Протест Резо против мещанской устойчивости быта оборачивается в конце концов душевной опустошенностью и разрушением всех связей — и внешних, и внутренних — с самыми близкими ему людьми, с женой Майей и сыном. Этот протест терпит банкротство не потому, что духовно плодотворен самый этот быт, против которого протестует Резо, а потому, что освобождение себя от всяких обязанностей является мещанской формой протеста и мещанским представлением о свободе. К пониманию этого Резо подходит в самом конце повести. Но дело опять-таки не в возрасте, не в том, что он «перебесился», хлебнув вволю прелестей «сладкой жизни». Дело, видимо, в том, что Резо устал от собственной бессодержательности, собственная пустота становится для него непомерно тяжелой обузой.
Повесть не случайно начинается сценами тяжелого военного детства Резо, полусиротского, заброшенного детства, когда мальчика окружали люди, которые несли тяжелый крест обязанностей, горя и забот. Эта жизнь не была счастливой, но она была содержательной. И хотя в дальнейшем она не возвращается к нему ни в воспоминаниях, ни в снах, ее печать лежит на всем поведении Резо, и в частности на неприятии мещанского процветания, которым грозила, как ему показалось, жизнь с Майей. Однако Майя не была ни мещанкой, ни аскеткой. Она оказалась человеком чистым и ясным, человеком труда и долга. В ней не было ни суеты, ни позы. И эпатаж Резо разбился об эту твердь. Нравственно победить Карло было несложно, слишком однозначна его философия. А вот Майю предстоит вернуть, предстоит заново заслужить. Это и становится первой обязанностью Резо, не навязанной, а насущной — эта обязанность нужна теперь Резо больше всех прав.
Так же, как и роман «Вот кончилась зима», повесть «Белый дым» выражает потребность в духовной и нравственной содержательности существования. Герои обеих этих вещей дорастают до необходимости нравственного деяния, активного и творческого. Существование инертное и потребительское — потребительское не столько даже в материальном, сколько в духовном и нравственном смысле — перестает их удовлетворять.
В повести «Постояльцы» Т. Чиладзе как будто отходит от сугубо сегодняшних проблем. Герой повести Иона Коридзе — школьный учитель пения. Сама эта профессия кажется по меньшей мере несерьезной. Особенно в дни войны, когда разворачивается основное действие произведения. Да и до войны Иона выступал в десятистепенных жизненных ролях, презираемый даже собственной женой и сыном, который стыдился жалкого положения отца и даже пытался из-за этого покончить с собой. С Ионой никто не связывает никаких ожиданий или планов. Он неинтересен никому, кроме автора.
Но шаг за шагом Т. Чиладзе показывает, каким заблуждением является это общее презрение. Мера, которой мерят Иону его жена и сын, продиктована их тщеславием и мелочным практицизмом. Эта мера компрометирует их, а не Иону.
В продолжение повести Иона не совершает никаких необычных поступков, ничего такого, что могло бы переломить отношение окружающих к нему, сказать: «Вот ты, оказывается, какой! А мы и не думали». Линия его судьбы продолжает оставаться монотонной, хотя происходят достаточно важные события, чтобы заставить эту линию хоть как-то изогнуться. Иона терпит одну потерю за другой. Умирает его жена, сын Вахтанг от него далек, и ни разлука, ни возвращение Вахтанга с фронта этого отчуждения так и не смягчают, Любовь Ионы к своей постоялице Еве, молодой женщине из эвакуированных, остается безответной. А в финале повести он теряет и эту радость — Ева уступает недолгим настояниям Вахтанга. И раньше не избалованный теплотой и участием, Иона по ходу повести становится все более одиноким. «В этом мире каждый кого-нибудь да любит, к кому-нибудь тянется: человек, птица, даже улитка. Из мириадов крошечных любовей свита земля, как гнездо. А я трепыхаюсь один, словно птенец, выпавший из гнезда».
Одиноким он чувствует себя сам, одиноким и никчемным кажется окружающим, но совершенно не одиноким видит его автор, а вслед за ним и читатель, потому что от самого Ионы исходит множество тех «крошечных любовей», из которых «свита земля, как гнездо». Никчемный учитель пения — существо необычайно активное, необычайно содержательное, живущее напряженнейшей, деятельной жизнью. Но это деяние нравственное, это напряженная жизнь души и сердца. Почти любая жизненная встреча оказывается для Ионы точкой приложения его доброты. Это не «программа», не продуманная линия поведения, а совершенно естественная, едва ли не стихийная особенность его мироощущения.
У Вахтанга испытанное в детстве унижение теперь, когда сам он становится взрослым и сильным, вызывает желание унижать других, Иону же пережитие унижения заставляют буквально грудью защищать другого человека, пусть даже ему совершенно чужого. И чужое одиночество он старается смягчить и разделить с тем большей деликатностью, чем более грубо обрекала его на это одиночество его собственная семья. Доброта заставляет Иону совершать порой поступки, с традиционно-житейской точки зрения нелепые, по в них таится дальновидность и дерзновенность, свойственные таланту, только это талант нравственного чувства. Когда в дни войны влюбленная в Вахтанга Медико выходит замуж за пожилого и богатого человека, дабы спасти от нищеты младших сестер и братьев, Иона, мечтавший о браке сына и этой девушки, идет на ее свадьбу, чтобы она, сирота, не чувствовала себя одинокой и беззащитной среди совершенно чужих ей людей. Об унижении, которое он хлебает на этой свадьбе, говорить не приходится. Когда же Медико, уже замужняя, с ребенком на руках, приходит, чтобы взглянуть на вернувшегося с фронта, по-прежнему ею любимого Вахтанга, и терзается своей изменой ему, Иона думает: «Нет. Так нельзя. Так ей невозможно будет жить. Исстрадается. Надо выбить эту мысль у нее из головы…
— Если бы Вахтанг любил тебя, — сказал Иона, — ты бы так не поступила. — Сказал и сам удивился. Ему показалось, что кто-то более опытный и жестокосердный произнес эти слова. — Вахтанг никогда не любил тебя. Мне лучше знать, я отец, он бы мне сказал.
Ионе никогда не удается устроить собственную жизнь, все у него разваливается, из рук падает, когда речь идет о его пользе, но он удивительно удачлив, умел, если не артистичен, когда речь идет о том, чтобы облегчить чужое страдание. Он наделен этим талантом в такой же степени, как другой может быть наделен талантом плотника, садовода или математика.
Повесть «Постояльцы» написана несравненно более сдержанно, чем предыдущие вещи Т. Чиладзе. Это свидетельствует не только о том, что воспитывается вкус писателя, но и о том, что его исследование духовных и нравственных сил современного человека становится все более углубленным и поэтому все больше нуждается в сосредоточенности и тишине.
Герой повести «Дворец Посейдона», преуспевающий писатель по имени Гига, добрался до тишины. Это убаюкивающая, отупляющая тишина его прекрасно поставленного дома. Домоводство высокого класса, которым овладела его жена Лия, постепенно вытесняет в душе Гиги вкус к мировой гармонии, изначально присущий Гиге и как художнику, и как фантасту. Автор пишет своего героя в тот момент, когда у него еще остается шанс на спасение, когда Гига в равной мере боится потерять устоявшийся покой дома и души и потеряться в нем. Он не настолько насытился благополучием, чтобы пренебрегать им, и, видно, достаточно талантлив, чтобы этим благополучием исчерпать себя.
Софико, которую он встречает после десятилетней разлуки, приглашает его — нет, не к возобновлению их пылкого и глубокого романа и разрыву с Лией (теперь эта ломка была бы столь же пошлой, как и все прочие аспекты его нынешнего существования), а к обновлению самого себя. Воспоминания о молодости, вызванные Софико, это, по существу, «воспоминания о будущем»: «И самое страшное было то, что я был уверен, что непременно выберу легкий путь, если не сохраню тебя». Ее он не сохранил, но сохранился в нем спасительный страх перед легким путем и больше всего перед собственной приверженностью легкости.
