходят туристы.

— Мы бы хотели осмотреть Еврейское государство.

— К вашим услугам. А что джентльмены предполагают делать после завтрака?

Второй: — «Официально сообщается, что еврейское правительство постановило выпустить почтовые марки с планом Еврейского государства — в натуральную величину».

Итак, территориально Палестина: узкая полоска земли на берегу Средиземного моря, окруженная с суши 15 миллионным арабским морем.

Экономически — страна слабого экспорта и массивного импорта. Природные богатства — кроме мрамора и солей Мертвого моря — увы: мешочки с землей с гробницы Рахили заметная статья вывоза.

Политически — узел сложных и противоречивых интересов великих держав, чувствительный невралгический пункт: маленькое еврейское хозяйство — излюбленное место схваток между крупными международными атлетами (от чего, конечно, «страдает» хрупкая еврейская посуда).

Друзья евреев — уклончивы и капризны, враги же — упрямы, настойчивы, опасны. Не безумие ли это: возвращение Израиля в землю обетования.

Что на это сказать?

Конечно, Палестина — мала, малопоместительна и окружена врагами, а палестинская экономика — фантастична.

Но палестинское строительство игнорирует экономический фактор, как игнорирует и фактор территориальный, и вся его динамика родственна наполеоновскому «on s’engage et puis on voit».

Безумие Израиля — священное творческое безумие. Если б харьковские студенты, пробравшиеся в конце прошлого века через все рогатки, через невообразимые испытания в эту страшную голую жестокую страну, помнили, что, по данным специалистов, вся Палестина (тогда, до отделения Заиорданья, т. е. втрое больше нынешней) вместит максимально 150.000 евреев, сегодня не было бы их там около 500.000. Но они пошли в Палестину, не заглядывая в статистические таблицы.

Если б Палестина стала только духовным центром Израиля[96] или просто — убежищем для громимых колен израилевых, то и тогда она заслуживала б всеобщего содействия и поощрения.

Но сионизм может стать этапом на пути осуществления Израилем своей исторической миссии.

Даже религиозные социалистические общины — очевидное доказательство духовно-мистической роли Израиля. Благословение это или проклятье, но они, все же, принадлежат народу, который, по словам Маритэна, «не дает миру спать».

Если б главным делом этих людей было создание образцового еврейского земледелия и гигантского социалистического куроводства, они бы пошли не в эту беспощадную страну, где все, казалось бы, против них, а в Канаду, Аргентину или Мадагаскар, где объективные условия колонизации — несоизмеримо лучше и легче.

Но и они горят священным безумием, неугасимой таинственной страстью, которым они порой не знают, а порой — боятся дать имя.

А имя это: миссия Израиля.

Палестина может стать — новой главой Библии. Повторяю: может стать, может быть…

Письмо Д. Кнута от 30 октября 1950 г. израильской поэтессе и переводчице Лие Гольдберг

Последняя сенсация во французской литературе — книга Селина под названием, вынесенным в заглавие статьи.

Луи Фердинанд Селин — «строптивое дитя» современной литературы, «сортирный писака», как не без ерничества он отрекомендовал себя однажды, начал свою литературную карьеру лет шесть назад книгой «Путешествие на край ночи». Это произведение буквально ошеломило не только читателей, но и писателей и в мгновение ока принесло автору мировую известность. Чем был потрясен читатель селинского романа? Прежде всего исчезновением границ между дозволенным и недозволенным, отменой этических условностей, цензуры и т. п. После «Путешествия» стало дозволенным абсолютно все. В этом смысле в нем следует видеть крупное завоевание в борьбе за полную свободу творчества. С тех пор все и устроилось: разрешенным сделалось любое выражение, сорвавшееся с уст, всякое слово — пригодным для печати. Не стоит игнорировать того факта, что с гигиенической точки зрения Селин сыграл-таки оздоровительную роль. После появления «Путешествия» уже никого не удивишь описаниями, каковые до него принято было считать выходящими за рамки приличия. Селин положил конец доходам жалкого порнографического сочинительства. И нужно полагать, что вослед ему эти авторы не станут более заниматься «полом и характером», ну разве только из-за крайней нужды.

Однако не максимальной свободой описаний и словаря шокировал Селин читателя — тот был поражен его пессимизмом и глубокой ненавистью к человеку. Впечатлению, которое произвела книга, способствовали разнообразные психологические причины. Читательским вниманием завладел сам автор глубоко лирического произведения, который возвысился над собственным детищем и выглядел куда значительнее его. Все знали, что ему за сорок, и вместе с тем было совершенно ясно, что писатель, дебютировавший столь незаурядной книгой, способен претендовать на более чем достойное место в литературе. Значит, понимая это, он сознательно молчал столько лет! Данное обстоятельство служило для селинского читателя лишним поводом отнестись к его созданию вдумчиво и с доверием.

Ну и как, прав или нет оказался читатель? На мой взгляд, прав абсолютно. Со страниц романа Селина как бы раздается возглас: «Я обвиняю». Писатель пробуждает дремлющую совесть человека, помимо нашей воли, раскрывает глаза, заставляет слушать, вглядываться, осязать, ковыряться в отбросах, погрязнуть в блуде и испытать все семь смертных грехов. Разворошив зловонную кучу, он ни на мгновение не оставляет нас в покое, с мстительно-трагическим сладострастием подталкивая к уже предопределенному выводу: «Вот она, жизнь человеческая, твоя собственная жизнь, то, что окружает тебя и с чем ты так или иначе миришься. Так и живешь!» При этом он походит на хозяина, тычущего морду собаки в дерьмо, которое она после себя оставила: «Не отворачивайся от мерзостей, посмотри и удостоверься, сколько на свете всякой дряни!»

Второй роман Селина «Смерть в кредит» был отпрыском «Путешествия». Пьесу же «Церковь» сочли неудачной даже самые рьяные его поклонники. Последняя книга «Безделицы для погрома» расшифровывает темные места, все разъясняет, и в ней содержится ключ к истолкованию селинской загадки. Это произведение из сорта разнузданной черносотенной пропаганды. Автор строит повествование от первого лица и, чтобы избежать кривотолков, называет свою подлинную фамилию: Детуш.

Содержание книги доподлинно сводится к тому, что рассказчик, Фердинанд Селин-Детуш, движимый желанием поближе сойтись с танцовщицами, написал либретто двух балетных спектаклей. Сочинения его забракованы потому… что евреи захватили во Франции все места и истинному французу негде и шагу ступить. Селин кипит гневом и клянется отомстить евреям. Книга эта и рождена страстным желанием мести. В основную тему вплетаются несколько кусков, посвященных впечатлениям от поездки в Советский Союз. Надо признать, что достается всем, поскольку у Селина никто не без греха. Свою порцию оплеух получают французы, Франция в целом, даже французская академия («эта старая потаскуха»), русские («тюремные надзиратели от рождения, порода неудачников, палачи»). Но все это ерунда по сравнению со сладострастным антисемитизмом, столь фантастически неправдоподобным, что он не вмещается в рамки нормального человеческого сознания, — антисемитизмом, именующим себя словом «безделица».