9–14. Наказание Доика пусть отразится на членах его семьи и их внешнем благосостоянии: пусть его дети и жена, потерявши весь свой достаток, который перейдет в руки заимодавцев, будут переходить из дома в дом и жить или подаянием, или той случайной платой за работу, которую они будут выполнять для других в качестве слуг их. Пусть никто не окажет защиты не только Доику, но и его детям, которые да не оставят после себя потомства, чтобы память («имя») о нем исчезла в одном поколении. Пусть Господь с него взыщет не только за его грехи, но и за грехи его родителей, Такая ответственность за грехи предков понятна: воспитание у древних отличалось родовым характером, т. е., отцы воспитывали своих детей не только в роде жизни и занятиях своих предков, но и передавали и прививали им свои, чисто личные воззрения, так что сын являлся копией своего отца (Сир XXX:4–6 «умре отец его, и аки не умре!»), а потому пороки отца переходили и к сыну, и были в нем не внешними и мимолетными порывами, а выражением его личности, почему они и отвечали за грехи предков, точнее — за свои, усвоенные от предков.

15–19. Такая жестокая кара Доика и его семьи есть применение к нему заповеди закона — «око за око, зуб за зуб», закона соответственного возмездия. Так как Доик любил проклинать других, то пусть и сам будет под клятвой, он не хотел другим делать добро («благословения»), то да не получит его и сам. Он и не думал кому-либо оказывать милости, наоборот, он гнал слабых и убогих, преследовал безобидных и кротких («сокрушенного сердцем», может быть разумеются здесь и номвийские священники). Пусть же Божественное Правосудие окружит его бедствиями со всех сторон, как обхватывает человека его одежда, и так плотно, как плотно опоясывает его пояс.

20. Такова судьба всех клевещущих и злоумышляющих на меня, говорит Давид, пред Господом!

22. «Сердце мое уязвлено во мне» — я потерял мужество и болею сердцем от незаслуженности преследований и злодейских поступков нечестивых.

23–24. «Гонят меня, как саранчу». В постоянных преследованиях, каким подвергался Давид, он был так беспомощен, как кузнечик, которого легко раздавить. Означенное выражение может означать и ту степень усиленных преследований и озлобления, какие выпали на долю Давида. Его гнали так же беспощадно и стремились совсем его уничтожить, как будто он был зловреден для людей, как гибельна саранча, уничтожение которой является великим общественным благодеянием. От частого голодания он настолько ослабел, что ноги его не двигались; самый вид его изменился за отсутствием елея, которым умащали на Востоке свое тело, чем делали кожу эластичнее, менее сухой и труднее поддающейся тресканью от солнечного жара. В противном же случае на теле от жара образовывались трещины, куда попадала пыль, причинявшая сильную боль и изменявшая внешний вид человека, что и случилось в данном случае с Давидом.

Давид заканчивает псалом молитвой о помощи с обетом воспеть Бога среди народа в своих песнях за оказанное ему спасение.

Псалом 109 — пророчески-мессианский. Все его содержание не может быть отнесено ни к какому историческому лицу, так как предмет псалма здесь изображается обладающим Божественной природой и свойствами. Так как каждое откровение дается Богом в связи и по поводу каких-либо исторических событий, то таким поводом к написанию псалма могли быть следующие. В первых трех стихах псалма Господь изображается победителем всех врагов, а в последних четырех — как первосвященник. В соответствии с содержанием псалма поводами к написанию его первой части могла быть какая-либо победа, одержанная Давидом, а второй — обетование о происхождении от него великого Потомка, призванного в служение человеческому роду. Мысли Давида от конкретных исторических фактов перенеслись в область далекого будущего и здесь нашли ясные и точные ответы на вопросы о служении и конечном результате служения своего Потомка. Слова 1 ст. прямо Христом прилагаются к Себе (Мф XXII:44; Мк XII:36), к Нему же относят их и другие писатели (Деян II:34; Евр V:6)