12. «Вечер большою птицей…» Вечер большою птицей Садится в хлеб, в поля. Черная, преет-дымится, Дышит теплом земля. Дразнит молвой человечьей Близкий смутный бор. Теплый струится вечер. Теплый стоит забор. 13. Мрак Я ждал властительницу грозную. Дрожало лунное пятно — В глухую ночь, такую звездную. Ударил стон в мое окно. Тогда, разбив бокал единственный, Где жаждал губ моих заман, Ушел я тихо и таинственно В ночной туман. И ночь моя, играя блестками Зажженных кем-то огоньков, Мне шла навстречу перекрестками Под звон серебряных подков. И я, вселенский и ненужный, Печаль и радость поборов, Спокойно шел во тьме и стуже К огням неведомых костров. 14. «Вот пуст мой дом. Цвети, мой посох…» Вот пуст мой дом. Цвети, мой посох. Убогий вечер так угрюм… Приют и мир вам, божьи росы. Вам — душу сладкую мою. Варган и тупь мирокружений, Напрасный бой любых подков… Но в час глухих изнеможений Спасет полынь моих стихов. II 15. Снег в Париже Тихо падает снег На шляпы, трамваи, крыши. Тихо падает снег. Все — глуше, белее, тише… Черти ли чинят погром — Порют божьи перины? Ангел ли стелет ковром Оброны райских кринов? Или дыхание рек, Мое и других животных И впрямь обратил Он в снег, Нежный, простой, бесплотный?.. Ах, не преть бы сейчас В этом тумане Парижа, Где тускл человечий глаз, Где сердце носят, как грыжу. Но открыть глаза — и стать В огромном белом поле, Где белая ширь — благодать, Где страшная белая воля. Чтоб не видеть, не знать, не гадать. И когда раскалит скулы, Не ждать огонька, что как тать Мигнул бы из снежных разгулов. Чтоб горел я, Божья свеча, Один — в степном урагане. Чтобы тужился, бился, звучал, Как струна, в ураганном органе. Стоять, закрыв глаза, И белую слушать негу… Знать: нельзя назад. Обрастать тоской и снегом… И став святее детей, И простив Ему всю обиду, Слушать, слушать метель, Стыть, как забытый идол. 16. «В скучном дождливом мреяньи…» В скучном дождливом мреяньи, Свистом осенним гоним, Теряю без сожаления Прошлые — бедные — дни. Лишь вспомню, как в теплой шали ты Гуляла со мной до зари. На зеркале скользких асфальтов Твердо стоят фонари. Хорошо фонарям — они знают: Что, куда, зачем. Каждый вечер их зажигает Фонарщик с огнем на плече. А мой Нерадивый Фонарщик, Зачем Ты меня возжег? Поставил распахнутым настежь На ветру четырех дорог? Поставил меня в тумане, Где смутен мне собственный след. Обрек — из недр молчанья Исторгать только блуд и бред. Вот дал мне руки и ноги И сердцу велел бить. Но где же легли дороги, По которым ноге ходить? По пустынным шляемся улицам Я и брат мой — беспутный ветр. За трубой неуклюже сутулится Городской оголтелый рассвет. Стоим перед вечной вечностью Этот страшный мир — и я. Не спастись мне даже беспечностью От дыры небытия. 17. У Сены Свинцовый вечер, тоска и одиночество. Хриплый ветер и фонари моста. Вонючий кто-то без имени, без отчества… Пустое небо — сырая пустота. А рядом — люди, безносые, безглазые, Он мнет ей груди за двадцать-тридцать су. Лоснится жадностью лицо его чумазое. Она покорствует за небольшой посул. Вот автобус придет из грохов Сен-Мишеля, И задымит всклокоченный туман, И ток всплеснет в своей гранитной щели, И, вздрогнувши, качнется Нотр-Дам… И лишь фонарь, упрямый и бесстрастный, И не мигнет зрачком зелено-красным. Домой, к стихам! Мой вечер не стихи ль? Ра — хиль!.. 18. Холодно На мосту фонарь. Под мостом фонарь. Дрожит вода. На мосту фонарь. Под мостом фонарь. Ветер тушит плач. На мосту фонарь. Под мостом фонарь. Ночь. |
