— Он к себе в село отправился за подмогой. Ведь весна — работы прибавляется.

Ветер налетел с новой силой. Но теперь его не замечали. Неужели это были те же люди? Час назад они стояли недовольные, продрогшие, сгорбившиеся, с руками, засунутыми в карманы. Но одно теплое слово, одно распоряжение, сказанное без колебаний, расшевелило этот человеческий муравейник. Откуда столько людей? Точно из-под земли появились. Какой-то внутренний огонь согрел их. Мелькнул желтый платок: Божурка ругалась с каким-то парнем, слишком медленно принявшим ее тачку. Красный шарф вспыхнул в свете прожектора.

— Таня, и ты здесь!

— А как же без меня, товарищ Божинов? Организовала вот бригаду прежних моих сослуживцев из управления. Сейчас они разгружают машину. По два камня принесут — и то польза. Эй, Киро, ты что это отдыхаешь? Берись-ка за носилки. Камни, камни давайте.

Что там камни! Киро поднимает сейчас почти целый грузовик. Ноги его скользят, он спотыкается, хотя стало не так темно: вспыхнул свет прожекторов и автомобильных фар. У реки послышался голос Младена:

— Есть ли кто в резиновых сапогах? Надо кому-нибудь встать в воду.

Младен увяз одной ногой в иле и не может пошевельнуться. Концы его шарфа развеваются, словно крылья. Но он не чувствует холода.

В отблеске света темная вода походит на широкую изгибающуюся металлическую ленту. Этот миг решает все: или совершится подвиг, или все пропадет. Борьба идет за каждую минуту, за каждую секунду. Река тоже словно ждет этого решающего мгновения: она яростно шумит, пенится. Кто решится войти в нее, вступить с ней в единоборство? Минута, другая. Младену кажется, что прошло больше часа. Молчание тяжелее холода.

Вдруг раздался тяжелый всплеск, и брызги долетели до берега — туда, где стоял Младен.

— Товарищи, — послышался со стороны реки негромкий юношеский голос, — камни все в одном месте. Вот, нащупываю их ногой. Еще немного надо — и все! Давайте большие камни. Самые большие. Идите сюда, скорее! Вода напирает, но мы ее остановим. Скорее!..

Дурхан, тихий, стеснительный паренек, красневший, как девушка, когда к нему обращался кто-нибудь из начальства, стоял сейчас в воде и уверенно распоряжался. Он был невысок, вода доходила ему до пояса, качала из стороны в сторону, казалось — вот-вот унесет.

Фары грузовиков время от времени прорезали тьму. Мерцала светлая полоска реки, вздымавшейся все выше и выше.

— Ребята, поможем Дурхану, а то река унесет его! — крикнул Мирко, который, как всегда в решительный момент, был в самом опасном месте.

Он уже вошел в воду. Послышался еще всплеск, за ним другой. Люди бросались в воду, заходили глубже. Мускулистые руки подавали им огромные камни, доски. На берегу рабочие, тяжело дыша, согнувшись под тяжестью ноши, спешили вниз. В свете фар появлялись, как на экране, фигуры мужчин, парней, девушек. Люди останавливались у воды, с беспокойством всматривались в темноту, испуганно спрашивая: «Выдержат ли?» — и снова торопились наверх за материалами. Нашлись, правда, и такие, что стояли в сторонке, ворчали:

— И что силы зря тратят? Три раза перекрывали ее — и три раза она опять все сносила.

— Я же предлагал отложить до утра. Где это видано, чтоб реку ночью перекрывали?

— Ну, что ж такого, только вот холодно.

— Холодно вам! — крикнула девушка в желтой шали, завязанной крест-накрест. — Холодно вам, бедным, — ручки сложили и стоите, языками треплете. Постыдились бы! Хоть бы по одному камню принесли. Лазар, а ты чего слоняешься? Пошли со мной. Ребята в воду влезли, а тебе лень согнуться!

— Ух ты! Глаза бы не глядели! Баба нами командует!

— Все эта Божурка! Мало того, что на погрузке, еще и здесь.

— Ты не рассуждай, лучше за носилки берись.

— Лазар, иди в воду, смени Дурхана, — крикнула Таня. — Он, бедняга, совсем окоченел.

— Давайте, давайте! — слышался слабый голос Дурхана. — Уже закрепляют.

Еще двое вошли в воду. Никто не замечал, что ночь на исходе, никто не смотрел на звезды. А они стали крупнее, словно хотели помочь своим светом.

— Дурхану нельзя больше оставаться! Тащите его!

— Дурхан, эй, Дурхан!

— Еще немного. Сейчас конец! — ответил юноша.

Но Дурхана уже вытаскивали из воды. Ноги не слушались его, скользили, подгибались. Кто-то подхватил его. Протянули ему рюмку коньяку.

— Готово, перекрыли!..

— Ура! По-нашему вышло!..

Один за другим все выходили из воды. Люди дрожали от холода, но в них зарождалась новая, незнакомая доныне гордость. Гордость за свою силу, за своих товарищей.

Младен испытывал то же чувство. Он не думал, что совершил что-то особенное. Его так захватила работа, что для него было совсем необходимо целые сутки не покидать объекта. Но героизм Дурхана, усердие девушек поразили его. В этот вечер он понял, что нет «обыкновенных» людей. В каждом кроется что-то большое, значительное. Эта ночь связала его со строительством навсегда.

Прожекторы гасли в свете пробуждающегося дня. По шоссе тянулись вереницы людей, как будто расходились с митинга или праздника. Не чувствовалось усталости, напряжения. Все говорили наперебой, радостно и возбужденно. Совершилось большое, важное! Не было знакомых и незнакомых: ночной штурм сблизил всех.

Легким шагом Таня обгоняла идущих. Вот она взбежала по откосу, догнала Младена и молча пошла с ним в ногу, не решаясь заговорить. Но сердце ее было так переполнено, что она в конце концов не удержалась:

— Как я завидую Дурхану!..

Таня была, как всегда, искренна, но Младену показалось, что, она сейчас это излишне подчеркивает, и поэтому он поддразнил ее:

— А у было думал, что ты откажешься от работы, когда увидишь, как здесь трудно.

Девушка, возбужденная и взволнованная, не поняла шутки. Она всерьез рассердилась.

— Вы меня удивили, товарищ Зарев, и, признаться, разочаровали: когда вы приехали на водохранилище, мы в первый же день встретили вас с радостью и надеждой. Думали, вот теперь новый инженер по-настоящему возьмется за дело. Молодой, способный, дело знает, не зазнается. Поймет наши беды, поможет организовать работу. А что вышло? Хотите уехать от нас, мне Тошков сказал. Это правда? Что ж, я сама недавно в управлении работала, знаю, там не то, что здесь: тихо, спокойно.

Она говорила гневно. Наверно, не раз думала об этом. К тому же сегодняшняя ночь сломала все преграды.

— Скажи, пожалуйста, — опять пошутил Младен, — а я-то думал, что как раз сегодня и я кое-что сделал для строительства. Оказывается, ничего подобного.

Таня не стала возражать, обиженная, что он говорит с ней как с ребенком, не принимает ее слова всерьез. Она заторопилась в общежитие. Скорей бы увидеть Дурхана и ребят!..

Дурхан уже был в постели, зубы его стучали, но, увидев Таню, он попытался улыбнуться.

— Совсем как в «Покоренной реке», Таня. И мы можем побеждать трудности.

Он закрыл глаза. Лицо его стало синевато-бледным.

Рядом на кровати лежал Киро. Волосы у него были совсем мокрые, а одеяло едва доставало до подбородка. Таня открыла его тумбочку, вынула полотенце и повязала ему голову. Киро смущенно улыбнулся. Он так комично выглядел, закутанный, словно кукла, что Таня не выдержала и расхохоталась.

Она подняла на ноги всю комнату. Кое-кто спокойно спал, ничего не зная о случившемся. Девушка разбудила их, послала одного за спиртом, заставила Тодора, которого все звали «фельдшером», растереть продрогших ребят. Кто-то помешал угли, и печка весело загудела. Петр поставил греться чайник, раздобыл где-то кирпичи и положил их на огонь.

— Скажи пожалуйста, сразу видно — женщина в комнату вошла! — сказал Петр. — Посмотришь на нее — от земли не видать, а все вверх дном перевернула. Так и надо. А то вон ребята никак в себя не придут.

Таня подумала, что хорошо бы еще дать всем аспирин, и побежала к Светле. Из комнаты доносился веселый говор. Мирко сидел на красном коврике и растирал ноги. У Младена комнату сегодня не топили, и он зашел к друзьям обсушиться и погреться. Завернувшись в одеяло, он пристроился к самой печке. Светла заваривала чай.