Иголкина привезли на Лубянку глубокой ночью. В тюремной приемной, путь в которую вел через железные ворота, выходящие на улицу Дзержинского, на арестованного заполнили какие-то бумаги и подвергли обычной процедуре — обыскали, остригли под машинку, обмерили, сделали фотографии анфас и в профиль и заставили «поиграть на баяне», то есть сняли отпечатки пальцев. Следующей ночью после суточного сидения в боксе Василия повели в следственный корпус на допрос. В кабинете, помимо следователя Семеонова, который в дальнейшем вел его дело, находились подполковник Маракуш, молодая миловидная женщина в форме старшего лейтенанта, практикант-кореец Пак и человек средних лет с внешностью утконоса, имени которого Иголкин не знал и которого больше не видел. Пак был сотрудником госбезопасности КНДР. Знание русского языка и успехи по службе открыли ему дорогу в Москву для обмена опытом, накопления знаний и практики в МГБ СССР. Практикой по части ведения дознания руководил Семеонов, считающийся высококвалифицированным специалистом по молодежным делам.

Следователи разыграли с Василием стандартный сценарий. Первым вступил в дело Семеонов, который с деланным добродушием произнес:

— Вот ты и у нас, Иголкин! Дай я на тебя посмотрю! Расскажи, как дошел до жизни такой?

Василий не понимал, что имеет в виду следователь, и молчал.

Не дожидаясь ответа подследственного, подключившийся к допросу Маракуш спросил:

— Поясни, Иголкин, как ты относишься к атомной войне?

Недоумение студента увеличилось. Тем не менее он начал популярно объяснять собравшимся перед ним серьезным людям, что атомная война была бы страшной трагедией и преступлением против человечества. Затем Василий перешел к борьбе за мир:

— 12 марта 1951 года Верховный Совет СССР принял Закон о защите мира, имеющий решающее значение для судеб всего человечества. Этот акт еще раз подтвердил последовательность и неизменность миролюбивой политики СССР. Народы Советского Союза активно участвуют в движении сторонников мира. Оно является самым массовым общественно-политическим движением современности. Студенты нашего института активно включились в сбор подписей под обращением Всемирного Совета Мира о заключении Пакта Мира между пятью великими державами. — Тон у Василия первоначально был такой, словно его обязали выступить на комсомольском собрании. Он говорил нехотя, но скоро в голосе появились и политический пафос, и бойкость. — Недавно, — сообщил Иголкин, — корреспондент «Правды» обратился к товарищу Сталину с рядом вопросов внешнеполитического характера. Товарищ Сталин ответил:

«Мир будет сохранен и упрочен, если народы возьмут дело сохранения мира в свои руки и будут отстаивать его до конца. Война может стать неизбежной, если поджигателям войны удастся окутать ложью народные массы, обмануть их и вовлечь в новую мировую войну. Поэтому широкая кампания за сохранение мира, как средство разоблачения преступных махинаций поджигателей войны, имеет теперь первостепенное значение».

— В своих ответах, — развивал тему Василий, — товарищ Сталин разоблачил преступные махинации поджигателя войны английского премьера Эттли. «Премьер Эттли изображает себя как сторонника мира, — цитировал ответы вождя Иголкин. — Но если он действительно стоит за мир, почему он отклонил предложения Советского Союза в Организации Объединенных Наций о немедленном заключении Пакта Мира между Советским Союзом, Англией, Соединенными Штатами Америки, Китаем и Францией?»

Студент продолжал смешивать английского премьера с грязью, придерживаясь выражений и стиля ответов.

— Товарищ Сталин со всей очевидностью показал, что Эттли не силен в финансовой или экономической науке и поступает вопреки фактам и научным соображениям. — Лицо Иголкина выражало радость, что премьер Эттли выведен товарищем Сталиным на чистую воду.

— Сладко поешь, — прервал Иголкина Маракуш. — Скажи лучше, сколько народу погибнет в атомном пожаре? — Следователь остановил преступника не сразу. Он и его лубянские коллеги на минуту отключились от дела. Особенно разомлел человек с внешностью утконоса. Это был профессор-психолог, работающий в МГБ СССР в качестве консультанта. Все погрузились в привычную атмосферу политического семинара, скуку которого хочешь не хочешь, а приходится терпеть и где надо высидеть до конца. Следователи, арестованный ими студент, да и сослуживцы Суркова по ОРСу были повязаны общей цепью политпросвещения. Новым звеном этой цепи стали ответы вождя на вопросы корреспондента, опубликованные в газете «Правда» 17 февраля 1951 года. В марте и апреле их изучала вся советская страна.

— Наверно, половина человечества, — прикинул, не думая, Василий.

— Какая половина? Уточни, — попросил Маракуш мягко.

— Половина наших и половина американцев. Нет, американцев больше, так как у них территория меньше и население плотней, — продемонстрировал свои стратегические познания студент.

— А сам-то ты уцелеешь? — подал голос так и не узнавший, как подследственный дошел до жизни такой, Семеонов.

— Трудно сказать, — переставая удивляться вопросам, деловито ответил Василий. — А вообще в армию пойдем мы, молодежь. Нам придется принять удар на себя, чтобы отвести угрозу от Отчизны. Поэтому надо, пока не поздно, как указывает товарищ Сталин, бороться за мир.

Через полтора часа в конце первого допроса Иголкин подписал протокол, в котором с его слов в следовательском изложении было записано:

«Я панически боюсь атомной войны и считаю, что в атомном пожаре погибнет половина моего поколения. Мне, как военнообязанному, гибель грозит в первую очередь».

Еще через два с половиной месяца Иголкин подписал протокол, в котором с его слов в следовательской редакции были объяснены мотивы преступных действий:

«Испытывая животный страх перед атомной войной и стремясь спасти свою шкуру, я примкнул к преступной антисоветской группе, ставящей своей целью путем клеветнических измышлений и антисоветской агитации расшатать советский государственный и общественный строй. Ослабление Советского государства объективно ведет к ослаблению обороноспособности страны и к необходимости капитуляции перед американским капитализмом, размахивающим атомной бомбой и готовым пустить ее в действие. Я считал, что лучше сдаться на милость агрессора, чем погибнуть в атомной войне».

На первом допросе время подобных чистосердечных признаний еще не наступило, но следователи, как трудолюбивые пчелки, готовили почву для них.

— Назови своих близких друзей, — потребовал Семеонов.

Василий назвал с десяток имен, и в том числе Атоса, Портоса и Арамиса.

— С этими троими ты часто встречался? — вмешался Маракуш.

— Да, это мои школьные друзья. Мы встречались и в школе и потом… в общем, до их ареста, — не таился Василий.

— А за что они арестованы — об этом ты знаешь? — спросил Маракуш зловеще.

— Я знаю, что они арестованы ошибочно. Это честные и преданные советские люди, — твердо ответил Иголкин.

Казалось, Маракуш ждал такого ответа. Он рявкнул:

— Мы никогда не ошибаемся, никогда!

— Послушай, что показывают твои сообщники, — примирительно сказал Семеонов и, полистав толстое дело, начал читать протокол допроса Атоса:

— «Вопрос: Расскажите об организованной вами антисоветской группе.

Ответ: Пылая звериной злобой к советскому строю и вынашивая злодейские планы физического уничтожения И. В. Сталина, я еще во время учебы в 10-м классе средней школы начал собирать вокруг себя единомышленников с целью создать ядро антисоветской террористической организации, целью которой должно было стать убийство И.В. Сталина и других руководителей партии и правительства и развертывание широкой антисоветской агитации.

Вопрос: Кого вы вовлекли в свою преступную группу?

Ответ: В первую очередь одноклассников Портоса и Арамиса.

Вопрос: Каких политических взглядов вы придерживаетесь?

Ответ: По своим убеждениям я принадлежу к социалистам-революционерам.