— Если сегодня не укрепим то, что построили, — десять дней работы пропадут ни за что ни про что. Все унесет.

— Надо хотя бы огонь разложить. Продрогли все…

Костры разожгли у самого берега — там, где шла работа. Люди подходили, садились на корточки, протягивали к огню озябшие руки, грелись и снова уходили таскать к реке песок и камни. С подъезжавших грузовиков и телег непрерывно сгружали сваи и щебень.

…Дурхан поднял воротник и совсем утонул в своем ватнике. Пожалуй, он здесь слишком долго, но он стеснялся попросить заменить его. Юноша тоже был убежден, что больше откладывать нельзя. Он готов и в воду влезть, если это понадобится. Но стоять вот так, баз дела, не согласен. Ему хотелось погреться, но он не решался подойти поближе, боясь потревожить кого-нибудь. У костра образовался широкий круг, и десятки рук тянулись к огню.

Заметив Киро, Дурхан подошел к нему:

— Я думаю…

— Может, и я то же самое думаю, да кто нас спрашивает.

Младен стоял рядом и молчал. Такие же разговоры он слышал утром, и вчера, и позавчера. Нелегко было что-нибудь предпринять. Пробовали и доски и глину — все напрасно.

Когда он приехал на стройку, река почти совсем пересохла. Небольшой ручеек то тут, то там едва пробивался среди песка и щебня. Тогда ничего не стоило перекрыть ее. Он даже удивлялся, откуда возьмется у этой мелкой, ленивой речки вода, чтобы наполнить озеро. Но сейчас, насытившаяся горными снегами, опьяненная ранними дождями, река стала буйной и грозной.

Несколько раз Младен убеждал Тошкова, что пора начинать перекрытие, но тот не соглашался. То говорил, что он здесь недавно и не успел ознакомиться со всеми участками, то уверял, что надо дождаться теплых дней. Потеплело как-то сразу, за несколько дней, и вода хлынула неудержимо. Теперь трудно ее остановить. Вода поднимается, ползет к берегам, становится все выше, выше. И, кажется, нет силы, которая сдержит этот вешний напор.

Младен чувствовал, что и в его душе поднимается и растет любовь к строительству, жажда деятельности и творчества. Сегодня вечером они должны перекрыть реку. Отложить сейчас — значит потерять месяцы, ждать до лета. А строительство и так отстает. Нет, он ничего не станет спрашивать. Сделает это на свой страх и риск. Ведь именно им, молодежи, доверили строительство плотины. Вот и Мирко с ними.

Щегольская шляпа Тошкова показалась опять. Руководитель сектора побывал только что наверху, немного отогрелся, выпил рюмку коньяку и сейчас шел легко и беззаботно, словно пританцовывая. Тошков совсем не думал о том, как произойдет перекрытие, но уже воображал, как он станет рассказывать об этом в субботу в Софии. Вдруг он увидел Младена. «Вечно этот молокосос торчит на моем пути!..»

— Товарищ инженер, — Младен всегда держался с Тошковым официально, — так больше не может продолжаться. Люди на ветру стоят, мерзнут тут с утра, а ничего не делается. Долго мы будем раздумывать? Пора начинать, С плотом ничего не выходит. Надо приготовить камни для перекрытия.

Тошков надменно вздернул голову. Он почувствовал себя задетым — неудачная мысль о плотах принадлежала ему. И вообще как смеет подчиненный говорить с ним так дерзко? Здесь не Гидропроект, где все работали почти на равных началах. Он и сам уже понял, что с потом ничего не получится. Но отступить перед этим задиристым мальчишкой? Ни за что!..

— Снова попробуем плот. Дайте побольше глины, побольше соломы. Принесите доски потолще.

— Нужны шпунтовые доски…

— Чего тут пробовать? Видно ведь, что с глиной и соломой не держит…

— Два раза плот перевернулся.

— Попробуем в третий, — сухо ответил Тошков.

Никто не слушал его. Люди ожесточились, каждый хотел выложить все, что накопилось на душе.

— Эх, дело нешуточное: повернуть реку! Веками текла по этому руслу. Вот я, к примеру, в сельсовет хожу всегда одной дорогой. И не заставишь меня другой улицей ходить. Может, так и дальше, да привык, ничего не попишешь.

— Кто может заставить их лезть в воду? У людей жены, дети…

Группа рабочих окружила парторга. Слова его были тверды и уверенны, как всегда:

— Товарищ Зарев, я так думаю: пусть эта смена отдохнет часа два-три и опять возвращается. А вы проверьте там, в общежитии. Кто отдохнул и согрелся, сменит других. И прежде всего идите вы, Младен и Мирко. Двенадцать часов, как вы здесь. Мирко вон еле ноги таскает. И без вас есть люди, отдохните немного…

— Не время отдыхать, товарищ Божинов. Поглядите на реку. Как живая, дышит, волнуется. Если сейчас не перекроем, снесет все.

Однако Божинов все же настоял на своем. Вместе с Мирко Младен направился к дому. Уходя, он подумал, что надо скорей возвращаться. Выпить коньяку или чаю — и назад.

В теплой, уютной кухне Младен как-то сразу обмяк. Вспомнился дом, сестренка, встречавшая его по вечерам. Она часто и жадно расспрашивала его, мечтала стать инженером, как Ольга. Сколько рассказал бы он ей теперь, и каким далеким показалось ему то время, когда они спорили в отделе с Ольгой и Весо. Что сделали бы они на его месте? Чертить и спорить — одно, а студеная, бессонная ночь на объекте — совсем другое.

Крышка чайника запрыгала, затарахтела. Младен налил себе полную кружку и сделал первый глоток с таким наслаждением, с каким никогда не пил чаю. Затем снова расслабленно опустился на лавку. Нет, будь что будет, он не двинется отсюда до утра. Тягачом не вытащишь…

Если бы Лиляна была здесь и встречала его с таким теплом и заботой, как Светла встречает Мирко!.. О более уютной комнате и мечтать нечего. Он явственно представил себе Лиляну, сидящую на красном ковре, ярком, как ее ногти. Она протягивает чашку: «Младен, выпей еще крепкого чаю…» И он берет, но не чашку, а руку, которая держит ее, такую белую, мягкую…

Чай так и остался недопитым. Дверь без стука отворилась, и в комнату вихрем ворвалась Таня.

— Товарищ Зарев! Идите скорее — ищут вас… Случилось несчастье! Плот перевернулся. А на нем люди!

Младен вскочил, схватил шапку и шарф и выбежал на улицу.

— Постой, и я иду! — крикнул Мирко, с трудом натягивая на распухшие ноги резиновые сапоги.

Младен не стал дожидаться. Он не чувствовал холода. Бегом спустился к берегу, отчаянно ругая себя. Как он мог уйти! Нашел время греться!

— Поднимайте, поднимайте! — кричал кто-то. — Парню ногу придавило.

Младен подбежал к тому месту, где перевернулся плот.

— Погодите! Ко мне, к берегу. Иначе еще больше прищемим. Еще немного… Легче, легче.

— Вытащили!

— Теперь все в порядке.

— Как мог перевернуться такой тяжелый плот? Целые глыбы были на нем!

— Ведь маленькая речушка, а какая вредная!..

— Сразу было видно, что ничего этой ночью не выйдет. Давно пора по домам идти. Ишь опять ветер задул!..

Ветер и в самом деле разыгрался не на шутку. Хлестал в лицо, щипал щеки, колол тысячами игл.

— Да, очень уж разошелся этот ветер. Нужно подождать. Наверное, он скоро утихнет.

— Ты что, рехнулся — стоять здесь в такую погоду!

— Ну, пойдем, что ли?

— Куда вы? — крикнул Младен. — Вернитесь сейчас же. Нельзя же каждую ночь отдавать на разрушение то, что мы сделали за день, и утром начинать все сначала. Не думайте, что завтра будет легче. Да, трудно. Но не сегодня, так завтра те же трудности встанут перед нами. Надо их победить. И чем скорей, тем лучше. Давайте тащите шпунты и железные балки, будем вбивать их крест-накрест.

— Да, дело не ждет, товарищи, — послышался негромкий, мягкий голос Божинова. — Главное — не разбрасываться. Остановим работу на всех остальных участках. Соберем все силы в одном месте: сдюжим, осилим реку.

— Что правда, то правда! — откликнулся кто-то. — Как говорится, чего один не сумеет, то двое шутя одолеют. Соберемся вместе, глядишь, дело веселей пойдет. Подавать надо быстро.

Снова раздался энергичный голос Младена:

— Таскайте на берег камни, да побольше. Будем кидать их на дно.

— Где Момчил? Эх, был бы он сейчас тут…