Кто исчерпал воды горстью своею, и пядью измерил небеса?… Может показаться странным указание на «горсть» и «пядь» для измерения таких, можно сказать, необъятных величин, как вся вода и все небо? Некоторые для объяснения этого полагают, что тут мы имеем дело с одним из примеров библейского антропоморфизма. Однако, едва ли есть надобность в подобном предположении; гораздо естественней и проще видеть здесь простое указание на единицы измерения: zchoal, по-греч. χείρ, рука, «горсть» и zeref — σράξ, «пядь» — были обычными у других народов естественными единицами измерения, принятыми и у евреев.
Это тем более правдоподобно, что далее, за единицами измерения, следуют и единицы веса, с указанием навесы и чаши: и взвесил на весах горы и на чашах весовых холмы. Значение подобных указаний состоит в том, чтобы открыть человеку глаза на его полную безответность пред явлениями мира. Если человек настолько слаб и беспомощен, что не может сделать точных вычислений и измерений самых, по-видимому, доступных предметов природы, то как же может он осмелиться судить об абсолютном существе Божием?
Эта именно мысль и выражается в следующих двух стихах — 13–14: кто уразумел дух Господа, и был советником у Него и учил Его? Если сотворенный Богом видимый мир не может быть объят человеческим умом, то тем более не может быть постигнут им сильный Дух Божий, (Иер 23:18; [581] Прем. 9:13; Рим 11:34; 1 Кор 2:16; Толков. СПб. проф.). Горькая ирония этих слов всего лучше раскрывает все бессилие человеческой критики пред величием и непостижимостью Божественных планов. Недаром и Апостол Павел, приводя данные слова пророка Исаии, предваряет их восклицанием: «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» (Рим 11:33).
15. Вот народы — как капля из ведра, и считаются как пылинка на весах. Вот, острова как порошинку поднимает Он.
15–17. В этих трех стихах продолжается развитие той же самой мысли об Абсолютности Божественного Существа, с тем новым отличием, что объектом, с которым сравнивается Бог, выступает не отдельный человек, а весь народ, или точнее, целые народы.
Вот народы — как капля из ведра, и считаются как пылинка на весах… «От созерцания природы, — говорит Чейн, — пророк переходит к истории». И в ней нет ни одного народа, который бы дерзнул сравниться со Всемогущим. Самые сильные и величайшие нации столь же малы и ничтожны по сравнению с бесконечным Всемогуществом Бога, как водяная капля, по сравнению с целым ведром воды, или как ничтожная пылинка, приставшая к чашке весов и совершенно неуловимая для этих весов, по причине ее ничтожества.
Вот острова, как порошинку поднимает Он. Острова — ihiim, термин не географический, а этнографический; в Библии он синонимичен слову — hoim, языки, или народы. Для жителей Палестины, как страны приморской, все остальные народы казались живущими на островах, в особенности, те из них, которые жили на Западе (Быт 10:5; [582] Ис 41:1; 49:1; 51:5 и др.). Страны и народы почти вовсе неизвестного евреям Запада могли, в силу самой неизвестности их, представляться их воображению особенно сильными и могучими. Но вот и относительно их пророк замечает, что пред лицом Божественного Всемогущества и они — не более, как порошинка (снежинка). У LXX и в нашем славянском вместо «порошинка» получилось «плюновение», вследствие ошибочной замены евр. слова kadok (порошинка) — словом karok (слюна, плюновение). [В Славянском переводе 70-и этот стих записан следующим образом: Аще вси языцы аки капля от кади, и яко притяжение веса вменишася, и аки плюновения вменятся. Прим. ред.]
16. И Ливана недостаточно для жертвенного огня, и животных на нем — для всесожжения.
И Ливана недостаточно… и животных на нем — для всесожжения. Желая дать более наглядную иллюстрацию мысли о неизмеримости Божественного величия и Его недосягаемой Святости, пророк говорит, что ни одна, самая величайшая человеческая жертва, какую только может вообразить себе наша фантазия, не будет соразмерна с величием Бога и, так сказать, не подкупит Его в нашу пользу, если она не будет проникнута соответствующим внутренним настроением. Если бы мы, для устройства жертвенного костра, собрали бы весь огромный лес Ливанского горного хребта и возложили бы на такой гигантский жертвенник всех животных, обитающих в этих лесах, то и такая колоссальная жертва нисколько не была бы соразмерна с величием и славой Господа.
17. Все народы пред Ним как ничто, — менее ничтожества и пустоты считаются у Него.
Все народы… менее ничтожества и пустоты считаются у Него. Заключительный вывод к отделу, дающему положительное раскрытие мысли о величии и святости Всевышнего. Он повторяет содержание ст. 15, но с еще большим расширением и усилением мысли. Обращает на себя внимание местоимение «все», прибавленное к слову «народы», что дает повод блаженному Иерониму к следующей остроумной догадке: «если же все народы пред Ним — как несуществующие и считаются за ничтожество и пустоту (а между всеми находится и Израиль); то, следовательно, и он (Израиль) есть как несуществующий и считается за ничтожество и пустоту. Это мы говорим, чтобы сломить гордость его (Израиля) и чтобы он знал, что подобен прочим народам».
Менее ничтожества и пустоты… С евр. текста можно было бы перевести «за ничтожество и пустоту», так как тут, по объяснению гебраистов, дан родительный падеж части, а не сравнения (genit. parlitivus sed non comparativus). Последний термин — tobu — хорошо известен в Библии, где он обычно характеризует собою крайне беспорядочную, хаотическую массу (Быт 1:2).
18. Итак кому уподобите вы Бога? И какое подобие найдете Ему?
С 18–26 идет раскрытие все той же мысли о Божественном величии, но другим, так сказать, отрицательным путем, или, точнее, путем сравнения бесконечного величия Бога с наиболее высокими предметами человеческого почитания и поклонения. Тема этого сравнения ставится дважды в ст. 18 и 25, т. е. в начале и в конце отдела. Величию Единого истинного Бога прежде всего противопоставляется ничтожество и ложность языческих богов, или собственно их изображений, т. е. идолов.
19. Идола выливает художник, и золотильщик покрывает его золотом и приделывает серебряные цепочки.
19–20. Идола выливает художник… приделывает серебряные цепочки… приискивает себе искусного художника, чтобы сделать идола, который стоял бы твердо. Людям, не знающим или отвергающим истинного Бога, свойственно поклоняться идолам и, конечно, их считали за нечто самое высокое и совершенное. Но ничтожество и пустота таких идолов, безрассудство и нелепость их противопоставления истинному Богу слишком очевидны и клеймятся у пророка вполне заслуженной иронией: какие же это боги, если их делают сами же люди — художник, медник, позолотчик или серебряных дел мастер? Если их нужно скреплять пластинками и гвоздями и привязывать цепочками, чтобы их не сдул ветер? Ясно, что такие боги, как дело рук самого человека, гораздо ничтожнее и бессильнее его, и им ли равняться со Всемогущим Богом?
