Утверждение Зисмана не осталось незамеченным. Казалось, что начинается дискуссия.

— Монгольская Народная Республика идет к социализму другой дорогой, — задиристо заметил ассистент кафедры экономики стран народной демократии Попугай. — Благодаря помощи Советского Союза отсталая республика получила возможность двигаться на пути к социализму, минуя капитализм. — Попугай считал, что марксизм-ленинизм является молодым, развивающимся и вечно обновляющимся учением. Особый путь к социализму, избранный Монголией, он рассматривал как доказательство творческой сущности марксизма-ленинизма.

Не отвечая на выпад Попугая, доцент продолжал, не сбиваясь с конспекта:

— Диктатура пролетариата является подлинной демократией. Она выражает кровные интересы трудящихся и служит орудием построения социалистической экономики.

Обмен мнениями не состоялся.

Не дожидаясь окончания выступления Зисмана, в президиуме поднялся заведующий кафедрой экономики сельского хозяйства профессор Глухарь и провозгласил:

— В результате победы колхозного строя Советский Союз из страны мелкотоварного производства превратился в страну самого крупного в мире механизированного сельского хозяйства. — Могучий голос Глухаря заполнил помещение. Казалось, что в нем не осталось места для других звуков. Но неожиданно в аудитории совсем на другой ноте раздался голос доцента кафедры экономики тяжелой промышленности Нинели Пеночки:

— Победа индустриализации в СССР достигнута, несмотря на ожесточенное сопротивление ликвидируемых капиталистических элементов. — Высокий визгливый голос Нинели обходил крутые валы профессорского баса и резал слух.

Тут заговорили все. Каждый участник конкурса читал свой конспект, не обращая внимания на коллег. Казалось, что мощный радиоприемник разносит по аудитории звуки передач, идущих из засоренного эфира от многих радиостанций, работающих на одной волне. Однако в хаосе скоро начал угадываться порядок. Выступающие профессора, доценты и ассистенты преподавали различные дисциплины: политэкономию, бухгалтерский учет, историю народного хозяйства, экономическую географию, историю КПСС, планирование, экономику торговли, статистику и другие предметы, но слова, в которых они выражали суть своих наук, были одинаковыми. Педагоги то и дело одновременно говорили одно и то же слово или словосочетание. Дуэт, трио, квартет, а иногда и целый хор голосов произносили:

— Социализм, коммунизм, величайший, животворный, неотъемлемый, решающий, вероломный, выдающийся.

— Могучая поступь коммунизма.

— Новые успехи.

— Дальнейшее повышение.

— Расширение братской семьи.

— Величественные свершения.

— Борьба советского народа.

— Светлый путь.

— Капитализм отжил свой век.

— Будущее принадлежит коммунизму.

— Свершается массами трудящихся под руководством КПСС.

— Замечательная советская женщина.

— В лагере социализма нет эксплуататорских классов и навсегда покончено с угнетением.

— Национальный доход при социализме растет быстрее, чем при капитализме…

Эти слова вырывались из хаоса звуков и достигали слушателей. Сами преподаватели, чувствуя, что они встречаются в любимых словах, произносили их с пафосом и выразительно. Казалось, что в аудитории происходит коллективное художественное чтение.

Торжественные звуки отражались от стен и далеким эхом возвращались к Василию. На этом пути с пышных фраз слетала мишура, и они приобретали другое звучание. До Василия доносилась матерная брань чекистов, окрики надзирателей, команда конвоя, лязг наручников, щелчки дверного замка в камере, звук шагов по тюремному коридору, урчание сторожевых собак, проклятия заключенных, тяжелое дыхание и стоны лагерников в ночном бараке, скрип подъемника в шахте, гулкие удары кирки о куски медной руды и звериный крик придавленного камнями заключенного. Звуковая гамма тюрьмы и лагеря каждый раз расширялась, когда преподавательский хор произносил: «социализм», «коммунизм», «свершается массами трудящихся под руководством КПСС». При словах «могучая поступь коммунизма» Иголкин слышал преимущественно матерную брань, при словах «новые успехи» — проклятия заключенных, при словах «светлый путь» — окрики конвоя и урчание сторожевых собак, при словах «единство советского народа» — разноязычный гул остервенелой драки национальных лагерных общин, при словах «в мире социализма нет эксплуататорских классов» — тяжелую поступь полковника Чеченева, обходящего Медный Рудник в сопровождении свиты из администрации и лагерных придурков, при словах «будущее принадлежит коммунизму» — скрип тюремных ворот, открывающихся для приема новых заключенных, при словах «пополнение братской семьи» — ломаную русскую речь поступивших в лагерь эстонских крестьян и при словах «замечательная советская женщина» — тираду следователя Галины.

Василий стоял у стены. На него лился поток обнаженных и страшных в открывшейся правде слов. Иголкин знал истину, но о ней не ведали или не хотели знать ни задыхающиеся в патриотическом экстазе воспитатели молодежи, ни полусонная студенческая аудитория. У этих людей было другое мироощущение. Василий оставался среди них один со своей никому не нужной правдой.

Привыкшие ко всему студенты находились в состоянии обычной скуки и не реагировали на происходящее. Актив делал вид, что пишет конспект, а студенческая масса разговаривала, спала, читала, играла в балду, морской бой и предавалась другим подобным занятиям. По-иному вели себя местные жители, выглядывающие из окон своих домов. Когда преподавательский хор особенно удачно исполнял знакомые словосочетания, обывателей охватывало ликование. Порой оно переходило в бурные и продолжительные аплодисменты. Наибольший восторг у советских людей вызывали выражения:

— В трудах Сталина разоблачена глубоко реакционная и агрессивная сущность…

— Сталин развил и конкретизировал марксистско-ленинские положения о переходе от социализма к коммунизму.

Особенно понравился отрывок, исполненный квартетом из двух высоких мужских и двух низких женских голосов:

— В своем произведении «Марксизм и национальный вопрос» Сталин гениально показал, что общность экономической жизни людей является одним из основных признаков нации.

Какая-то женщина в тюбетейке, по виду приезжая, в светлом порыве чуть не выпала из окна. Рядом стоящие удержали ее за полы пестрого халатика.

В ответ на слова о вожде люди выставляли в окнах его портреты, находившиеся в комнатах. Сталин был на них и молодой, и в зрелом возрасте, и пожилой, в полувоенном кителе, в кавалерийской шинели и в форме генералиссимуса, с трубкой, без нее и с пионерами, один, с народом и вместе с Лениным. Они сидели на скамейке в Горках и дышали свежим воздухом. Свободного места между основоположником и продолжателем и по краям скамейки было предостаточно. Раньше там сиживали не то Троцкий, не то Бухарин, не то кто-то еще из ленинской гвардии. Но изображения соратников на фотографии, с которой изготовили портрет, замазали, а изъяны заретушировали. Перестала гвардия дышать свежим воздухом вместе с основоположником.

В окне против Василия появился новый портрет. На нем были Сталин и девочка в матроске. Усатый вождь поглядывал на девочку словно Серый Волк на Красную Шапочку. Этого зрелища Василий не вынес. Он решил отойти подальше и начал пробираться вдоль стены здания. Через несколько шагов в грязном окне полуподвального помещения студент увидел еще один портрет. Это была репродукция с картины «Утро нашей Родины». Вождь стоял на переднем плане. Был он мудрый, человечный, великий и родной. За ним простирались колхозные поля с комбайнами и виднелся индустриальный пейзаж с цехами заводов, домнами и копрами шахт. Одна из них показалась знакомой. Это действительно так и было. Василий узнал шахту № 33 Медного Рудника. На копре появился маленький карлик и ловко соскочил на тротуар. Еще не прикоснувшись к асфальту, он увеличился в размерах и превратился в начальника КВЧ старшего лейтенанта Черногрудова. Найдя глазами Василия, начальник сказал отечески: