Заза ответил ей улыбкой, думая совсем о другом. Мысли увели его очень далеко отсюда.

— Наши девочки говорят, что самый лучший из всех молодых художников — Папуна, — сказала Лизико ни с того ни с сего, но никто тем не менее не удивился.

— А кто именно это говорит? — изобразил заинтересованность Торнике.

— Например, Магда, — ледяным тоном ответила Лизико. Ответ ее должен был, по ее расчету, убить брата. Тот и в самом деле замолчал.

«Опять Магда!» — подумал Заза. Он даже представил себе, какая она, эта самая Магда.

Существуют до чертиков начитанные девушки, они все знают и решительно обо всем разглагольствуют, кого угодно смутят своей эрудицией. Перед ними не дай бог сболтнешь что-нибудь неинтеллектуальное, обольют презрением. И как правило, эти умницы засиживаются в старых девах, этот факт их просто поражает: ведь такие образованные, вполне современные девицы должны быть нарасхват.

Наконец стемнело. На веранде зажегся свет. «Проснулись», — подумал Заза. Стало прохладно, даже холодновато. В небе появились звезды. Они загорались одна за другой, как будто кто-то их зажигал, соблюдая строгий, раз и навсегда установленный порядок.

На фоне звездного неба деревья выглядели угрюмо, они таинственно шелестели листвой, словно заговорили после долгого дневного молчания.

— Светлячок! — воскликнула Лизико, вытянув в сторону дороги свою худенькую руку. Заза и Торнике лениво повернулись. Но это был не светлячок, круг света постепенно увеличивался, кто-то приближался с карманным фонариком.

— К нам! — отметил Торнике.

— Это Магда! — голос Лизико выдавал радость.

Свет фонарика, как собачонка, бежал перед невидимой человеческой фигурой, временами он сбегал с дороги, словно искал кого-то. Кроме этого маленького бесконечно двигающегося светлого круга, в густой темноте не было видно ничего. Наконец эта шустрая белая собачонка подбежала к ним, вскочила на грудь Торнике, скользнула по ногам Лизико, а затем луч света с настойчивым любопытством остановился на Зазе.

— Я же сказала, что это Магда! — Лизико торжествовала.

Освещенный круг вдруг исчез. Заза вначале увидел только тень, присевшую рядом с Лизико на раскладушку, затем тень приобрела более определенные очертания, хотя лицо по-прежнему оставалось неразличимым.

Заза встал.

— Познакомься, Магда, — проговорил Торнике, — это Заза, мой приятель.

Разглядев протянутую руку, Заза подошел ближе.

— Неужели ты не боишься? — восхищенно спросила Магду Лизико.

— А чего бояться, — так искренне удивилась Магда, что вопрос Лизико показался всем слишком детским.

Потом они долго сидели молча. Интересно, почему? Может быть, потому, что они не видели друг друга. Заза несколько раз собирался заговорить, но передумывал. Что с ним? Никогда он не взвешивал своих слов с такой осторожностью. Пожалуй, он знал, в чем дело — Магда, вернее, его представление о Магде. С такими девицами, а Магду он относил к этому сорту, ему всегда было трудно разговаривать. Наконец он решился спросить, который час, но часов ни у кого не оказалось.

— Чего ты спешишь? — сказал ему Торнике. — Автобус ходит до двенадцати.

— А в двенадцать я не смогу его проводить, — это был голос Магды.

— Это обязательно? — рассмеялся Торнике.

— Люблю провожать! — сказала Магда. — Мне всегда кажется, что уезжаю я сама.

До этой минуты голос Магды для Зазы был совсем незнакомым и чужим, но после этих слов ему показалось, что он и прежде не раз слышал этот голос. Заза поднял голову и ясно увидел лицо Магды. Наверно, его глаза привыкли к темноте. Магда сидела, обняв Лизико и запрокинув голову, словно вглядывалась в небо.

«Мне кажется, что уезжаю я сама… Мне кажется, я сама уезжаю…» — эти слова, произнесенные Магдой, теперь звучали где-то в нем, в мозгу, в сердце.

— По-моему, звезды вырастают за лето, — голос Магды вывел его из задумчивости. Наверно, пока он был погружен в свои мысли, Магда все время говорила о звездах.

Заза снова взглянул на нее.

Она сидела, по-прежнему откинув голову, только глаза почему-то закрыла.

— Звезды растут, — повторил Заза, чувствуя, как освобождается от неловкости, охватившей его с приходом Магды. Теперь, напротив, ему хотелось говорить и говорить, получше выразить все то, о чем он думал. Вдруг он замолчал: почувствовал, что так волнуется, что даже во рту у него пересохло. Он торопливо закурил: с чего это он вдруг разволновался?

Магда и Лизико болтали об итальянском певце, приехавшем на гастроли. Этого певца они слушали в прошлом году, он им не понравился, и теперь они колебались, ехать в город на концерт или нет. Магде не хотелось ехать, Лизико упрашивала: поедем ради меня. Магда отвечала: на днях все равно придется ехать в Тбилиси — начинаются экзамены, а до этого не заставляй меня ехать, я тебя очень прошу.

Заза сидел, прислонившись спиной к дереву, и с улыбкой прислушивался к болтовне подруг.

— Идемте пить чай, — поднялся Торнике.

— Посидим еще немного! — взмолилась Лизико.

— Я не хочу чаю, — сказал Заза.

— И я! — Магда направила фонарик на Торнике. Тот прикрыл глаза руками.

— Погаси!

— Не гаси, не гаси, — воскликнула Лизико, — я тебе что-то покажу!

Она перелистала книгу и достала фотокарточку. Это была та самая книга, которую смотрел Заза, он тоже перелистывал ее, но карточки не увидел.

Магда направила свет на карточку:

— Боже, на кого я здесь похожа?!

— Это Бадри снимал нас в воскресенье.

Торнике взял карточку у Магды.

— Ну-ка, посвети! — Он глянул на карточку и тут же передал ее Зазе: — Ты только посмотри, Екатерина Чавчавадзе перед ней блекнет!

Но Заза не успел разглядеть фотографию, потому что женский голос из дома громко позвал:

— Дети, идите домой, что вы там сидите в темноте?

И он тут же вспомнил ребячью игру: «Гуси, гуси, домой!» Только он это подумал, как услышал шепот Магды: — Гуси, гуси, домой!

Конечно, она сказала это не для того, чтобы кто-нибудь услышал, а Заза решил, что она обращается именно к нему. Мать Торнике, мадам Эленэ, как-то незаметно и быстро очутилась над самыми их головами.

— Это кто? А-а, наша Магда, Магдочка! А это? Заза? — такое удивление звучало в ее голосе, словно она никак не ждала увидеть тут Зазу.

Заза смущенно передернул плечами и не знал, что сказать. Не рассказывать же, как он встретил Торнике на стоянке такси и как тот пригласил его поехать с ним в Кикети.

Хозяйка решительно подошла к Зазе и протянула ему руку: рука остановилась как раз на уровне его губ, Это означало, что следует эту ручку поцеловать.

Заза почтительно коснулся самых кончиков пальцев, как бы извиняясь, что не может приложиться к ручке.

Мадам Эленэ эту привычку сохранила еще с тех времен, когда была оперной певицей. Давно оставив сцену, она не расставалась с приобретенными там манерами. Гостей она встречала, как поклонников, прорвавшихся за кулисы. Она по-прежнему считала себя незаурядной певицей и в своем уходе со сцены винила семью.

«Дети, вы же знаете, что такое дети? А муж, вы же понимаете, что такое муж? — говорила она обычно каждому гостю и таинственно шептала на ухо: — Вас ожидает сюрприз, разумеется, если вы будете паинькой!» «Паиньке» могло быть семьдесят лет, она обращалась со всеми одинаково.

«О-о!» — как можно восторженней хлопал в ладоши гость… — «Тсс!» — Эленэ прикладывала палец к губам и уходила, провожаемая тоскливым взглядом жертвы — гость отлично знал, какой сюрприз его ждет: если все будут «паиньками», Эленэ им споет.

— Как вам спалось, мамочка? — почти с благоговением спросил Торнике.

— Зачем вы вышли из дому, здесь ведь холодно, — забеспокоилась Лизико.

— Скажите, дети, во что вы играете? — Эленэ обращалась с ними, будто они на самом деле были детьми и должны были ответить так: «Мы играем в песочек!»