— Знаете, что говорят люди на улице? Будто господин Всетаки сам покончил с собой. Пыталась покончить жена, но покончил муж, потому что у него была совесть.

Говоря эти слова, Ээди смотрел перед собой в пол. Взгляд Ирмы скользил от говорившего к мадам Полли и обратно. Воцарилось молчание. Ирма не выдержала и сказала, отвечая Ээди:

— Но это же так и есть, люди правы, только ты сначала…

— Я сказал, что убью его, и я убил его, потому что у него не было совести, а у меня есть, — горячо перебил Ээди.

— Дорогой, ты с ума сошел, — сказала Ирма.

— Спроси у нее, спроси, пусть она расскажет! — продолжал Ээди, указывая на мадам Полли.

— Госпожа Полли уже рассказала, я все знаю, — сказала Ирма. — А вот здесь и последнее письмо Рудольфа ко мне, на, прочти, если хочешь. — Ирма взяла сложенный листок, который она уже спрятала за пазуху, и протянула молодому человеку. Пока он таращил глаза, читая листок, Ирма рассказала: — Другое письмо для полиции — он, Рудольф Всетаки, в здравом рассудке и просит в своей смерти никого не винить.

Ээди, прочитавший слова: «Мой кузнечик, я все еще люблю тебя, будь счастлива!» — остолбенев, большими, застывшими глазами уставился на Ирму, потом на мадам Полли, которая спокойно выдержала взгляд молодого человека. Наконец он опустил глаза и произнес как бы про себя:

— Значит, я в самом деле сошел с ума.

Но немного погодя он вскочил со стула и вскричал:

— Нет, я все же не сумасшедший! Ведь я здесь уже во второй раз? Да или нет? — обратился он к мадам Полли.

— Да, — спокойно ответила она.

— Ну и значит, я убил его, — заключил Ээди.

— Нет, молодой человек, вы только слышали или видели, как он стрелялся, и только. И после этого выбежали в дверь. Зачем вы хотите вдруг сделать себя убийцей, я не знаю, но, может быть, вы хотите стать героем в глазах госпожи Всетаки, это единственное объяснение, — с прежним спокойствием говорила мадам Полли.

— Ээди, тебе не стыдно так меня обманывать? — вставила Ирма.

Но Ээди впадал все в большее возбуждение, он задыхался, размахивал руками, хотел, казалось, что-то сказать, но не находил слов и стал наконец рыться в карманах.

— У меня был револьвер, — запыхавшись, говорил он, — я зарядил его и положил в карман — и вот его нет у меня. Куда же он делся, если я не убивал? Куда я его дел? Кто взял его у меня из кармана?

— Не знаю, — сказала мадам Полли.

Но Ээди начал все припоминать, все до самых мелочей, говорил о своем приходе, о том, как дрожал на лестнице, о своем страхе за дверью, о том, как вошел, о приятном голосе господина Всетаки, о том, как вошел в комнату, как стрелял, об ударе по руке, о том, как револьвер упал, о бегстве из квартиры. И вдруг в глазах его сверкнула радость. Он поднял рукав пиджака на правой руке, он отвернул рукав, подошел к мадам Полли, показал ей фиолетовое пятно на руке и сказал:

— Вот, вы ударили по руке, и поэтому вторая пуля не попала и револьвер вывалился у меня…

Тут нервы мадам Полли не выдержали, она сгорбилась на стуле и стала всхлипывать. Ээди повернулся к Ирме и сказал ей:

— Теперь ты видишь, я все-таки убийца.

Но Ирма была как восковая статуя, и взгляд ее как-то странно скользил, не задерживаясь на Ээди. Он постоял перед ней немножко, потом отошел к стулу, сел на него, и губы его по-ребячески скривились. Прошло несколько мгновений. Затем Ирма, как лунатик, подошла к стулу, на котором сидел Ээди, стала за его спинкой и положила левую руку парню на голову, держась правой за спинку стула, словно боялась упасть. Левая рука ее на голове у парня сначала лежала спокойно, потом стала теребить волосы и затем дергать их все сильней, словно хотела вырвать из головы. Молодой человек сидел спокойно, будто и не замечал, что делает рука Ирмы.

— Как же ты мог это сделать, если ты любишь меня? — сказала наконец Ирма. — Я же люблю только его.

— А я люблю только тебя, все потому, — ответил молодой человек, взял ее за руку, которая как бы замерла, перестала дергать его за волосы и просто лежала на его голове, потянул ее вниз, словно хотел поцеловать, но все же не сделал этого, только прижал к своей щеке, так что кончики ее пальцев доставали до губ Ээди. Ирма нагнулась над стулом к своей руке и будто хотела обнять за шею молодого человека, но нет, у нее не оказалось ни этого, ни какого-либо другого желания, она просто стояла, нагнувшись над стулом, когда убийца ее мужа прижимал ее руку к своей щеке, будто он утопающий, который хватается за соломинку.

— Мне нужно идти, — наконец произнес Ээди, выпустил руку Ирмы и хотел было встать.

— Куда? — спросила Ирма как бы с удивлением.

— Куда же, — ответил Ээди. — В полицию.

Это слово вселило жизнь в мадам Полли. Она принялась вытирать слезы и сказала:

— Молодой человек, господин Всетаки не хотел этого, потому он и написал перед смертью… письма.

— Я не могу принять от него такое… — ответил Ээди.

— Разве он делал это из-за вас, — объяснила мадам Полли, — он думал о той, кого любил.

— Поэтому я и не могу принять это от него, — сказал Ээди.

— Ты же сказал, что любишь только меня, потому ты и не можешь? — спросила Ирма.

— Это самое тяжкое, это слишком тяжело, — сказал Ээди, и у него по-детски скривился рот, когда он прижал руки к глазам и стал плакать.

— Я во всяком случае постараюсь исполнить последнее желание господина Всетаки и защитить его честь, потому что я тоже люблю, — сказала мадам Полли. — Никто не сможет сказать, что его последние слова и дела были лживыми.

Произнеся это, мадам Полли медленно повернулась к комнате, где лежал покойный, чью честь она хотела защитить, потому что тоже любила. Ирма же вышла из-за стула и стала рядом с Ээди, который все еще держал руки перед глазами, погладила его по голове и сказала с мольбой:

— Дорогой, сделай это ради тех роз, которые я тогда подняла с земли.

Молодой человек только плакал.

Перевод Ромуальда Минны.