У жены адвоката появились поклонники, которых она, впрочем, держала на почтительном расстоянии. В их число входил невзрачный на вид торговый работник. Он был неотесан, некультурен, нескладен и груб В дом человека с такими манерами никто бы не пустил, если бы не постоянные дела с адвокатом. Хозяйке клиент мужа — а звали его Сергей Сергеевич Сурков — понравился. Под невыразительной внешностью угадывались деловая хватка и ум. Торгаш действительно был энергичен, удачлив, хитер и ворочал большими делами. Неотесанность поклонника не смущала хозяйку. Она помнила, что ее род происходит из простого народа, и была далека от аристократического чванства. Именно такие, как Сурков, были основателями промышленных и купеческих династий. Сергей Сергеевич был более чем неравнодушен к жене адвоката. Однажды, робея от страха, он попытался завалить ее на диван. Анастасия Ивановна легко вырвалась. Ее душил смех:

— Ну и потешил! Так обращаются только с коровами и домработницами, а не с женщинами. Ты что, любишь?

Покраснев и покрывшись потом, Сергей Сергеевич залепетал, что любит.

— Если любишь, жди! Сейчас я замужем, но ничто не вечно. — Жена знала, что у мужа определили рак.

Сергей Сергеевич ждал пять лет. Они вступили в брак в 1939 году, через год после смерти адвоката. Супруги были немолоды. Анастасии Ивановне исполнилось тридцать семь, а ее новому мужу — тридцать восемь лет.

Через год Суркова нельзя было узнать. Он приобрел хорошие манеры, одевался с иголочки. Из речи исчезли слова: «пошто», «дык», «магáзин», «полуклиника», «чаво», «идёть», «усе». На собраниях и политзанятиях — а Сергей Сергеевич был коммунист — оратор продолжал говорить «коммунизьм», «социализьм» и «капитализьм», но исправление этой лингвистики не входило в задачу Анастасии Ивановны. Воспитание проходило жестко. Преображение далось нелегко. Однажды в доме были гости — знакомые жены и покойного мужа-адвоката. Своих гостей новый муж не приглашал. Подогретый разрешенной по этому случаю водочкой, Сергей Сергеевич решил отличиться. Он скинул пиджак, расстегнул ворот рубашки под галстуком, засучил рукава и пустился в пляс. Гости посмеивались и перешептывались. Хозяйка сидела с каменным лицом. Когда выступление окончилось, Анастасия Ивановна улыбнулась и сказала:

— Сергей Сурков у нас юморист.

Все поняли, что происшедшее следует понимать именно так, и примолкли.

Вечером жена презрительно бросила Сергею Сергеевичу:

— Ты неисправимый лакей и хам. Я зря с тобой вожусь. — И ушла спать в другую комнату.

Сергей Сергеевич был прощен через две недели. Он не держал зла на жену. Муж видел, что воспитание приносит плоды. Был важен конечный результат. Плясать он больше не рисковал.

Неприятности в семейной жизни Сергею Сергеевичу доставляла лишь падчерица Татьяна. Девчонка невзлюбила отчима с первого дня и не скрывала этого. Пытаясь наладить отношения, Сергей Сергеевич принес в подарок говорящую заграничную куклу с закрывающимися глазами. Татьяна куклу взяла, но вместо благодарности заявила:

— Дядя Сережа, я все равно тебя не люблю!

Бывало и хуже. Девчонка показывала отчиму язык и говорила с вызовом:

— Дядя Сережа, ты дурак!

Анастасия Ивановна все прекрасно видела, но не останавливала Татьяну. Мать не отказывала дочери ни в чем — ни в игрушках, ни в нарядах, ни в деньгах, ни в развлечениях. В отношении Татьяны к своему мужу она видела новую забаву и не хотела отнимать эту игрушку у дочери.

Возвращаясь после войны домой Сергей Сергеевич — а он служил в 1942–1945 годы интендантом, — надеялся, что Татьяна повзрослела и успокоилась. Татьяна действительно перестала дерзить. Но в доме от этого не стало лучше. Теперь падчерица, казалось, не замечала отчима и неделями не разговаривала с ним. В начале 1950 года Татьяна вышла замуж за дипломата и переехала к мужу. Уезжая, она сказала:

— Дядя Сережа! Это самый счастливый день в моей жизни! Теперь я тебя не буду видеть!

Сергей Сергеевич, который думал так же, вздохнул свободно. Он не представлял, что его ожидает. Осенью 1950 года арестовали дипломата, в начале весны 1951-го забрали Татьяну, а в мае он сам получил повестку с вызовом на Лубянку. Читая повестку, Сергей Сергеевич знал, что муж Татьяны расстрелян за измену Родине и шпионаж.

Сергей Сергеевич явился, как было сказано, — не отвертеться, не миновать. В приемной на Кузнецком мосту он протянул в окошечко паспорт с повесткой и получил пропуск и указание, куда направляться. Вошел в здание МГБ через последнее парадное на улице Дзержинского. За дверями, не шевелясь, стоял часовой со стеклянными глазами. Он держал карабин с привернутым вместо штыка блестящим самурайским ножом. За столом сидели двое в форме. Один из них, с нездоровыми глазами, принял документы у Сергея Сергеевича и позвонил по телефону. Пришел человек в штатском с мясистым красным лицом и зловеще сказал:

— Что, Сурков, прибыл? Пойдем, пойдем.

«Очень мордатый», — с тревогой подумал о пришедшем Сурков.

Они поднялись на лифте и долго шли по ковровым дорожкам. Двери, как показалось Сергею Сергеевичу, сами по себе бесшумно открывались и затем не хлопали за спиной. Вошли в кабинет. За столом сидел военный с бледным и злым лицом. Как только закрылась дверь, он поднялся, потер руки и сказал:

— Я подполковник Маракуш, веду дело твоей падчерицы. Знаешь, Сурков, зачем тебя вызвали? Ага, молчишь. — Подполковник еще раз потер руки. — Пока мы привлекли тебя как свидетеля, но только пока… Садись.

Сергей Сергеевич рухнул на стул. До этого он не раз попадал под следствие и однажды сидел на скамье подсудимых за хищение, но всегда благополучно откупался и выкручивался. Этот опыт не уменьшал страх удачливого дельца перед чекистами. Во время своей тыловой армейской службы он видел, что делают с людьми в особом отделе.

— Куда сел? — Подполковник виртуозно выругался. — Твое место там, — и показал на маленькую табуреточку в углу кабинета, перед которой стоял столик. И то и другое было привернуто к полу. Когда Сергей Сергеевич уселся, Маракуш продолжал:

— Ты знаешь, что бывает за дачу ложных показаний? Ознакомься и распишись!

Мордатый, который раньше молчал, протянул бумагу и ручку и добавил:

— Учти, что тебе поможет только чистосердечное признание. Оно облегчает вину!

По лицу Сергея Сергеевича лил пот, в глазах рябило. Он не понимал, что написано в бумаге.

— Подписывай! — рявкнул подполковник.

Сергей Сергеевич, не глядя, поставил закорючку.

— Теперь расскажи о своей шпионской деятельности в пользу иностранных разведок.

— Я ничего не знаю, — лепетал свидетель.

— Может быть, ты и о происках иностранных разведок не знаешь? — с насмешкой спросил следователь.

— Нет, слышал, — заверил Сергей Сергеевич.

— Если слышал, то почему не сознаешься? Учти, что нам про тебя все известно!

— Знаем все, — подтвердил мордатый и начал листать толстую папку.

— Мне не в чем сознаваться!

— Ладно, подскажу, — зловеще прошипел Маракуш. — Расскажи об участии в преступной группе предателя и шпиона, муженька твоей падчерицы Баранова!

— Не участвовал.

— Юлишь, вражина? — Следователь ударил кулаком по столу. — Что Баранов предатель и шпион, тоже первый раз слышишь?

— Нет, знаю, об этом семью уведомили.

— Вот знаешь, а не хочешь помочь следствию, — сказал подполковник с укоризной.

— Совсем не хочет, а мы с ним еще возимся, — добавил мордатый.

Сергей Сергеевич ослабел. Он упал на колени, зарыдал и, всхлипывая, забормотал:

— Я не враг, а коммунист и фронтовой офицер! Вот мои боевые награды. — Сурков показал на орденские планки. Он служил в интендантском управлении фронта. Служба проходила далеко от передовой, нс близко от начальства, которое не забывало услужливого интенданта.

Мордатый заметил с неожиданным добродушием:

— Ты не коммунист, ты ворюга!