— Я беременная!
— Что-то незаметно!
— Через десять минут этого еще не видно. Подвинься на четверть х…!
Смех не снимал страх. Город был терроризирован. Многие предпочитали вечером не выходить на улицу. Охотник на Татьяну сник. Рядом раздавался грохот сапог блатной гвардии. Он не сомневался, что встретился с бандитом, и клял себя за интерес к подлюге-бабе. Перед столом стоял не победитель женщин, а угодливый чайханщик. Согнувшись вдвое и двигаясь бочком, он удалился.
Татьяна и Василий дружно рассмеялись. Ледяной барьер отчуждения, наросший между ними, рухнул. Балерина чувствовала, что Вася принадлежит ей, и только ей одной. Потом были вечер в ресторане, прогулка по городу и ночь. Ее вечер, ее прогулка и ее ночь! Татьяна радовалась своему вернувшемуся счастью.
Фантазия мадьярки Каталины
Но счастье приходило вновь все реже и реже. Страшный и жестокий враг не только не пускал к ней Василия, но и становился между ними, когда они бывали вместе. Порой балерине казалось, что рядом с ней остается лишь внешний облик Васи, а сам он пребывает в потустороннем мире. Татьяна улавливала момент его ухода. Василий останавливался на полуслове. Глаза становились далекими. Лицо напрягалось. Иногда он улыбался, но не ей, а каким-то непонятным мыслям.
— Вася, что с тобой? — содрогалась балерина.
— Я не могу понять, почему у меня не решается задачка по химии. Медь же двухвалентный металл!
В другой раз его волновал закон Ома, затем чередование согласных, и так без конца. Балерина чувствовала, что даже в минуты близости он думает порой не о ней, а о проклятом законе Бойля-Мариотта.
Татьяна искала объяснение происходящему и вспомнила однажды свою лагерную подругу, венгерку Каталину. У себя на Родине эта тридцатилетняя женщина писала стихи и научно-фантастические рассказы и была, если пользоваться современной терминологией, диссиденткой. В СССР, куда Каталину послали в командировку, ее, по-видимому с подачи национальной службы безопасности, обвинили в шпионаже в пользу иностранной державы и отправили на десять лет в Сверхлаг. Венгерка обладала мрачной фантазией. В памяти Татьяны оживали ее рассказы, а перед глазами вставал образ Каталины. Вспомнился один страшный рассказ. Огромные черные глаза мадьярки, в которых обычно не замечалось блеска, тогда загорелись. И без того бледное лицо стало совсем бескровным. Зазвучала русская речь с таинственным акцентом:
— В наших домах, на улицах, в лесах, в полях, рядом с нами и в нас самих существует четырехмерное пространство, целый мир. Он не ощутим и не осязаем. Но в нем бушуют страсти и кипит враждебная всем жизнь. Это царство зла, невообразимо гнусный мир. Его владыка ненавидит старую добрую землю. Он похищает дочерей и сыновей земли, калечит души, выжигает сердце, а потом отпускает обратно. Не веришь? — Зрачки Каталины расширились. — Они вернулись и ходят среди нас. Но это уже не люди! Надзирательница Колба — разве это человек? — Речь шла об омерзительной мартышке, которая умела ловко защелкивать наручники на основаниях четырех пальцев жертвы. Наручники, надетые таким способом, вызывали мучительную боль. Колбу не трогали ни крики, ни мольбы о пощаде. Она прекращала пытку, лишь насладившись всласть мучениями жертвы.
— Капитан Грицун, разве это человек? — Грицун был в лагере начальником производственной части и смотрел на женскую зону как на свой гарем. Женщин приводили к нему в служебное помещение за зоной под конвоем. Жизнь остановить нельзя. Случилось так, что одна из наложниц капитана, Ингрида, полюбила своего палача. Это была двадцатидвухлетняя литовская студентка из Каунаса. В Сверхлаг она попала за антисоветскую агитацию и за участие в преступной группе. Ни советы подруг, ни презрение литовской общины не могли оторвать ее от предмета страсти. Ингрида знала одно: «Он хороший и добрый». Наложница оказалась в положении. Связь должна была прекратиться, но женщина вымолила еще одно свидание. Неожиданно появилась жена Грицуна. Она работала медицинской сестрой в госпитале для военнослужащих, занятых на охране лагеря. Супруга сама была не без греха и на шалости мужа смотрела сквозь пальцы. Ее гнев обратился на любовницу. Пользуясь своими медицинскими познаниями, милосердная сестра надругалась и зверски изувечила женщину. Грицун держал. Он бил Ингриду только в лицо. Полуживую ее передали конвою. В лагере она попала в медсанчасть, а ночью добрела до уборной и повесилась. Капитан продолжал служить, а жена — работать в госпитале. Она была передовиком и победительницей в соцсоревновании.
Жизнь изменить нельзя, особенно лагерную. Рассказ Каталины еще вспоминался. Оживали имена и повторялся вопрос «разве это человек?», но балерина думала о другом:
«Вася! Он побывал в четырехмерном мире, где калечат людей, и изменился. Ему не до меня. Студент забыл свою балерину! Он стал нечутким, равнодушным, толстокожим. Неужели трудно понять, что невозможно больше приходить на свидания в квартиру на Рождественском бульваре?»
Чад коммунальной квартиры
Первоначально новое жилище показалось Татьяне милым и привлекательным. Оно представляло собой просторную комнату с двумя большими окнами и примыкающую к ней небольшую смежную комнату. Большая комната служила столовой и спальней, а маленькая — кабинетом. Татьяна прикинула, как лучше по-новому расположить мебель, и приказала Васе действовать, на что получила ответ:
— Таня, это неудобно. Надо спросить разрешения у тетки.
Балерина не очень огорчилась задержкой. Ее в этот момент занимали квартирные странности. В туалете висело пять электрических лампочек, а выключателей к ним перед дверью не было. Она не нашла выключателей и на стене в коридоре. Татьяне пришлось спросить у Василия, что все это значит и как зажечь свет в туалете. Он ответил тоном, которым говорят о самых обычных вещах:
— Это значит только то, что соседи перегрызлись. Они не сахар. Не удалось решить, кому сколько платить за электричество в туалете. Тогда каждый поставил персональную лампочку, присоединил ее к личному счетчику, а выключатель вынес в свою комнату. Смотри, у двери висит теткин счетчик, а вот и выключатель. Поверни его и отправляйся туда, куда тебе требуется. И не торопись, расплатимся! — Шутка Василия показалась грубоватой.
Да, соседи в квартире оказались далеко не сахар. Это выяснилось дней через десять. Татьяна с Василием вернулись домой вечером. Они поужинали, выпив при этом по рюмке сухого вина, и улеглись в постель, начиная любовные игры. В это время дверь в комнату, которую Василий забыл запереть, приоткрылась и в щель просунулась голова пожилой женщины. Не считая, что она появилась не вовремя, женщина ступила в комнату. Лицо у нее было востренькое, глазки юркие, а улыбка сладенькой. Обежав глазами помещение, освещенное слабым светом ночника, она на секунду задержала взгляд на столе. На нем стояла неубранная посуда и маячила начатая бутылка молдавского вина «Совиньон». Все это осталось после ужина. Балерина не любила заниматься хозяйством. Затем старушка уставилась на кровать и объявила;
— Василий, вам давно пора уплатить за свет в местах общего пользования! — Женщина была ответственной по квартире по сбору денег за пользование лампочкой Ильича. Расход электроэнергии в прихожей, коридоре, чулане, на кухне и ванной комнате регистрировался на общем счетчике. Размер платы для каждой семьи определялся по числу голов без учета возраста жильцов и их фактического нахождения в квартире. — С вас 1 рубль 87 копеек, — добавила общественница.
— Бабуля, вертухайся и живо катись отсюда, — сказал Василий добродушно. — За свет получишь завтра.
Ответственная спиной вышла из комнаты, не спуская глаз с Татьяны. Ее улыбочка стала еще более сладенькой. Василий выскользнул из-под одеяла, запер дверь, задвинул портьеру на дверном проеме и вернулся обратно.
Обостренным чувством балерина уловила шарканье ног в коридоре и чье-то приглушенное дыхание. Несколько человек стояли под дверью и подслушивали. Василий не замечал происходящего. «Чурбан!» — с негодованием подумала Татьяна. Она отстранила его, накинула что-то из одежды и убежала в маленькую комнату. Это помещение не имело выхода в коридор и казалось более изолированным от квартиры. Вслед за ней пришел Василий, разобравшийся наконец в ситуации. Подумав немного, он вытолкнул письменный стол из кабинета в большую комнату и начал двигать на его место кровать.
