Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

После тщательного осмотра вещей лагерная вахта осталась позади. Самого Василия, теперь вольного человека, не шмонали. Иголкину казалось, что надзирателям, у которых теперь оказались коротки руки, жалко себя. Бывший заключенный ступил на вольную землю, но не мог идти. Чтобы двигаться, ему нужны были конвой, собаки, окрики и лай, колонна заключенных и шеренга товарищей. Василий напоминал тяжелобольного, который первый раз поднялся с постели и силится добраться до окна. Поминутно оглядываясь и придерживаясь прямой линии, освободившийся из заключения, преодолевая слабость, направился к штабу лагеря за документами. Казалось, что кто-то пристально смотрит в спину. Отклоняться от прямого пути было нельзя. Конвой приучил:

— Шаг вправо, шаг влево считается побегом!

— Конвой применяет оружие без предупреждения!

Подав документы, канцелярист-лейтенант, теперь товарищ Савченко, сказал:

— Ты счастливчик! Едешь в Москву. А мы остаемся здесь гнить.

Перейдя на уровень общечеловеческих ценностей, нельзя не заметить, что и заключенные, и администрация Сверхлага находились на дне жизни.

Волна реабилитации докатилась до лагеря в конце 1956 года. Последние заключенные вышли на волю только через шесть лет после этого. В итоге оказалось, что злейших врагов Советской власти в Сверхлаге было не больше, чем заключенных с пятилетним сроком, освободившихся по ворошиловской амнистии 1953 года, то есть около 0,1 процента. Зону сровняли с землей и уничтожили все следы. Бурьян не вырос. Он там не поднимается и не выживает. Теперь на этом месте поселок. Дети бегают по медной земле и не знают, что она пропитана горем и ненавистью.

Было 17 апреля 1953 года. За день до этого на свободу вышла подопечная полковника Чеченева, Татьяна Федотова.

Глава II. ЭТИХ НЕДАВНИХ ДЕТЕЙ СОЕДИНИЛА ИСКАЛЕЧИВШАЯ ИХ ТЮРЬМА

1. Студент и балерина встречают друг друга

От Медного Рудника до Москвы можно было добраться только с пересадками. Помогая выбрать путь, железнодорожные служащие посоветовали Иголкину доехать до узловой станции Жарык, находящейся приблизительно в 450 километрах от лагеря, и пересесть в прямой плацкартный вагон до Москвы. Он прибывал на узловую станцию в составе сборного поезда по другому железнодорожному пути. Состав далее следовал через Карабас и Караганду до Транссибирской магистрали, где вагон должны были присоединить к проходящему поезду, следующему в столицу. По неведомой причине расписание нарушилось и случайный московский состав принял дополнительный вагон только на время. До самой Волги его то прицепляли, то отцепляли и подолгу держали на станциях. Путь до Москвы вопреки уверениям железнодорожных служащих, говоривших о шести днях, занял десять суток. Прибыв на станцию Жарык под вечер, недавний заключенный оформил билет и коротал ночь в ожидании своего поезда.

Одно купе московского вагона, в который должен был сесть Василий, занимали четыре лагерницы, освободившиеся из заключения. Не успели остаться позади стены тюрьмы, как в недавних узницах пробудилось стремление женщины нравиться себе и всем окружающим. До отхода поезда они успели пополнить гардероб и приобрели мыло, щетки, иголки, косметику, нитки, ножницы и другие предметы, необходимые человеку в его повседневной жизни[14].

В вагоне подруги подшивали одежду, что-то прилаживали и примеряли, стригли и чистили ногти, причесывали короткие волосы, надевали немудреные украшения, давали друг другу советы и опять все начинали с начала. Они напоминали пташек, которые вырвались из клетки и теперь сидят и чистят перышки перед дальним полетом. Им открывалась дорога в широкий мир.

Сидящую с краю на нижней полке женщину звали Татьяной. Подруги не без основания называли ее «балерина». До ареста Татьяна училась в институте театра в Москве, а в лагере входила в состав культбригады и выступала с танцевальными номерами. Ей было 23 года. Артистка блистала яркой и вызывающей красотой. Дюма-отец, которого Иголкин превзошел в рассказе о побеге графа Монте-Кристо из замка Иф, описал бы эту женщину так:

«На ее лице выделялись большие темно-карие бархатистые глаза, обрамленные черными ресницами, и большой пухлый и чувственный рот. Меж приоткрытых алых губ блистали белые зубы. Тонкая розовая кожа была удивительно нежной и чистой. Подруги говорили, что у балерины самое красивое тело в Сверхлаге. У нее были точеные плечи, гибкий и тонкий стан, округлые бедра и стройные сильные ноги. Прелесть тела венчала неожиданная для стройной фигуры распустившаяся пышная грудь с широким овалом пигмента вокруг сосков. В жилах Татьяны текла русская кровь, но в блеске ее красоты сверкало что-то от яркой и быстротечной прелести женщин Востока. В институте театра шутили — это студентка с цыганским акцентом. Она была грациозна и изящна в движениях, но эта грация напоминала не движения кошечки, а повадки тигрицы. В облике чувствовались сила и власть. Надменное и несколько капризное выражение не смывалось с лица даже улыбкой. Она умела повелевать. Будь эта женщина королевой, у нее в услужении оказался бы не только весь двор, но и сам владыка король».

К описанию, данному Александром Дюма, можно добавить лишь прозу — Татьяна была среднего роста, ее короткие волосы не слушались гребенки и стремились подняться торчком.

Сборный поезд пришел на станцию Жарык под утро. Василий вошел в полупустой вагон, который оказался последним в составе, и продолжил свой путь домой. Купе плацкартного цельнометаллического вагона не имеет дверей. Возникающие в нем звуки расходятся по всей железной коробке вагона. До студента, расположившегося на нижней полке во втором от края купе, из середины вагона доносились оживленные женские голоса и смех. Пробыв некоторое время в нерешительности, молодой человек отправился посмотреть на говоривших. Перед купе, где находились пассажирки, Василий замедлил шаг. Совсем остановиться было неудобно, а если пройти чуть медленнее, то это дало бы несколько лишних секунд для обзора. Вдруг он остановился как вкопанный. Иголкин узнал женщину, расположившуюся у прохода, и вспомнил ее имя. Это была балерина Татьяна, выступавшая почти год назад в составе приезжей культбригады артистов-заключенных во время концерта на Медном Руднике.

2. Концерт на Медном Руднике

Во всех особых лагерях, в каждом лагерном отделении имелась культурно-воспитательная часть (КВЧ). Медный Рудник не составлял исключения. Автор не знает, какие задачи было призвано решать это подразделение. Безусловно, что действия КВЧ направлялись циркулярами и инструкциями, что писались отчеты и сводки об их исполнении, что среди КВЧ были свои передовики и отстающие, что шел обмен опытом. Следы этой жизни остались где-то в архивах и недоступны для обозрения.

Особые лагеря были лагерями уничтожения. Уместно спросить: уж не считалось ли, что культурно-воспитательная часть призвана довести антисоветские души заключенных до такой степени патриотического экстаза, когда идущие на смерть оставляют записку на ученическом листе: «Считайте меня коммунистом!»?

А может быть, администрация боялась, что узники забудут сказать в свой смертный час: «Да здравствует товарищ Сталин!»

Василий не думал о задачах КВЧ. Его никто не воспитывал, не перевоспитывал, не просвещал и не приобщал к культуре. Бывший студент не ощущал никакой заботы со стороны КВЧ. Как и другие заключенные, он знал о существовании культурно-воспитательной части главным образом потому, что в зоне стоял маленький домик с табличкой на двери: «КВЧ». В реальной лагерной жизни в КВЧ принимали письма (два раза в год) и раздавали посылки и письма. Несмотря на эти блага, домик пользовался недоброй славой. Болтали, что именно там кум в особой тайне встречался со стукачами.

Начальник КВЧ старший лейтенант Черногрудов появлялся на службе редко, а когда приходил, то был просто пьян или пьян очень сильно. Заключенные ценили его за беззлобность и отеческие поучения. Собственно, поучение было только одно:

вернуться

14

Средствами на покупки служили личные деньги, выданные при освобождении. Они складывались из сумм, бывших при себе еще при аресте, из переводов родных и близких и из грошей, заработанных в лагере. Из них вычиталась стоимость содержания в неволе. Деньги на руки заключенным не выдавались, а хранились на личном счете. С него ежемесячно на расчетную книжку перечислялось не больше чем 19 рублей 70 копеек. На это в лагерном ларьке можно было приобрести черный хлеб, махорку, хозяйственное мыло, зубной порошок и другие предметы первой необходимости. Ассортимент включал 10–15 названий. Пользоваться ларьком разрешалось при условии выполнения нормы и соблюдения правил режима. При таких расходах на личном счете заключенных за многие годы неволи скапливались «крупные» суммы. Большинство освободившихся из Сверхлага по амнистии получили на руки по 400–500 рублей.

13
{"b":"850413","o":1}