— Ведь это я же наколдовала своими разговорами, чтобы он пришел сюда, — твердила Лонни.
— Да уж, ты наколдовала, чтобы пришел, — согласилась и мать Лонни.
Дело же было очень простое и можно, пожалуй, сказать — естественное, как бывает со многими невероятными вещами. Был пасмурный вечер поздней осенью, и рано стемнело. Лонни как раз вернулась с фабрики и раздумывала — пойти ли куда-нибудь или остаться с матерью и Ирмой, которая читала за столом.
— Что я сижу с вами дома, — рассуждала Лонни, — вы обе как истуканы, и даже когда вы хотите говорить, вам не о чем говорить. Никуда вы не ходите, ничего не видите и не слышите.
— Где уж нам соваться со своим разговором, — ответила ей мать, — ты все равно о своем талдычишь, у тебя свое на уме.
— А вот и есть свое, — сказала Лонни, — ведь когда девушка только и делает, что читает, то вернись домой хоть в полночь, только и подумаешь, что она влюблена и ждет.
И едва Лонни произнесла «влюблена и ждет», как в наружную дверь вдруг постучали, потом все были уверены, что постучали именно вдруг, ведь все странные вещи происходят всегда вдруг. Тетя Анна, которая была в передней комнате, открыла дверь, а Лонни встала в дверном проеме между комнатами — подглядеть из-за занавески, кто пришел. Но она ничего не увидела, — никто не вошел, кто-то стоял снаружи. Там стоял кто-то странный, большой и страшный, — это Лонни сразу почувствовала сердцем, как она позднее говорила всем, кто только хотел ее слушать, — ибо все манеры тети Анны вдруг изменились до неузнаваемости, когда она, поперхнувшись, сказала:
— Ах, фрейлейн Ирма Вайну? Да, конечно, она живет у нас, я ее тетя. Может, господин будет так любезен и зайдет. Мы живем, правда, просто, но…
Лонни не утерпела, не стала дожидаться, когда гость после таких длинных упрашиваний и извинений войдет в комнату, и горячо зашептала Ирме, не отрывая глаз от наружной двери, так что слова, которые она шептала, там были слышны лучше, чем Ирме, сидевшей за спиной Лонни у стола.
— Ирма, Ирма! Тебя спрашивают! Кто-то там за дверью, мать приглашает войти! Быстро, Ирма! — шептала Лонни, обратив лицо к наружной двери.
Но не успела Ирма посмотреть, кто ее спрашивает, как человек вошел и снял котелок с головы. Лонни заметила сразу, что у вошедшего был на голове котелок. К тому же она увидела человека раньше, чем Ирма, гораздо раньше, — она твердила это потом, — и поэтому успела пристально оглядеть его — во что одет, обут, и все-то было шикарное, все, все, все. И сам он был тоже… Сразу видно, что… Да, сразу видно…
— Ирма! Ирмочка! — взволнованно позвала тетя и хотела было пройти в заднюю комнату. Но этого не понадобилось, Ирма сама вышла и стала рядом с Лонни в проеме двери, и застыла, будто вот сейчас должна была провалиться сквозь пол в подземелье, оставив после себя только тонкий синий дымок, пахнущий клевером. Бедная девушка не знала сама, покраснела она или побелела, она чувствовала только, что по всему телу ее бегут какие-то странные волны, какие-то электрические токи. Другие же, особенно Лонни, уверяли позднее, что у Ирмы сначала было мертвенно-бледное лицо, прямо как у покойницы, даже нос заострился и стал красивей. Губы были как бумага и лоб как мрамор, а глаза будто пятна застывшего жира. Потом она вся вдруг покраснела, вернее — порозовела, едва вошедший господин, увидев ее, поклонился — вежливо, с шиком. А потом белое и розовое стало перемежаться — и с такой быстротой, что у всех зарябило в глазах, голова пошла кругом, никто не знал, что делать и как быть, — не знали ни господин, ни тетя, ни Лонни, а Ирма и подавно, она в эту минуту пребывала в каком-то ином мире. Так вспоминала позднее это событие Лонни, вспоминала, что произошло с другими. Что же касается ее самой, все было необъяснимо, неописуемо, непонятно, как сон.
На самом же деле все было проще. Когда Ирма увидела кланяющегося господина, то почувствовала, что губы ее будто стянуло, и она едва сумела произнести:
— Вы, господин Всетаки!
Эти слова и были первым знаком тете Анне и Лонни о том, кто такой чужой вежливый господин и соучастниками какого невероятного события они сейчас являются. Но времени, чтобы осознать это, прошло слишком мало, надо еще было внимательно выслушать, что скажет этот господин. Но он только сказал:
— Да, барышня, это я, извините, пожалуйста!
— Что вам еще угодно? — спросила Ирма с упреком, тетя и Лонни слышали, что — с упреком. Да и сам господин Всетаки, должно быть, тоже уловил упрек, и ему вроде стало неловко, он, запинаясь, сказал:
— Еще раз извините, барышня, но я хотел сделать вам одно предложение…
— Господин Всетаки, — сказала Ирма, — я уже говорила вам, что я, после того что было между нами, не хочу выслушивать ни одного вашего предложения. — Сказала, шагнула назад в дверной проем, пошла и села за стол и обхватила голову руками.
Господину Всетаки делать и говорить было больше нечего, оставалось только выйти. Ирма только этого и ожидала, хотя сама боялась, что господин Всетаки это сделает. Сердце ее билось все сильнее, пока господин Всетаки медлил с уходом. И самым странным было то, что господин Всетаки в конце концов вообще не ушел, а обратился к тете Анне:
— Если вы тетя фрейлейн Ирмы…
— Да, я ее тетя, — с готовностью подтвердила тетя Анна.
— А я подумал, что если вы действительно ее тетя, то…
— Да, господин, я действительно тетя фрейлейн Ирмы, она моя племянница, ее мать — моя сестра, живет в деревне, так что я для нее здесь, в городе, и вместо матери, и тетя, чтобы ей было здесь на кого опереться.
— Не могу ли я тогда поговорить с вами, раз вы для фрейлейн Ирмы вместо матери? — спросил господин Всетаки.
— Конечно, господин, прошу, прошу! Может быть, вы присядете, вот стул…
— Спасибо, сударыня, — ответил господин Всетаки и сел.
— Что же вас так волнует, если позволите вас спросить? — сказала тетя Анна.
— Как вы догадываетесь, я тот самый человек, у которого служила ваша племянница, фрейлейн Вайну, — начал господин Всетаки и хотел было продолжать, но тут тетя Анна вставила:
— Да, об этом мы догадываемся. Я догадалась по вашему имени, когда фрейлейн Ирма назвала вас господином Всетаки, ведь такого имени больше не встретишь.
Тетя Анна охотно назвала Ирму фрейлейн, чтобы все было немного учтивее и достойнее в этой не вполне приличествующей для такого господина обстановке.
— В этом вы вполне правы, — согласился господин Всетаки, — другой такой фамилии ни у кого нет. Но вернемся к делу. Фрейлейн Вайну была вынуждена уйти со службы по известному недоразумению, повод, к сожалению, дал лично я, как вы уже, видимо, знаете.
— Нет, к сожалению, мы ничего не знаем, ни я, ни моя дочь Лонни, которая стоит тут у двери. Лонни, ты не слышала что-нибудь? Может, ты просто не стала говорить мне об этом? — обернулась тетя Анна к дочери.
— Нет, мама, я ничего не знаю. Ты же знаешь, что Ирма как воды в рот набрала.
— Вот видите, господин, мы об этом деле ничегошеньки не знаем. Может, вы немного объяснили бы нам, что же такое было, когда фрейлейн Ирма так вдруг… — сказала тетя Анна, повернувшись к господину Всетаки.
— Да, видите ли, сударыня, я не стал бы делать тайны из происшедшего между нами, но раз фрейлейн Ирма считает лучшим молчать, то и я не хочу говорить подробнее о старых делах, чтобы избежать новых недоразумений. Только повторю вам, что между нами были известные недоразумения, повод к ним подал я сам, только я, ибо фрейлейн Вайну вела себя вполне корректно и вызвала у меня только восхищение, чтобы не сказать большего. И теперь я пришел, чтобы как-то разрешить это дело, попросить извинения у фрейлейн Вайну и…
— Вы хотите, видимо, господин, чтобы фрейлейн вернулась к вам, — торопливо вставила тетя Анна.
— Нет, этого я сейчас не хочу, — ответил господин Всетаки.
— Ах, не хотите? — от всего сердца удивилась тетя Анна. — Почему же?
— Как бы вам это сказать, — подумав, произнес господин Всетаки. — Если не очень-то выбирать слова, а выразить только мысль, то — место это не подходит фрейлейн Вайну, не вполне для нее приличное.
