- Да ну? - пугается Ленька. - Говорил, не ешь много.
- Ты ничего не говорил…
- Еще заболеешь теперь! - волнуется Ленька.
- Нет, я не заболею. Я просто пересплю это время.
- Ну, так не выходи после обеда, ложись спать! Динка соглашается. Она действительно так переполнилась арбузным соком, что даже щеки у нее лоснятся и нос стал розовый, как у поросенка.
- Ты ничего не ешь, Диночка… Может, тебе нездоровится? - спрашивает мама.
- Нет, мне очень, здоровится, - отвечает Динка и обводит взглядом все лица за столом.
«Это им всем нездоровится», - думает она, замечая необычную бледность матери, втянутые щеки Кати и окаймленные голубоватой тенью глаза Алины. О Мышке и говорить нечего - Мышка стала похожа на пестик внутри цветка. Никич и тот совсем засушился к концу лета. А говорят, что на даче люди поправляются… Вот так поправились, нечего сказать! Ей и жалко всех, и почему-то смешно. Но когда взрослые молчат и хмурятся, то смеяться нельзя. Нельзя и рассказывать что-нибудь. Катя сразу закроет рот одним словом: «Прекрати!»
Ладно. Динка с трудом дожевывает свою котлету и вылезает из-за стола.
На Волге гудит пароход. Катя вскидывает глаза на Марину и тихо говорит:
- Уже шесть часов…
Марина кивает головой, молча катает по скатерти хлебный шарик.
Никич двигает седыми бровями и, откашлявшись, глухо бросает в сторону;
- Теперь уж так или иначе…
Алина быстрым, тревожным взглядом окидывает лица взрослых и вытягивает из воротника шею, как будто ей душно.
- Кто-нибудь должен приехать, мама? - звонким голоском спрашивает Мышка.
- Нет, почему же? Сегодня не воскресенье, - отвечает мать.
Но голос Мышки прерывает тягостное молчание за столом.
- Теперь уж на дачах посвободнее стало. Многие в город переехали, говорит Никич.
- Да. И на пароходе заметно меньше пассажиров, - вставляет Марина.
- Осень… - жестко и холодно бросает Катя. И все глаза устремляются в сад, на пожелтевшие верхушки деревьев, на покрасневшие кусты и цветные мохнатые астры на клумбе. Осень - это длинные, тягучие дожди и холодный ветер. А сейчас еще тепло, и над садом летают белые пушинки, и листья еще изо всех сил цепляются за свои ветки…
- Бабье лето… - уточняет Никич.
У Алины делается несчастное лицо: скоро начнутся занятия в гимназии, а мама еще ничего не говорит о переезде в город. Да и как можно сейчас говорить об этом… Словно грозная туча нависла над их домом; Алина чувствует это в каждом слове, в каждом движении взрослых… Ее не обманешь. Не обманешь и чуткую Мышку.
- Катечка, - прижимаясь к плечу тетки, тихонько говорит она, - ты, может, с кем-нибудь поссорилась? Ты обиделась на что-нибудь, Катечка?
- Нет, Мышка, не беспокойся, - ласково отвечает Катя, принуждая себя улыбнуться. - Откуда ты взяла?
- Я так… - вздыхает Мышка, не зная, что сказать. Одна Динка не беспокоится. Все уже пережито ею: и тяжелый заговор молчания, и круглое одиночество в отсутствие Леньки, и мучительные страхи, и гнетущее беспокойство за Марьяшку, и разлука с Линой… Динка знает теперь, что мысли могут одолеть человека, если позволить им разыграться, да еще если не просто думать, а все свое думанье представлять себе в лицах, с разговором и разными житейскими мелочами, убеждающими в полной действительности надуманного. Эге! Она этого больше не допускает, выработав несколько простых приемов, вроде «Карла и Клары», а то и просто вскакивает, бегает, поет, повторяет себе в защиту:
«Ничего, ничего! Головешка-бомбежка! Я тебе придумаю! Я тебе придумаю!»
Хозяина она тоже больше не боится. С тех пор как Вася плотно завалил его камнями и вполне убедился сам, что он «убит в лучшем виде», образ этого человека с злодейской бородой куда-то совсем исчез и забылся…
А взрослые - сами по себе. И дела у них свои. Приедет Костя, наговорит что-то, а потом они сидят вот так, как сегодня за обедом… Конечно, Костя жених, а с женихами всегда морока, и конца ей, видно, нет. Одного Динка с Мышкой уже выгнали, так не успели оглянуться, как Малайка сделался женихом и увез Лину, а теперь Костя… Динка любит и Костю и Малайку, но где-то глубоко в душе у нее затаилось чувство обиды против них, особенно после отъезда Лины. Вон как они делают нехорошо! Себе одному взял Малайка Лину, пустая стоит кухня, и не к кому прибежать Динке, некому пожалеть ее…
Девочка сидит в гамаке и, отягощенная арбузным соком, лениво решает вопрос, лечь ей спать или пойти к Никичу постругать что-нибудь, сделать себе тоненький острый ножичек. Давно уж не работает с ними Никич, изленился совсем, днем спит… И никто ничего не говорит ему. Правда, он давным-давно не берет в рот водки. Поэтому, может быть, и Катя с ним дружит, и Костя часто ходит к нему в палатку поболтать. Заважничал Никич. А сегодня и вовсе сидит целый день на террасе с Катей; уже давно и мама приехала, а он все сидит… Может быть, мама хочет одна побыть со своими детьми… может, она хочет почитать им книжку или поговорить, о папе…
Динка вдруг чувствует непреодолимое желание уткнуться головой в колени матери, слушать ее голос, прижиматься лицом к ее нежным рукам.
«Пойду подговорю Мышку, и вместе скажем: «Посиди с нами на крылечке, мама!»
Но где Мышка? Куда она залезла со своей книгой? Читать сейчас уже поздно, сумерки окутывают сад, скоро в комнатах зажгутся лампы… Давно-давно мама не играла на пианино и дядя Лека не пел под ее аккомпанемент…
Динка потихоньку подходит к террасе, но на дорожке появляется Алина. Она в своей коричневой форме, только без передника и без белого воротничка, такая строгая и скучная, как учительница.
- Алиночка, давай попросим маму посидеть с нами на крылечке! - заискивающе говорит Динка.
Но в глазах Алины появляется искренний испуг.
- Ты с ума сошла! - восклицает она, и лицо ее делается еще строже.
- Почему я сошла с ума? Мы же сидели раньше. Сумасшедшие, что ли, были? - обиженно, ворчит Динка. Но Алина, против обыкновения, не сердится.
- Диночка, - мягко говорит она, - лучше бы ты легла спать. Смотри, какие тучи на небе… Мышка уже пошла в свою комнату… Хочешь, я попрошу се рассказать тебе на ночь сказку?
До ночи еще далеко, но с Динкой можно все сделать, если обращаются с ней по-хорошему. Она доверчиво берет за руку старшую сестру.
- Пойдем, если хочешь… Я лягу спать, а Мышка пусть рассказывает, покорно говорит она.
Алина приводит ее в комнату. Мышка сидит на подоконнике и читает.
- Уже темно читать, - говорит Алина. - Уложи лучше Динку и расскажи ей сказку.
Мышка со вздохом прячет под подушку книгу. Алина уходит. Динка медленно раздевается, долго возится с лифчиком.
- Жил-был один царь… - присев в ногах ее постели, начинает Мышка.
- Подожди со своим царем, я еще ноги не вымыла! - сердито обрывает ее Динка. Мышка не Алина, на нее можно и поворчать.
- Жил-был один царь… - снова начинает Мышка, видя, что сестренка уже вытерла ноги полотенцем и залезает в кровать.
- «Царь, царь»! Говори про что-нибудь другое… Укладывают спать, когда еще не стемнело даже! - сварливо выговаривает Динка, подкидывая ногами одеяло.
- Ну жила-была одна бедная женщина… - покорно меняет сказку Мышка.
Но в комнате мамы слышен голос Никича.
- Ну, я ухожу на свое место… - говорит он.
- Да, идите, Никич. Посмотрите, как там Волга… Что-то очень стало душно. Не было бы грозы… - беспокоится мама.
- Похоже на это… Но, может, к ночи подымется ветерок, а то большая туча идет… Но это все дело второстепенное. Я пошел, - говорит Никич.
- Возьмите плащ! - напоминает ему Марина, «Куда это он?» - удивляется Динка и лезет на подоконник посмотреть на тучу.
- Закрой окно! Катя не велела открывать, - говорит Мышка.
Но Динка высовывается в окно.
- Никакой грозы нет. Только небо черное. Я люблю грозу! - говорит она, спрыгивая па кровать и закрывая окно. - Ну; говори твою сказку! - свертываясь уютным клубочком, смягчается она.
