— Хуже того, ты сейчас находишься рядом с соавтором этой пьесы. Будем знакомы, — Натал с улыбкой подал ладонь для рукопожатия. Виола ответила. И растерянно захлопала глазами:

— А почему я не знала?

— Потому что вы женаты всего два месяца. У тебя ещё всё впереди.

— Подумать только! Я всюду слышала эти песни, когда только приехала из Неаполя. Они мне так нравились… Я думала это классика, как "Фиалка Монмартра". Никогда бы не поверила, что это НАСТОЛЬКО современная пьеса! И что дальше?

— Это пришло позже. А тогда, всё только начиналось. Ладно, слушай, но…

В то лето Амариллис укатила на гастроли с театром, куда-то в глушь, в Эльзас, что ли? Не помню. А я решил на лето съездить в Бразилию, якобы, по делам магазина. Хозяин мне и денег на дорогу дал, в общем, — отлично.

На самом деле, родственники у нас там, за океаном. Дальние правда, двоюродный брат отца. Вот, это он умер полгода назад, и я с его сыном теперь совладелец фирмы. А тогда мы не поддерживали связь, ну, я думал, поеду… Рассчитывал устроиться к ним на работу. Таскать мешки с кофе и мотаться по всем лавкам Парижа "куда пошлют", мне уже во где было, — Натал красноречиво взялся рукой за горло. — Раньше, сестру приходилось кормить, а теперь она, слава Богу, прилично устроилась, именно в театр она всегда и хотела…

Виола смущённо спросила:

— Нат, а… у вас вообще, родители есть?

Он усмехнулся:

— У Амариллис-то есть — я. А вообще… Ну, были когда-то. Отец погиб. Как раз в Бразилии. А мама… Не знаю. Когда Амариллис было два года, она исчезла, да и раньше не так часто бывала дома. Никто не знает, куда. Ушла на рынок и не вернулась. Полиция ничего не узнала. Все говорили только, что больно красивая была…

Виола улыбнулась, прижавшись щекой к его плечу:

— Это, во всяком случае, правда. Любой скажет.

— Да перестань, — скромно отмахнулся Натал. — Потом мы у тётки, у папиной сестры жили. В Нанте. Потом она нас выгнала, перебрались в Париж. Так что бразильские родственники, особенно богатые, нам пришлись бы как нельзя кстати. Решил съездить в гости. Так, посмотреть, что к чему. Купил билет на корабль…

— Из Марселя?

Он улыбнулся:

— Нет, из Ла-Рошели. И наслаждался морским путешествием пару дней…

— А потом что случилось?

Натал дотянулся до рюкзака с продуктами, пошарив там, вытащил два яблока. Перебросил одно Виоле.

— Держи, голодная ведь.

Сам с хрустом откусил второе яблоко и продолжал рассказывать:

— Мы вошли в полосу островов. Всякие Канары, Азоры, в общем, ты знаешь. Там места неспокойные… И влипли. Где-то в районе островов Зелёного мыса нарвались на местных пиратов. Понятно, "ура!", "на абордаж!" Короче, смотрю: пропал мой отпуск.

Команда нашей "Оливы" сопротивлялась такому повороту событий. На палубе начался бой, а бандитов — раза в три больше!

Представь, дым, крики… Я-то, в благородных науках, типа шпагой махать, так себе, не особенно… Стреляю гораздо лучше. Но в Париже по вечерам иногда кроме как кулаками дорогу домой не проложишь, так что слишком впадать в панику я не собирался. Но и лезть самому под пули тоже как-то… В общем, ситуация не из лучших.

И тут!… Прямо под боком пиратского корабля вынырнула "Марсельеза". Шхуна длиннющая, на пять мачт. Может, видела в порту в Марселе?

Виола закрыла глаза, вспоминая, как они с Гиацинтом бродили рано утром в Марсельском порту. Была там корма с надписью "Марсельеза". Большой торговый корабль из "Пальмовой Ветви".

— Да, видела. Жёлтая, длинная, — кивнула графиня.

Натал засмеялся:

— Жёлтая, говоришь? Её счастье! А в то время, на ней ходил капитаном Томат Солан[1], бешеный баск вроде нашего знакомого с "Зингары", помнишь?

— Ага.

— Так вот, в те времена "Марсельеза" была тёмно-помидорно-красная. Когда этот монстр возник неизвестно откуда — без выстрелов, без сигнальных флагов, — и решил вмешаться в нашу милую беседу, пираты дрогнули. Подарок небес взял на абордаж пиратский корвет, и мы стали уже не катамараном, а даже не знаю, как это сооружение назвать.

Пока я любовался нашей спасительницей, "Марсельезой", ко мне всё-таки прицепилась парочка бандитов. А я-то с пустыми руками, чудесное положение! Ну, увернулся, подхватил у кого-то из убитых шпагу… Общий бой к тому времени подходил к концу, а у меня только начинался.

Смотрю, перелетает через фальшборт к нам на "Оливу" дюжина морских чертей — матросы с "Марсельезы".

Впереди мальчишка. В белой блузе вместо тельняшки. На голове косынка красная, завязана по-пиратски; льняные локоны, как у ангелочка; в каждой руке по пистолету, в зубах — нож. Красавец! По годам, примерно, как Розанчик сейчас, но творил что…!

Ещё сидя боком на перилах фальшборта, разрядил пистолеты в гущу пиратов: пара человек и не встала больше. Вцепившись в какую-то оборванную снасть, перелетел через всю палубу, мимо меня. И ввязался в бой. Я его потом не видел, он же за моей спиной был, а попробуй, обернись, когда еле отбиваешься от двоих нападающих. Ей-Богу, по мне лучше просто крепкая палка, вместо этой железки! Надёжнее!

Тут один пират выбил мою шпагу, и уже занёс свою. Я — отскочить в сторону, и чувствую — падаю. Какая-то сволочь поставила мне подножку. Потом — Бац! Бац — два выстрела почти одновременно и оба, кажется, не в меня. Оборачиваюсь, вижу: стоит. От дыма весь чёрный, только глаза и зубы светятся. И подаёт мне руку:

— Извини, — говорит. — Вставай…

Смотрю, бандиты мои лежат — оба наповал. Я тоже церемонно так ему говорю:

— Спасибо.

А он смеётся:

— Не за что. Не сердись, так получилось, но ты же заслонял мне мишень, куда стрелять.

Тут до меня дошло, что это из-за него я растянулся на палубе. Однако! — думаю. Молодец. Я бы не сообразил.

— Как тебя зовут, — спрашиваю.

— Гиацинт.

Вот так и познакомились. Вокруг — пороховой дым, люди падают, а мы идём себе вдоль борта и мирно беседуем, как на званном вечере.

Разговорились… Я рассказал, куда еду, и спрашиваю, что он тут делает, в море?

Оказывается, "Марсельеза" возвращалась домой из торгового рейса, они шли из Капштадта.[2] Сказал, что эта шхуна его "родной" корабль, ведь он сам из Марселя. Уже далеко не первый год на море. Работает здесь не постоянно правда, а по сезонам, но…

И картинно обвёл пистолетом окружающий нас послеабордажный погром: видишь, мол, чем приходится заниматься.

Спросил я, учится он где-нибудь или только зарабатывает на жизнь?

Гиацинт тогда тоскливо вздохнул:

— Учусь. В Оранжерее. Два года ещё тянуть.

Что-то мне эта интонация напомнила, я уточнил, в какой именно Оранжерее? Оказалось, в Париже, при Тюильри`.

— Как тебя туда занесло? — спрашиваю. — Она ведь для богатых, самая престижная.

Пожал плечами:

— Так… По знакомству…

Я-то знаю, как через знакомых туда сестру устраивал и не выпытывал подробности. Спросил, конечно, знает ли он мою Амариллис? Он так обрадовался, оказалось, они одноклассники и друзья. До меня дошло, что он тот самый Гиацинт Гасконец, от которого пол-Оранжереи давно сходит с ума во главе с моей милой сестричкой. Так и закрутилось.

— А потом вы встретились в Париже, да?

— Не сразу, уже осенью. И расстались не сразу. В нашей "Оливе" была пробоина в борту (во время абордажа на корвете случайно выстрелило пару пушек, в упор по нам). Все перешли на "Марсельезу", и она отбуксировала "Оливу" и захваченный пиратский корвет в Марсель.

Мы с Гиацинтом жили в одной каюте, то есть, он-то жил в кубрике, но когда мне дали каюту (очень приличную, кстати), перебрался ко мне. Я был только рад. Мы могли болтать сутками напролет. Обо всём. Не надоедало. У него-то работа, но в ночную вахту я иногда присоединялся. Спать не хотелось. Вот, как сейчас…