98. Набережная Над Сеною, над набережной людной, В бесцветном небе грелись облака. Протяжной скукой, хриплой, обоюдной, Перекликались два речных гудка. (Так прозвучит однажды голос Судный Надмирный, нудный зов издалека.) Никто не знал, зачем он ест и дышит, Зачем тревожит плоть свою и кровь, Работает, болеет, письма пишет Про разные дела и про любовь… Но жили так, как будто все в порядке (Уютнейшая, в общем, кутерьма!), Теряли близких, душу и перчатки, Ходили в гости, строили дома. И заводили чад и домочадцев, Грузя, возя, ругаясь — как во сне, И не боялись ночью оставаться С самим собой — в тиши — наедине. И в сонной безмятежности, поверьте, Никто не помнил, что мы все умрем, Что все мы будем крепколапой смертью Захвачены нежданно — и живьем. Никто не знал, не помнил — и не думал, В круговороте дел, забав и бед… Из тьмы пустот — бессонно и угрюмо — Глядел на мир Великий Людоед. 99. Пустота Вот в такие минуты совершаются темные вещи, И простор поднебесный вдруг тесней подземелья крота, Все слова безнадежней, все обиды старинные резче, И вокруг человека величаво растет пустота. Закричать? Но кричат лишь в театриках бедных кварталов. Убежать? Но — куда? Да и как от себя убежишь? День — не хуже других — бывших, будущих и небывалых… И вокруг — неизменный, равнодушно-веселый Париж. II 100. Портрет На рваном фоне серого Парижа И неразборчивых дождливых дней, Вы озарили — голубым и рыжим — Начало грустной осени моей. Вы населили нежностью и светом Громоздкий и запутанный пейзаж — Так, иногда, в газете стих поэта Вдруг засияет средь убийств и краж. Двусмысленные розовеют губы На ангельском застенчивом лице. Чуть низок лоб, но и таким мне люб он, — Свидетельствующий о мудреце. Здесь мудрость в дружбе с юностью и счастьем, А радость — не подруга слепоты. Горит на фоне городских ненастий Кристалл животворящей красоты. 101. Ночь Как триста лет назад… Пустынных переулков Средневековый воздух и покой, Кривые фонари и стук шагов негулких, Печаль и сон пустыни городской. Глухие здания на старом звездном фоне… — Зайдем в кафе. (Не холодно тебе?) Там хриплый рваный голос в граммофоне Споет нам — не о нашей ли судьбе? Я знал тебя давно: предвидел и предслышал. Я знал, что ты придешь и улыбнешься мне Своей улыбкою (милее нет, ни — тише…) С таким доверием, как будто мы во сне. Знакомы мне твой грустный лоб, и плечи, И нежное дыхание твое, Я знал тебя до нашей странной встречи И полюбил тебя давно. Кругом все то же… Ночь, глухие зданья. На башне бьет как бы последний час. Но глаз твоих стыдливое сиянье, Но грусть — без дна — непримиримых глаз (О, гордое, мятежное бессилье…), Но грусть и страсть неукротимых глаз Все изменили, все преобразили, Все переплавили, освободили нас От мировой, от беспощадной власти — Для счастья краткой встречи городской, Для черного безвыходного счастья, Чреватого горячею тоской. 102. Встреча
Ничего не поймешь, ни о чем не расскажешь, Все пройдет, пропадет без следа. Но вернешься домой, но вернешься — и ляжешь, И поймешь: не забыть никогда. Я не помню, о чем мы с тобой говорили, Да и слов не ищу — не найду. Ни о чем не расскажешь… Пахло липой и пылью В бесприютном вокзальном саду. Но как будто мне было предсказано это, Будто были обещаны мне Кем-то (кем — я не помню…), когда-то и где-то — Этот вечер и встреча, пятна зыбкого света, Беспредельная ночь в вышине… Будто было когда-то обещано это: Ненасытные руки твои, Ветер, запах волос, запах позднего лета, Скорбный голос, любовною скорбью согретый, Темный воздух последней любви. 103. О любви, о судьбе… Пыльный запах листвы, черный ствол над скамейкой зеленой. Крепким каменным сном спят уставшие за день дома. Нарастающей массой печали — и грустью огромной — Надвигается ночь, разливается серая тьма. В мире ходит беда, бродит ветер и зреют ненастья. Скорбь витает над миром и дышит на нас горячо. А в дрожащих руках бьется-бьется непрочное счастье, А в усталых руках — непосильное счастье мое. Как вчера, мы сегодня с тобою расстанемся скоро. И, слабея в борьбе с многоликой и темной судьбой, После дней и ночей — лжи, смиренья, труда и позора, Мы в назначенный вечер увидимся снова с тобой. А потом будет день (и, поверь, он придет, он настанет), День — такой, как другие (никто наших слез не поймет…), Когда я не приду или ты не придешь на свиданье, Когда кто-то уже никогда ни к кому не придет. И от наших речей, и от радости нашей жестокой, И от наших ночей — уцелеют, быть может, стихи, Только горсточка слов, старомодные стыдные строки О любви, о судьбе, о любви, о тебе, о любви. |
