Они вместе скатились ко входу в пещеру.

— Девочки, как поживаете?

— Прекрасно! — ответила Омела.

Виола подвела её за руку. Гиацинт спросил:

— Во что вы играли?

— Во фрейлин и принцесс.

— Да, — подтвердила Омела. — Мама была фрейлиной, а я — принцессой.

— Какая она тебе мама? — возмутился Гиацинт. — Виоле только семнадцать. Она что ж тебя в двенадцать лет родила?

Малышка наивно раскрыла глаза:

— А разве так не бывает?

— Гм, бывает, конечно, — иронично почесал бровь Гиацинт. — Но довольно редко…

— А я вообще — редкий ребёнок! — заявила Омела.

— Что есть, то есть! — подтвердил он и взял малышку за ручку. — Солнышко, — граф серьёзно смотрел в глаза девочке, — можешь сделать одну вещь…?

— А что будет, если не получится?

— Тогда ты нас погубишь, — спокойно ответил он.

Омела широко раскрыла глаза:

— Совсем? И тебя?

— Да, всех.

— А, тогда, конечно, могу, — она легкомысленно отмахнулась.

— Тогда… — Гиацинт поднял её на руки; их лица стали на одном уровне. Омела чуть выше. Глаза в глаза.

"Мда… А ведь если всё получится, мы никогда с ней больше не увидимся", — подумал он, глядя в большущие чёрные глаза Омелы, где прятались все кельтские тайны, как в пещерах друидов. Она так же, не мигая, смотрела на Гиацинта, как тогда, в первый раз, но теперь он сам хочет поставить между ними решётку. Вот сейчас опустит её на землю и…

Со стороны он слышал свой голос, ровный, как всегда, даже слишком:

— Омела, иди сейчас в форт, и когда все соберутся во дворе, позови часовых с "Геснера", скажи, что принц приказал собраться всем.

— Позову, — кивнула она. — Потом возвращаться?

Как сквозь сон он услышал слова, сказанные чужим голосом:

— Нет, ты спрячешься там, за воротами.

— Надолго? — спокойно спросила Омела, ожидая дальнейших инструкций.

Что было отвечать?

Сказать "навсегда" и провалить всё дело или пообещать, что он придёт за ней потом и заберёт с собой?

Гиацинт сам знал, что врать он не умеет. То, что язык не повернётся сказать, это дело десятое, весь вопрос в том, что Омела ему не поверит! Взрослые как-то всегда умудряются обманывать детей, но он же… Мальчишка!

Спасло то, за что он получил золотой диплом в Оранжерее. То, за что его обожали все учителя изящных манер, которые он ненавидел. Розанчик завидовал блестящему умению графа Ориенталь "говорить правду с другой стороны", когда невозможно соврать. И на вопрос Омелы, долго ли ей оставаться в форте, он честно ответил:

— Ты подождёшь сигнала. Когда будет жуткий грохот, будто упала гора, можешь выходить. Только осторожно, обещаешь?

— Хорошо, — кивнула она. — Ну, всё, я пошла.

Гиацинт опустил её на землю.

— Счастливо…

— До встречи! — с ударением сказала девочка.

Он молча помахал рукой и когда убедился, что Омела ушла, отвернулся:

— Прощай…

Странно, они прощаются навсегда уже второй раз, но теперь, всё совершенно иначе. В прошлый раз девочка была никем, феей, а теперь они познакомились по-настоящему.

Виола тронула его за плечо. Гиацинт стоял, упрямо засунув руки в карманы, и всё его внимание поглощало созерцание гравия на земле, который граф перекатывал носком сапога. Туда-сюда… Почувствовав прикосновение жены, он оглянулся.

— Что вы решили? — мягко спросила Виола.

Муж неопределённо качнул локтем:

— Она согласилась. Позовёт часовых.

— А ты?

— Что, я?

— Что будет с девочкой?

Гиацинт каменно-спокойно ответил:

— Не знаю. Останется в Сен-Тюлип, с Неро`.

Жена снова промолчала.

Джордано укладывал вещи. Продукты, свернул кольцами шнур для взрыва корабля; ключи от двери кабинета и от потайной дверцы завязал в полотняную салфетку вместе со спичками. Супруги Ориенталь подошли и предложили свою помощь.

— Да нет, спасибо, я уже всё собрал. Виола ты возьмёшь пачки галет и наши вещи, Розанчик — бутылки с водой и вино, и будете ждать нас в шлюпке.

Они поделили оружие: Джордано взял трофейный кинжал Гиацинта, кольт оставили для Розанчика, Виола взяла себе второй, в дополнение к пистолету, и Гиацинт взял ещё один кольт, теперь их у него стало два.

— В одной руке, — пошутил он, повертев оружие. — Вот интересно, у них вся команда вооружена этими револьверами, наверное, тоже купили партию оптом, как гранаты.

— Видимо так, — Виола сжала его левую ладонь: — Смотри!

Розанчик махал им, спустившись ниже по склону. Значит, вернулся патруль.

— Пора, — сказал Гиацинт, и друзья в последний раз обернулись на вход в пещеру. Что бы ни было, сюда они больше не вернутся.

Джордано снял камзол и рубашку, чтобы не стесняли движений. Пристегнул к руке часы, узелок с ключами и спичками, не рискуя складывать всё в карман, чтобы случайно не утопить спички.

— Сапоги оставь, не снимай, — хмуро посоветовал Гиацинт. — Там заноз полно, а сейчас, тем более, — смола. Может быть, и на палубе краска.

Сам также решил снять камзол, чтобы не мешал, когда надо будет очень быстро стрелять. Да и руке, чем холоднее, тем лучше, меньше болит. Снимая, снова зацепил рану и, скрипнув зубами, зашипел от боли.

Виола услышала и протянула руку:

— Давай помогу.

— Помоги, — усмехнулся муж. Сунул за пояс оба кольта и поцеловал жену в знак благодарности. Виола задержала руку у него на груди:

— Будь осторожен.

— Угу. Вы тоже.

— Знаешь, — она опустила глаза, — мне бы правда хотелось такую дочку. Жаль, если наша жизнь оборвётся сегодня вечером.

Он взял её руку в свою:

— Считай, что мы всё в жизни успели. Ведь Омела уже называла тебя мамой, значит… — Он подмигнул: — Всё будет хорошо. Идём, уже пора…

.

— Ну когда она придёт? — снова спросил Джордано.

— Успокойся и жди, — Гиацинт сидел в траве, глядя то на приближающийся корабль, то на уходящих в форт пиратов. Прямо по их следам друзья пробрались к уступу на склоне, скрывающему их от глаз часовых с "Геснера" и наблюдателей из форта.

Ровно двадцать минут восьмого. Вечер. Патрульная шлюпка только вернулась, и матросы, весело переговариваясь, отправились в форт.

Виола и Розанчик уже скользили среди камней к шлюпке, но Гиацинт не видел их в тени скалы и радовался: раз он сам не заметил их, стража из Сен-Тюлип тем более не заметит.

Джордано кусал пальцы от нетерпения.

— Куда их несёт? — шипел флорентиец, глядя на быстро растущий силуэт парусника. Тот летел прямо к берегу. Кораблик ещё очень далеко, но казалось, это точно "Дельфиниум". Джордано волновался:

— Когда она придёт?

— Не знаю, — сквозь зубы ответил Гиацинт. — Скоро.

Через плечо он посмотрел на черноглазого полуголого мальчишку, похожего на ныряльщиков с набережной. У Гиацинта в детстве были друзья среди ловцов жемчуга в Марселе и в других портах. Например, в Мадрасе, в Индии, десять лет назад. Граф улыбнулся:

— Джордано, ты сейчас меньше всего похож на сына великого герцога Тосканского.

— А н-на кого? — Джордано бил озноб от нетерпения.

— На пирата, — Гиацинт поймал его запястье в кольцо, проверяя пульс. — Ничего себе! Тебе часы брать ни к чему, — усмехнулся он. — Считай по сердцу: десять ударов в секунду.

— Смеёшься, д-да? — обиделся Джордано.

— Успокойся, — мягко попросил Гиацинт. — Не то взорвёшься сам, раньше "Геснера".

— Как тебе удаётся не волноваться?! — изумился Джордано и даже перестал дрожать. Гиацинт показал свои пальцы:

— Мне грызть нечего. Ни одного целого ногтя, и руки` всего полторы. Если я буду нервничать, что ж от меня останется?

Джордано невольно засмеялся:

— Нет, ну как можно шутить в такую минуту?!

— Господи! — Гиацинт устало провел ладонью по лбу и растрепал чёлку. — Что вы одно и то же все? В такую минуту! А если она последняя в жизни, то кто сказал, что я плакать должен? Это, во-первых. И потом, я так же волнуюсь, как ты, если не больше. Ведь тебе-то действовать, а мне ждать. Думаешь, легко? Но показывать, как я волнуюсь, я просто не умею. Только на сцене получается, а больше нигде особенно и не надо. Хотя бывают моменты, когда не владеешь собой, но уж не сейчас.