Мальчик кивнул.

— Есть хочешь? — спросил Адам.

— Нет.

— Ты не стесняйся!

— Нет, я правда не хочу.

«Что делать, — думал Адам, — кажется, я опять что-то напутал. Вот заварил кашу! А с другой стороны, как я должен был поступить? Ребенок бежал, а я его забрал; почему он должен думать, что он бездомный, никому не нужный! Но Тина!.. Что скажет Тина? Я не знал, что мальчик был ее приемным сыном! Честное слово, не знал. Почему он сбежал от них? А вот я возьму его и выращу как родного сына. Все равно одна койка свободна. Потом повезу его в Тбилиси, а почему бы и нет? Каждый поступил бы так на моем месте, и Мамия поступил бы так, несмотря на то, что у него дети, он тоже взял бы его к себе. А у меня нет детей. Вот он и будет моим сыном, будет называть меня отцом. Хотя это и не обязательно: если не хочет, пусть не называет. Но почему это именно их приемыш, люди непременно будут болтать, что я умышленно его увел. Пусть говорят! Ее муж не смог удержать родной дочери, и она сбежала. Очень хорошо, что сбежала. И этот тоже сбежал…»

Адам улыбнулся мальчику, но тот не понял его улыбки и удивленно на него взглянул.

— Сними пальто, — сказал Адам, — здесь жарко!

Мальчик сейчас же встал и разделся, видно, он запарился в пальто, но стеснялся сказать.

— Положи вон на тот стул, — сказал Адам.

Мальчик положил пальто и шапку на стул, вернулся и снова присел на кровать.

Адам уже несколько раз сдерживал себя, ему страшно хотелось заговорить о Тине. Хоть бы мальчик произнес просто одно ее имя: Тина. И в то же время Адам стремился спрятаться от этих любимых, но приносящих боль звуков, а так хотелось слушать их бесконечно, беспрерывно.

Но все же он не справился с соблазном и дрогнувшим от волнения голосом, почти шепотом, произнес:

— Тина…

Он боялся, что теперь произойдет что-то невероятное! Рабочие, игравшие в домино, сорвутся с мест, перевернут печку, мальчик вскочит и убежит. Но ничего такого не произошло. Его это весьма удивило: никто не услышал его голоса, даже мальчик.

— Я не знаю, как тебя зовут? — обратился он к мальчику.

— Гага!

— А в школу ты ходишь?

— Нет.

Адам почувствовал, что мальчик ждет от него чего-то необыкновенного. Ведь Тина говорила ему, что я самый сильный. Сильный! — усмехнулся он про себя. — Нашла борца!

Значит, Тина говорила с этим ребенком о нем, и теперь Гага владеет частицей тайны, которой для него была окружена Типа. Но почему же Типа говорила о нем?.. Неужели?.. Нет, наверно, просто случайно. Мальчик спросил ее, кто он такой, и она ответила.

Да, все это хорошо, но справится ли он с мальчонкой? Или это был просто театральный жест — и больше ничего? Ведь он совсем один на всем свете. Была бы хоть мать жива, она бы воспитала Гагу. А самого его куда только не кидала жизнь, то по вагонам, то по баракам. Нет, раз он уже взял ребенка, то должен сам его и вырастить, любой ценой.

В это время в вагон вошел директор столовой. Столовая находилась в следующем вагоне. Директор был долговязый и тощий. С Адамом он всегда разговаривал с излишним почтением, и у Адама после разговора с ним всегда оставался неприятный осадок. И хотя он вообще любил все говорить прямо в лицо, но почему-то этому человеку сказать ничего не мог. Только однажды он решился: «Не называй меня бога ради уважаемым!». Директор столовой пожал плечами и развел руками, как угодно, но по-прежнему называл Адама «уважаемым».

Адам испытывал неловкость, когда старший по возрасту, седой человек называл его «уважаемым», рабочие смеялись, а он сердился: что тут смешного.

— Уважаемый Адам, — обратился к нему директор столовой. — Вас разыскивает милиционер! — последнее слово он произнес значительно, с расстановкой. Стараясь сохранить вежливую мину, долговязый не смог скрыть злорадства.

Адам и раньше чувствовал, что директор его недолюбливает, но сейчас эта злорадная улыбка, которую даже не очень старались скрыть, насторожила его.

Его всегда больно ранили случайно пойманный взгляд, полный зависти и ненависти, или случайно подслушанное недоброе слово. На секунду он становился беспомощным и думал: чем я это заслужил?

— Что надо от меня милиции, уважаемый Симон?

— Не знаю, — теперь в улыбке Симона сквозила явная насмешка, — милиционер не один, с ним какие-то граждане.

— Граждане? — удивился Адам.

— Да, граждане! — Симон повысил голос и слова разделял многозначительными паузами.

— Гага, подожди меня здесь! — Адам встал.

В дверях Симон уступил ему дорогу.

— Нет, что вы, уважаемый Симон! — Адам демонстративно поклонился. — Сначала вы, а я за вами.

— Нив коем случае. Прошу вас!

— Благодарю вас, большое спасибо, — и Адам вышел из вагона первым.

У лестницы стоял милиционер, старший лейтенант. Поодаль стояли Тина и Андро, а возле них на насыпи стоял тот самый тип, которого Адам видел на станции: пеняйте на себя! Сгорбившись и заложив обе руки в карманы, он держал в уголке рта окурок.

Адам сразу все понял.

«Когда он успел?» — подумал он и посмотрел на милиционера.

— Спускайтесь сюда! — закричал на него милиционер.

— Что вы сказали? — словно не расслышав, переспросил Адам.

— Сюда спускайтесь, — понизил голос милиционер.

Адам спустился по лесенке.

— Вы меня искали?

— Да, вас! Где ребенок?

— Ребенок? — Адам притворился удивленным, у него вдруг появилось желание шутить. — Какой ребенок? — И, поймав встревоженный взгляд человека, стоявшего на насыпи, он погрозил ему пальцем — Ах, Вахо, Вахо!

Вахо отвернулся.

— Мне не до шуток! — сказал милиционер и поднялся на одну ступеньку. Он и так был низкого роста, а сейчас, рядом с Адамом, казался еще меньше. — Выведи ребенка!

— Что случилось? — наивно спросил Адам.

— Это мы выясним потом! Выведи ребенка!

— Да, но где же граждане? — Адам посмотрел на Симона, стоявшего в дверях. — Я думал, что меня встречают с оркестром и транспарантами!

Симон замялся и что-то буркнул, Адам не расслышал, да его и не интересовало. Сейчас он был весь напряжен и поэтому шутил, хотя совершенно не хотелось шутить: все происходило помимо его воли, на себе он чувствовал взгляд Тины.

— Выведи ребенка, я говорю! — милиционер терял терпение.

— Чего вы кричите?

— Я не кричу, выводите ребенка!

— Вот так-то лучше, но почему я должен его вывести?

— Потому что у него есть дом!

— Дом? — Адам только теперь взглянул на Андро и Тину. Он прямо натолкнулся на взгляд Тины и не смог вымолвить ни слова.

Вдруг Тина сорвалась с места и закричала:

— Гага! Гага!

Гага, оказывается, выглядывал в окно, и Тина увидела его.

— Гага!

Андро тоже шагнул вперед.

— Выходит, что у вас свои собственные законы, да? — кричал милиционер, голос которого дошел до Адама очень не скоро. — Как хочешь, так и поступаешь, да? Но этот номер не пройдет, дорогой, не-не, не пройдет!

Адам собирался сказать, что мальчик хотел сбежать из дому и потому он взял его к себе, но не смог. Он стоял и улыбался. Он сам понимал, что улыбка дурацкая и что она только приводит милиционера в бешенство, но ничего с собой поделать не мог.

Милиционера, как видно, подняли с парикмахерского кресла, одна щека у него была недобрита, и на ней белели высохшие остатки мыла. Свои белые пухлые руки милиционер засунул под ремень, плотно охватывающий его шинель, и значительно поигрывал большими пальцами. Если глядеть издали, это ему придавало весьма миролюбивый вид. Вообще никак нельзя было предположить, что у этого человека окажется такой мощный голос.

Адам понимал, почему он так кричал: ведь похищение ребенка дело нешуточное! Ему так сказали, и он примчался сюда. Конечно, он будет кричать, а что же ему еще делать!

Адам хотел объяснить милиционеру, что мальчика он не похищал и лучше бы ему выяснить, почему мальчик сбежал из дому, но вместо этого он продолжал улыбаться. В это время на лестнице появился Гага.