— Его звали Уча, — несколько раз повторил, — Уча… Уча… Уча…

Адам открыл было рот, но старик опять прервал его:

— Вот потому я и пришел сюда!

— Да-а, — сказал Адам, как будто ему сразу все стало понятным. На самом деле он решительно ничего не понимал.

— Может быть, это со мной происходит по старости, — продолжал Спиридон, — ведь война давно кончилась.

— Да, давно кончилась, — Адам начинал кос о чем догадываться, — давно…

— Нет, — вдруг очень твердо произнес старик, — война так скоро не кончается!

— Двадцать лет, — сказал Адам, — она кончилась двадцать лет тому назад…

— Нет, война не кончается так быстро! Вот поэтому я и пришел сюда… Не удивляйтесь… Потом я должен пойти на станцию, приезжает невеста моего сына… Который час?

— Половина четвертого.

— Ровно в пять я должен быть на станции… она всегда приезжает…

Он как будто вспомнил, что так и не назвал причины своего визита, и едва слышно добавил:.

— Вы мне напоминаете сына.

— ?

— Он тоже был, как вы… Высокий… Решительный… И он, как вы… Господи, что это я говорю? Для чего все это…

— Говорите! — попросил Адам.

— В ту ночь, когда у вас болел зуб, помните?

— Помню.

— Когда вы уходили, я не хотел вас отпускать, сдержался, еле сдержался, чтобы не показаться вам сумасшедшим… Так темно было.

— Темно? — улыбнулся Адам. — Я ведь не маленький.

— Разумеется, но… Я всегда так боялся, когда мой сын куда-нибудь уходил… Странно, я смотрел и не верил, что он существует на самом деле… И вы такой же… «Не смейтесь! Это не старческий бред, ведь так и случилось — он исчез… — Он немного помолчал и потом повторил:

— Исчез!

Наступило молчание. Столько боли было заключено в этом слове, столько горечи и сожаления, что для другого слова просто не оставалось места.

Послышался громкий плач, беспомощный, сдавленный, так неумело обычно плачут мужчины.

Да, в отличие от Адама он мог плакать, наверное, он был мягче и жалостливее. Он знал еще много такого, о чем Адам даже и представления не имел. И еще — он боялся смерти, о которой Адам до сих пор ни разу не думал. Смерть казалась ему такой чепухой, что он вовсе не считал ее неизбежной. Казалось, что однажды он уже пережил смерть и потому отлично знал, что это такое.

— Мой сын плакал всегда как ребенок. Я часто слышал, как он рыдал, повалившись на постель в своей комнате, когда его предавали товарищи или он сталкивался с чьим-нибудь горем… Он был… как бы это сказать, как свеча, что ли… И я знал, что он скоро угаснет. Мне хотелось постучать ему в стенку и крикнуть: «Не плачь, такова жизнь, и слезами тут не помочь!» Но я не мог вымолвить ни слова, боялся причинить ему еще большую боль… Вот и нету его… Нету… Нету…

— Адам, — откуда-то издалека донесся голос Спиридона.

— Что…

— Адам… — старик встал и старался открыть окно.

— Что с вами? — спросил Адам.

— Мне плохо, — сказал Спиридон.

Адам едва успел поддержать его, осторожно уложил на кровать и расстегнул ворот. Старик был бледен как полотно.

— Ничего, — с трудом шевельнул он побелевшими губами, — пройдет… так бывает… Пройдет…

Адам выскочил из будки: машину, машину!

Машин возле моста не было. Они проходили здесь редко, старое шоссе было далеко отсюда. Наконец вдали он увидел мотоцикл, который медленно переезжал через старый деревянный мост. На мотоцикле сидел милиционер. Адам помахал ему рукой.

— Что случилось? — спросил милиционер, притормозив.

Адам узнал его, это был тот самый лейтенант, который однажды ворвался к нему в вагон. Но сейчас выражение лица его ясно говорило о том, что он-не намерен вспоминать ту неприятную историю и готов исполнить любую просьбу Адама.

— Нашему зубному врачу плохо, Спиридону! — Адам волновался. — Я должен отвезти его в больницу.

— Где он? — спросил милиционер.

— В будке.

— Тогда чего же мы ждем?

Они вошли в будку. Спиридон уже сидел на кровати и виновато улыбался.

— Все прошло!

— Уважаемый доктор, — обратился к Спиридону милиционер, приложив руку к козырьку и пристукнув каблуками, словно перед командиром. — Вы должны последовать за нами!

— А в чем я провинился? — улыбнулся снова Спиридон.

Милиционер недоуменно посмотрел на Адама.

— Мы должны отвезти вас в больницу, — вступил в разговор Адам, — мотоцикл стоит у двери.

— Нет, — замахал руками Спиридон, — только не милицейский мотоцикл, не буду я на старости лет людей смешить, — он опустил ноги на пол, — я и сам прекрасно доберусь, — но тотчас лицо его исказилось от боли, и он схватился за сердце.

— Помогите-ка мне, — кивнул милиционеру Адам. Они взяли Спиридона под руки и вывели из будки.

— Я должен пойти на станцию, — сказал Спиридон и взглянул на Адама. — Вы же знаете, что я должен пойти на станцию!

— На станцию пойду я, — ответил Адам, — и встречу ее, не волнуйтесь.

— В больницу я не поеду, — сказал Спиридон, — отвезите меня домой. Так будет лучше.

— Хорошо.

Милиционер козырнул Адаму, потом повернулся и сел на свой мотоцикл.

— Мне уже совсем хорошо, — сказал Спиридон, намереваясь вылезти из коляски. Милиционер положил руку ему на плечо и вопросительно взглянул на Адама. Адам подал знак ехать. Мотоцикл затарахтел и двинулся.

К пяти часам Адам был на станции, он прогуливался по платформе в ожидании поезда. Курша улеглась у забора возле хлебного ларька.

— Кого поджидаешь, инженер? — спросил Вано.

— Да знакомый один должен приехать…

— Как мост?

— Ничего…

— Надоел этот дождь…

— Да…

— Поезд вот-вот подойдет.

— Он долго здесь стоит?

— Три минуты.

— Хорошо, — сказал Адам, — очень хорошо.

— Здесь Мамия был, — сказал Вано.

— Да?

— Он каждый день приходит, стоит и смотрит. В чем дело, не пойму!

— А что тут понимать, стоит человек и смотрит.

— Ну да, стоит и смотрит…

— Ну и что с того?

— Ничего, ничего, извини, если не то сболтнул.

Тут как раз подошел поезд. Кроме одной женщины, с поезда никто не сошел. Пока поезд не тронулся, Адам не решился подойти к ней: он ждал, может, еще кто-нибудь появится. И потом, женщина совсем не была похожа на ту, которую он себе представлял. Воображение рисовало ему молодую девушку, а этой не меньше сорока. Она была высокая, начинающая полнеть, лицо бледное, измученное, вероятно, не выспалась в поезде; на ней было черное измятое пальто с потертым меховым воротником. Выйдя из вагона, она, не опуская чемодана на платформу, оглядывалась по сторонам.

«Какой же я дурак, — подумал Адам. — Разве его невеста сейчас может быть молодой?»

Когда поезд отошел, Адам направился к женщине:

— Вы приехали к доктору Спиридону?

— Да, — женщина удивленно взглянула на него. Видно было, что перед тем, как выйти из вагона, она второпях напудрилась, и на кончике носа, а также в глубоких морщинах оставались следы небрежно наложенной пудры.

Адам отвел от нее свой взгляд. Он не мог отделаться от чувства, что встретил другую женщину, совсем не ту, которую ждал.

— Позвольте мне чемодан… — протянул он руку.

— А где же Спиридон? — спросила женщина, не выпуская чемодана.

— Он ждет вас дома, дайте, я понесу чемодан!

Женщина недоверчиво опустила руку.

— Пойдемте, — сказал Адам, потому что она опять не двигалась с места и оглядывалась по сторонам, видимо надеясь на появление Спиридона.

— Ну что же, пошли? — женщина вопросительно взглянула на Адама. — Что-нибудь случилось?

— Нет…

— А все же? — она попыталась улыбнуться.

— Вы промокнете, — Адам шагнул, надеясь увлечь ее за собой.

— Если он болен, вы лучше скажите мне сразу, — «она удержала его за рукав.

Но Адам только зашагал быстрее, женщина едва поспевала за ним. Собака поднялась и побрела следом. Женщина несколько раз испуганно оглянулась на собаку.